Дара. Анонимный викторианский роман - Автор неизвестен 13 стр.


Я начал приходить в себя и понял, как мне выбраться из западни, в которой я оказался. Когда он в следующий раз взбрыкнул задом, я резко подогнул колени и, перекувыркнувшись через голову, вывернулся из-под него. Прежде, чем он успел сообразить, что происходит, я вскочил на ноги.

Теперь я разглядел, почему Быку пришлось прервать мое избиение. Это Дара пришла ко мне на помощь. Она прыгнула на него верхом и, сидя на его плечах, рвала на себя его патлы. Подол ее платья задрался ей на голову, и каждый раз, когда Баффало Бык начинал брыкаться, ее круглая, розовая попка взлетала в воздух, открывая жадным глазам разгоряченных зевак темные волоски, курчавившиеся на ее лобке. Когда девушка перевернута вверх ногами, она, конечно, показывает себя не с лучшей стороны, но толпа возбужденных мужчин может сойти с ума от вожделения при виде этого зрелища. Выставляя напоказ свои обнаженные ляжки, она вызвала настоящее столпотворение среди зрителей, между которыми начались драки за право занять место, откуда все получше видно. Их лица раскраснелись, они придвинулись вплотную не в силах сдерживать свою растревоженную похоть; один из них шлепал ее по оголенному заду, а другой — с животным вожделением тянул за ногу. Чтобы он ее отпустил, мне пришлось нагнуться и сильно ударить его кулаком по склоненной физиономии. Как только он отвалился в сторону, я сдернул Дару с ее насеста и поднял на ноги. Я совершенно не понимал, что мне делать дальше, — ведь со всех сторон мы были окружены толпой распаленных мужчин, только и ждавших возможности, чтобы на нее наброситься. Баффало Бык уже поднялся с земли и приближался ко мне. Положение становилось безвыходным, но тут я заметил, как к нам, прокладывая себе дорогу сквозь толпу мощными кулаками, стремительно приближался Владимир. Бросив на него благодарный взгляд, я толкнул Дару к нему в руки.

Я быстро обернулся к своему врагу — и как раз вовремя, чтобы принять на локти несколько неистовых ударов, которые обрушил на меня разъяренный Бык. Взяв себя в руки, я дрался хладнокровно и внимательно. Выждав момент, я ошеломил его двумя молниеносными ударами по его помятым ребрам. Увернувшись от направленного в мою голову бокового удара справа, я проскользнул под его рукой и перебежал на другую сторону ринга, получив небольшую передышку. Подумав, что я струсил, зрители принялись насмешливо улюлюкать и свистеть.

Но это была не трусость, а трезвый расчет. Мои и без того небольшие силы быстро покидали истерзанное тело. Боясь, что он все-таки доберется до моей головы со своими смертоносными башмаками, я решил, что драку пора заканчивать сейчас, пока я еще могу сопротивляться. Я уже придумал, как мне это сделать. Я рассчитывал, что он снова накинется на меня, как и в тот раз, когда он врезался в толпу. И действительно, ярость помутила его рассудок, а уверенность в себе лишила его осторожности — он сделал именно то, чего я от него ждал. Крича «выходи и дерись как мужчина!» и испуская какой-то нечленораздельный, хриплый вопль, он ринулся через весь ринг в мою сторону. Опустив руки вдоль тела, я двинулся ему навстречу. Когда он подбежал ко мне, я быстро нагнулся, схватил его руками за лодыжки и, боднув его в пах просунутой между его ног головой, перебросил его себе за спину так, что он полетел вверх ногами. С глухим хрустом он обрушился на камни мостовой.

Должно быть, он ударился затылком и даже не успел подставить руки, потому что остался лежать на земле, не шевелясь, словно мертвый. Я был совершенно разбит. Чтобы устоять на ногах, мне то и дело приходилось делать шаг вперед или назад, едва находя в себе силы вытереть с лица заливавшую меня кровь. От полученных ударов мои уши распухли и ничего не слышали, в голове раздавалось только какое-то гудение. Синяки на лице превратились в один огромный кровоподтек, глаза заплыли и стали узкими щелочками. Силы оставили меня, мои ноги задрожали и начали подгибаться, но тут какие-то люди, положив мои руки себе на плечи, подняли меня на ноги и пронесли через весь двор по кругу, как героя-победителя.

Я был не в состоянии даже приподнять голову и оторвать подбородок от груди и болтался в руках несших меня мужчин, как тряпичная кукла. Наконец, когда они решили, что я получил за свою победу над грозным Баффало Быком достаточно почестей и снова положили меня на землю, я просто опустился на булыжник бесформенной массой. Что происходило потом, я совершенно не помню, но, очевидно, Владимир с помощью Дары отнес меня обратно в нашу комнату, помыл меня и смазал мои раны какой-то мазью. Дара тем временем терпеливо, ложками вливала между моих распухших губ крепкое бренди. Потом Владимир раздел меня и уложил в постель. Два дня я пролежал, не поднимаясь с кровати, оглохший, полуслепой, испытывая боль во всем измочаленном теле, не желая даже пошевелиться.

На третий день я хорошо выспался, мои синяки болели уже не так сильно, и, проснувшись, я увидел, как Дара, смотря на меня большими, взволнованными глазами, хлопочет надо мной, как встревоженная наседка. День за днем она терпеливо выхаживала меня, кормила нежными кусочками мяса и жирным куриным бульоном. Благодаря ее заботливому уходу, я меньше, чем через неделю встал на ноги и был готов приступить к работе.

Когда через несколько дней после этого мы наведались в «Собачью голову», то узнали, что моему противнику, как и мне, понадобилось около недели, чтобы прийти в себя после нашей схватки. Все думали, что он проломил себе череп, потому что он пять дней пролежал без сознания и никому не удавалось выдавить из него ни слова. Когда он наконец встал с постели, это был совершенно сломленный человек; буквально через пару дней он собрал пожитки и уехал в Филадельфию. Без сомнения, ему было стыдно выслушивать презрительные насмешки чикагцев. Но что было намного важнее для меня, мои работодатели не подали виду, что им что-то известно о том, что я ввязался в пьяную драку с Баффало Быком.

Спустя несколько дней после моего выздоровления Владимир познакомил нас с доктором Лайонелом Шеппардом. Это был высокий, худощавый мужчина с длинными светло-пепельными волосами, спадавшими на его плечи, как львиная грива. Знакомство произошло за кружкой пива в «Собачьей голове», и из застольной беседы я узнал, что доктор собирался в ближайшем будущем открыть в Лейксайде, неподалеку от фруктовоовощной лавки Владимира, врачебную клинику.

Внешность у него была чрезвычайно выразительная. Он носил белую рубашку, высокий воротник которой был повязан темно-синим шейным платком, и черный фрак. Его густой, мелодичный голос, элегантные манеры и ученый вид привлекали к себе внимание и вызывали невольное уважение у каждого, кто находился в его обществе.

Узнав, что я занимаюсь торговлей мылом, он спросил, может ли он обратиться ко мне по вопросу, который непосредственно соприкасается с моим бизнесом и обсуждение которого может оказаться выгодным для обеих сторон.

На следующий вечер мы с Дарой с волнением, любопытством и нетерпением ожидали обещанного посещения доктора. Таково было магнетическое действие, которое его личность оказывала практически на каждого, кто с ним встречался. Стоило ему открыть рот, как всем казалось, что сейчас он произнесет что-то чрезвычайно важное.

Когда он наконец появился, мы сразу перешли к делу. Он сообщил, что разработал формулу лечебного мыла, которое обещает стать необычайно действенным средством против многих кожных заболеваний. Лечебные свойства мыла объясняются тем, что в его состав входит смесь, составленная из различных лекарственных трав, которые можно без труда собирать в наших краях.

Предложение его заключалось в следующем: не согласится ли наша фирма «Джеймс Кирк и Кº» подготовиться к производству мыла по его формуле с тем, чтобы осуществлять эксклюзивную поставку продукта его клинике?

Я согласился довести его предложение до сведения своих работодателей и добавил, что в случае, если заказ будет достаточно крупным, я не вижу причин, которые могли бы помешать заключению контракта. Он чрезвычайно вежливо меня поблагодарил и, попросив меня сохранять содержание наших переговоров в тайне, пригласил нас с Дарой в таверну выпить по кружке пива.

Как я и думал, мои хозяева были только рады вступить в деловые контакты с доктором и поддержать его затею с лечебным мылом, первую партию которого они обязались поставить ему через месяц — к тому сроку, когда он собирался открыть свою клинику. Я не имел возможности присутствовать при открытии лечебницы, потому что за неделю до этого события получил срочное послание от своей матери, которая вызывала меня домой в связи с серьезной болезнью отца. Несмотря на то что я, бросив все дела, сразу же отправился по ее зову, когда я добрался до нашей фермы, мой отец уже умер.

Смерть отца так поразила мой рассудок, что только во время похорон я осознал, какие огромные перемены это событие должно отныне внести в мою жизнь. Теперь мне придется самому заниматься фермой, оставить свою работу на «Джеймса Кирка и Кº», и, что самое важное, я должен буду навсегда расстаться с моей любимой Дарой. Более того, все это мне предстояло сделать в течение считанных дней, потому что моя жена не сможет сама справляться со всей работой по хозяйству на нашей ферме.

Сразу же после того, как я известил своих нанимателей, что по не зависящим от меня обстоятельствам оставляю свою работу и вынужден попросить расчет уже сегодня, я отправился в нашу комнату, чтобы провести свою последнюю ночь с Дарой.

Мне никогда не забыть выражения, которое появлялось у нее на лице по мере того, как она начинала понимать полную неизбежность нашей разлуки и то, что мы видимся в последний раз.

Она в ужасе прикрыла рот рукой, лицо ее смертельно побледнело. Она только смотрела на меня широко раскрытыми глазами, как будто была не в силах осознать значение моих слов. Я старался смотреть в сторону, но этот растерянный взгляд ее распахнутых глаз сковывал меня, я начал беспомощно запинаться, глотать слова и наконец совсем умолк. Вдруг она покачнулась. Я бросился к ней, подхватил ее на руки и крепко прижал к себе.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она оторвалась от меня и произнесла:

— Что ж, если это наша с тобой последняя ночь, давай, по крайней мере, радоваться тому, что сегодня мы вместе. Давай будем счастливы — пусть будет что потом вспомнить. И не надо говорить о твоем отъезде. — Она снова подошла ко мне и, обняв меня за шею, посмотрела мне в глаза. — Элмер, милый, завтра утром… не надо никаких прощаний. Встань, оденься, пока я еще буду спать, и просто уходи.

Внезапно у нее изменилось настроение.

— Чего тебе приготовить поесть? У нас есть цыплята и тушеная говядина ломтиками. Годится? Пока я буду готовить еду, выйди, пожалуйста, на улицу, купи бутылочку вина.

После ужина мы несколько часов говорили с ней о тысяче всевозможных вещей, но ни разу ни словом не обмолвились о предстоящей разлуке. Когда мы легли в постель, в наших любовных утехах не было радостной и беззаботной страсти. Большую часть ночи мы просто пролежали, прижавшись друг к другу, под одеялом, словно пытаясь укрыться там от жестокой действительности, ждавшей нас на пороге нового дня.

С тех пор протекли годы. Моя ферма процветает. Я сумел приспособиться к новому укладу своей жизни, но в моем сердце навсегда осталась пустота, заполнить которую может только Дара. Когда меня охватывают уныние и подавленность, я прихожу в хлебный амбар, где спрятано неподписанное письмо, которое я получил от Дары вскоре после нашего расставания.

Каждый раз, когда я перечитываю эти пожелтевшие, пахнущие зерном строчки, во мне словно что-то заново пробуждается к жизни. И когда я убираю этот листок обратно в маленькую жестяную коробочку, где он хранится, мне всякий раз кажется, что я слышу ее голос, который сквозь туманные дали времени и пространства шепчет мне последние слова ее письма: «Прощай, любовь моя».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЕГИПЕТСКАЯ ПРИНЦЕССА

С того самого мгновения, как Элмер открыл дверь нашей комнаты, я поняла: случилось что-то ужасное. Он даже не вошел — просто остановился на пороге, тревожно глядя на меня.

Я подошла к нему и взяла его за руку.

— Скажи мне все, Элмер. Я пойму.

Какое-то время он, ничего не отвечая, внимательно смотрел на меня, будто стараясь запечатлеть в своей памяти мое лицо. Потом с трудом выдохнул:

— Мой отец заболел молочной болезнью и в прошлую пятницу умер. Мне придется уехать из Чикаго и занять его место на ферме. Они все зависят от меня. Опустив глаза, он произнес так тихо, что его было почти не слышно: — Я здесь только на одну ночь. Завтра утром я должен вернуться на ферму.

Наступило долгое молчание.

— Навсегда, понимаешь, Дара… Я должен навсегда уехать. Они все зависят от меня. Я должен, должен вернуться.

У него был такой расстроенный и встревоженный вид, что мне захотелось подойти к нему, крепко обнять и успокоить его, но я не могла пошевелиться. Я не могла осознать значения его слов. В моей несчастной голове все путалось и плыло в каком-то тумане.

Когда я наконец привела свои мысли в порядок, до меня дошло, что сегодня ночью мы будем вместе в последний раз, что после этого я никогда больше его не увижу; кровь отхлынула от моей головы, я чуть не упала в обморок. Он подхватил меня и крепко обнял. Удары его сердца гулко отдавались во всем теле и метрономом звучали у меня в ушах, когда я бессильно обвисла в его руках. Почувствовав, как бешено колотится его сердце, я поняла, что он тоже страдает. До этой секунды я думала только о себе и о том, что не смогу без него жить.

Он подхватил меня и крепко обнял…

Подняв глаза, я посмотрела прямо на него и улыбнулась.

— Что ж, во всяком случае, не будем терять те драгоценные часы, пока мы еще вместе, — сказала я весело. — У нас есть еще время, чтобы быть счастливыми вместе… и любить друг друга.

Я постаралась занять свою голову тем, что бы такого приготовить на ужин, и попросила Элмера купить немного вина.

— Давай не будем об этом сегодня думать. А завтра… ты просто уйдешь. Просто уйди потихоньку. И, прошу тебя, Элмер, милый, не надо прощаться. Просто быстро уйди.

После ужина мы говорили и не могли наговориться. В основном — о прошлом: о Владимире и России, о драке Элмера с Баффало Быком и о куче других вещей, которые нам пришлось вместе пережить. Но во все время нашего разговора я чувствовала, что мне необходимо о чем-то спросить его. Это чувство не давало мне покоя, но я никак не могла понять, что именно меня тревожит и на что я хочу получить ответ. Внезапно я поняла, в чем дело и, перебив Элмера на середине фразы, спросила:

— Элмер, что такое «молочная болезнь»? Мне никогда не приходилось о такой слышать.

Элмер в некотором замешательстве взглянул на меня, потом улыбнулся.

— Да, думаю, ты вряд ли могла слышать об этой болезни. В Англии ею никто не болеет, но в наших краях очень много народу умирает от молочной болезни. Насколько мне известно, больше она нигде не встречается. Считается, что примерно каждый десятый житель Соединенных Штатов погибает от этой болезни. Иногда она выкашивает целые семьи. Например, от нее умерла мать Авраама Линкольна.

— Но что это за болезнь, Элмер? — спросила я. — И как люди ею заражаются?

— Через коровье молоко, — ответил он. — А коровы заболевают ею, когда пасутся на границе леса, если случайно проглотят большой змеиный корень. Моя мать его называет еще «трясучка», потому что, когда яд попадает в кровь, человека начинает всего трясти. Потом начинаются конвульсии, а за ними — быстрая смерть. На мгновение он замолк, стараясь преодолеть внезапно переполнившее его чувство, потом заставил себя продолжать: — Мой отец, должно быть, выпил молока от новой коровы, которую купили всего за три дня до его смерти. Когда ему хотелось пить, он любил угоститься глотком парного молока прямо из-под коровы, особенно, если он работал где-нибудь в поле, далеко от дома. Сколько раз мне приходилось видеть, как он пригибался к коровьему вымени, крепко ухватывался рукой за один сосок и цвиркал теплой молочной струйкой прямо в раскрытый рот.

Назад Дальше