— Элмер, если тебе так тяжело говорить об этом, давай не будем, — сказала я.
— Нет, лучше, если я все тебе расскажу. Хорошо, что я могу об этом говорить. Так вот, я без особого труда отыскал ту корову, которая отравила моего отца. Достаточно было немного погонять стадо по полю. Больное животное быстро начало дрожать от усталости, а когда я почувствовал, что от нее пахнет уксусом, я уже мог наверняка сказать, что это и есть та самая корова.
В постель в этот вечер мы легли очень поздно, но я поняла, что не смогу уснуть. Когда незадолго до рассвета Элмер поднялся с кровати, я сделала вид, что крепко сплю. Я сдерживала нахлынувшие на меня чувства до тех пор, пока на лестнице окончательно не затих звук его шагов. Только после этого я полностью предалась отчаянию, всю ночь тисками сжимавшему мое сердце.
Судорожный, хриплый вопль, исторгшийся из самой сердцевины моего существа, наполнил комнату и, отразившись от стен, вернулся ко мне, словно донесшийся издалека стон тяжело раненного зверя. Задыхаясь в пустых глубинах этого ада — ада собственного одиночества, я корчилась на скомканном покрывале и срывающимся голосом выкрикивала в никуда мольбы о помощи. Мое горе было так велико, что я в самом деле чуть не задохнулась — мне пришлось сесть на постели, чтобы набрать в саднящие легкие хоть немного воздуха. Я попыталась слезть с кровати, но не смогла и в изнеможении рухнула на подушку. Мои плечи вздрагивали от бессильных всхлипываний, из глаз хлынули слезы. Они текли по моим щекам, когда я погружалась в беспокойный, наполненный кошмарами сон, и продолжали течь, когда я пробуждалась.
Только через три дня мне удалось заставить себя встать с постели. В течение этих трех дней я попеременно то тихонько рыдала, то бездумно смотрела в пространство, не замечая, как проходит время. Наконец я встала. Голова кружилась, мысли путались — я, пошатываясь, прошла по комнате, цепляясь руками за стол и кресла, как будто пыталась найти что-то, безвозвратно утерянное.
Я оказалась перед зеркалом — из рамы на меня бесцветными, мертвыми глазами таращилась какая-то старая карга. Я не понимала, кто это, да и это было мне безразлично — ничто не отозвалось в моем сознании на это зрелище. В чувство меня привел громкий стук в дверь. Я в ужасе кинулась к двери и быстро повернула ключ в замке.
Это был Владимир. Он пришел спросить, все ли у меня в порядке.
— Я слышал, Элмер уехал обратно на свою ферму, — громко сказал он. Не получая ответа, он еще сильнее постучал в дверь.
Я хотела что-то крикнуть ему в ответ, но мне это не удалось, потому что горло мое совсем пересохло и саднило. Когда он снова постучал, я хрипло проговорила:
— Я заболела. Принеси мне какой-нибудь еды и оставь под дверью.
Должно быть, несмотря на то, что я не говорила, а скорее, чуть слышно сипела, он разобрал мои слова, потому что сразу мне ответил:
— Если ты больна, будет лучше, если ты мне разрешишь войти.
Я вынула из двери ключ и приблизила губы к замочной скважине.
— Нет, я тебе не доверяю. Ты — бабник. В эту комнату не войдет ни один мужчина, кроме Элмера. Уходи. Это все ненужно. Лучше принеси поесть.
Я вернулась в кровать и какое-то время лежала, слушая, как он призывает меня впустить его внутрь. Наконец послышался звук его удаляющихся шагов. Через некоторое время в дверь снова постучали. Это вернулся Владимир.
— Дара, ты меня слышишь? Я принес тебе пирог с мясом, фрукты и пиво.
Я подошла к двери.
— Спасибо, а теперь — уходи. Мне будет лучше, если ты уйдешь.
— Ты уверена? — с сомнением спросил он.
— Уверена, — слабо ответила я, прислонившись к двери, чтобы не упасть.
Когда я услышала, как он вышел из дома, я забрала оставленные им пищу и питье. Перекусив, я почувствовала себя немного лучше: причесала волосы, умылась и оделась потеплее, потому что, хотя я и не чувствовала холода, меня начало трясти в ознобе. Я только поставила на огонь воду, чтобы приготовить себе чашку кофе, как снова послышался стук в дверь. Нервы мои были напряжены, я готова была взорваться от малейшего раздражителя и истерически выкрикнула:
— Ради всего святого, Владимир, оставь меня в покое!
— Это не Владимир, — послышался из-за двери негромкий голос. — Это доктор Шеппард. Можно мне с вами поговорить? Если вам не хочется, чтобы я входил, вы можете говорить через замочную скважину.
Положение становилось забавным. Представив себе, как мы будем с серьезным видом беседовать сквозь замочную скважину, я невольно хихикнула. Остановиться я уже не могла, и хихиканье переросло в приступ истерического хохота. Я упала на пол и, ослепнув от слез, каталась по комнате не в силах прекратить этот припадок жутковатого веселья, заходясь истерическим визгом и задыхаясь от смеха.
Наконец болезненное возбуждение стихло, я встала на ноги и, подойдя к двери, крикнула, стараясь перекрыть грохот, вызванный бешеным стуком в дверь:
— Не нужно так стучать! Я выйду к вам через минуту!
Наскоро поправив прическу и выпив стакан воды, я снова подошла к двери.
— Доктор Шеппард, там рядом с вами нет Владимира? Если вы меня обманете, я никогда больше не поверю ни одному вашему слову.
За дверью послышался какой-то шепот. Потом доктор сказал:
— Да, Владимир здесь, но он говорит, что готов уйти, если вы этого хотите.
Я ничего не ответила. Послышался звук удаляющихся шагов.
— Все, Владимир ушел. Теперь здесь никого, кроме меня, нет.
Отперев дверь, я распахнула ее и спокойно сказала:
— Прошу вас, входите, доктор. Не хотите чашечку кофе?
Если доктор и был поражен внезапной переменой в моей внешности, он ничем не дал мне этого понять, если не считать долгого, изучающего взгляда, которым он окинул меня, проходя через комнату к столу. Он пододвинул себе табурет и сел. Устроившись поудобнее, он положил локти на стол и сказал:
— Благодарю вас. Я в самом деле с удовольствием выпил бы чашечку кофе.
Когда кофе был готов и мы оба пригубили крепкий, горячий напиток, он сказал мне тем же негромким, спокойным голосом, которым он благодарил меня за кофе:
— Дара, посмотрите на меня. — Поймав мой застывший взгляд, он продолжил: — Дорогая моя, вы пережили сильнейшее потрясение. Я вам очень сочувствую — слишком хорошо понимаю, что вы сейчас чувствуете, потеряв любимого человека. Если вы хотите рассказать мне об этом, я выслушаю вас и постараюсь воспринять ваши слова не умом, а сердцем. Если же вам не хочется об этом говорить, то побеседуем о другом.
— О чем же? — спросила я.
— О вашем будущем, милая моя. Жизнь продолжает идти своим чередом, не спрашивая нас, нравится она нам или нет. Не можете же вы запереться в этой комнате и киснуть здесь всю оставшуюся жизнь. Только время способно исцелить разбитое сердце. На те долгие дни, а может быть, и месяцы, пока боль не отпустит вас, будет лучше, если вы займете свои мысли какой-нибудь работой, которая сможет вас хоть немного заинтересовать и отвлечь ваше внимание.
— Работа? Какая для меня может найтись работа? — с отчаянием в голосе сказала я. — До сих пор мне в жизни приходилось выполнять только два дела: доить коров и ублажать мужчин. Не думаю, что какая-нибудь из этих профессий способна меня сильно «заинтересовать и отвлечь мое внимание».
— Я тоже так не думаю, — с улыбкой сказал он. — Я имел в виду другую работу. — Он замолк, долго и пристально глядя на меня. — Может быть, вас заинтересует такое предложение: мне нужна ассистентка, человек, которому я доверял бы. Вы могли бы занять это место и помогать мне в моей клинике в Лейксайде.
Я уже открыла рот, чтобы спросить его, что это за работа, но он поднял руку.
— Нет, нет, нет. Я не жду от вас ответа сегодня же. Завтра в полдень заходите ко мне в клинику. Хотя здание еще не закончено, думаю, что смогу показать вам много интересного, и заодно расскажу, что я насчет вас придумал.
На следующий день, ровно в полдень, я стояла перед зданием, которому предстояло превратиться во врачебную клинику. Где-то еще стучали топорами плотники и возились штукатуры, а кое-где к работе уже приступали обойщики. Повсюду лежали обрезки древесины, банки с краской и всяческий строительный мусор. Я опасливо остановилась перед входом, не решаясь войти из страха, что что-нибудь упадет мне на голову.
Какой-то человек, тащивший небольшое бревно, насмешливо посмотрел на мое сомневающееся лицо, потом свернул со своего пути и подошел ко мне.
— Кого-то ищешь? — спросил он.
— Да, доктора Шеппарда.
— Иди за мной, — коротко скомандовал он.
Я потащилась за ним, пробираясь между грудами кирпичей и досок, на ходу уворачиваясь от конца висевшего у него на плече бревна, которое угрожающе раскачивалось при каждом его шаге. Мы подошли к небольшой бревенчатой хижине, приютившейся на задах большого здания. Рабочий постучал в дверь и крикнул:
— Доктор Шеппард, к вам посетитель.
Не дожидаясь ответа, он резко развернулся, так что чуть не снес мне голову своим бревном, и отправился куда-то по своим делам.
Хижина была совсем маленькая, и когда я вошла внутрь, оказалось, что там только одно сидячее место — на узкой койке, стоявшей вдоль одной из стен. У противоположной стены за своим письменным столом сидел сам доктор. Стол был сплошь завален тетрадями, блокнотами, учетными книгами, записями на разрозненных листках и прочей чертовщиной.
— Ну, как вам понравилась моя клиника?
— Я не знаю. Пока что я видела здание только снаружи.
— Так пойдемте же, — сказал он и, взяв меня за руку, повлек в главное здание. — Здесь, — говорил он, указывая на задний угол дома, — будут моя квартира и кабинет. Следом за ними — комната для осмотра и консультаций, а там, дальше, еще одна смотровая, надеюсь, одной здесь будет не обойтись. Думаю, я буду очень занят и у меня не будет времени ждать, пока пациенты одеваются и раздеваются. Я просто буду переходить из одной смотровой в другую. Надо ценить свое время. Пациенты должны будут подготовиться заранее и ждать меня в смотровой. — Обернувшись, он показал на противоположную стену. — На этой стороне, в углу, будет располагаться провизорская комната. Здесь будут обрабатывать лекарственные травы, изготавливать лечебные сборы, настои и другие снадобья. В следующей комнате — электропатическая машина. Она предназначена по большей части для лечения специфически женских заболеваний. Естественно, мы гарантируем конфиденциальность. Прием в этой комнате будет происходить только в дневные часы и только по предварительной договоренности. Вам предстоит заниматься именно этим направлением деятельности клиники.
— Какого рода работу я должна буду выполнять? — спросила я.
— У нас еще много времени для самых подробных объяснений. А пока пойдемте дальше, — сказал он, направляясь к главному входу. Когда мы прошли здание насквозь, он торжествующе обвел вокруг себя рукой.
— Все это пространство будет занято приемной и регистратурой. Этим хозяйством будет заведовать мой клерк и регистратор.
Я хотела еще что-то спросить, но он взял меня за руку и вывел на улицу, чтобы посмотреть на фасад здания.
Показывая рукой вверх, он произнес с нескрываемой гордостью:
— Вон там, наверху через весь фасад будет проходить огромная надпись: «ИНСТИТУТ ЗДОРОВЬЯ», а чуть ниже, буквами поменьше: «Доктор Шеппард — консультант». А вот здесь, слева поднимется платформа, на которой вы будете исполнять свой египетский танец.
— Мой… что? — в недоумении переспросила я.
— Вам не о чем так тревожиться, моя дорогая. Та помощь, которую я прошу вас мне оказать, уверен, вам вполне по силам. Вам обязательно понравится работа, которую я собираюсь вам поручить. И уж наверняка она покажется вам интересной.
Когда мы вернулись в его «офис», расположенный в бревенчатой избушке, я постаралась убедить его в том, чтобы он выкинул из головы всю эту затею с «моим египетским танцем».
Вместо ответа он лишь беззаботно улыбнулся.
— Хорошо, хорошо, моя дорогая.
Он встал из-за стола и принялся шарить в большом сундуке, стоявшем тут же. Наконец, переложив с места на место кучу всевозможных предметов, он воскликнул:
— Ага! Вот она, эта книга Шекспира! — Быстро перелистывая страницы, он вскоре отыскал то, что его интересовало. — Вот, Ромео и Джульета.
Он протянул мне раскрытую книгу, указывая пальцем на один отрывок.
— Прочтите вслух и постарайтесь вложить душу в произнесение этих волшебных строк.
Пока я просматривала отрывок, он спросил меня:
— А вы знаете историю любви Ромео и Джульетты?
Я ответила, что читала эту пьесу, но никогда не видела ее на сцене.
— Очень хорошо. Попробуйте представить себе, что вы Джульетта. Джульетта, которую кормилица только что попыталась разуверить в любви и которая теперь с негодованием отвечает своей советчице.
— О, древнее проклятье… — театрально растягивая слова, начала я.
— Нет-нет, — перебил меня доктор, — начните все сначала, только на этот раз — с большим чувством.
Он, конечно, был прав, и на этот раз я постаралась сама почувствовать то, что, произнося эти слова, переживала Джульетта. Нахлынувшие эмоции захлестнули меня и выплеснулись поэтическими строками Шекспира.
Закончив чтение, я вздохнула и посмотрела на него, не зная, чего ожидать.
Он улыбнулся.
— Все так, как я и думал. У вас великолепное драматическое чутье. Вы прирожденная актриса. Мне этого, к сожалению, не дано. Большинство людей, я полагаю, из страха показаться смешными, не умеют выражать свои чувства. — Взяв из моих рук томик Шекспира и убрав его обратно в сундук, он добавил: — В раннем детстве все мы отличные актеры. Дети как должное принимают смех и веселье, которые они вызывают у окружающих. Потом мы становимся старше и начинаем бояться показывать то, что у нас внутри. Как это ни грустно, но очень рано все мы узнаем, что смех может превратиться в злую издевку, когда о нас говорят не «какой он смешной!», а «да он же смешон!». — Он взял меня за руки и помог встать. — А теперь самое время перекусить. Мы продолжим нашу беседу в «Собачьей голове». Там я расскажу вам, как вы будете на меня работать и каким образом это послужит процветанию моего «Института здоровья».
За то время, пока мы сидели в таверне, и потом, во время наших бесед в последующие дни, я в подробностях узнала, как будет функционировать «Институт здоровья» и какую роль мне предстоит играть в его деятельности в качестве ассистентки доктора Шеппарда.
Я должна была появиться на платформе, превращенная при помощи темного грима и жженой пробки в темнокожую деву. Публика же будет извещена, что перед ней — египетская принцесса, которая привезла с собой снадобья, дошедшие до наших дней из глубины веков и ныне извлеченные из святилищ древних фараонов в загадочной долине великого Нила.
Господин регистратор, с которым мне еще предстояло познакомиться, должен был начать представление долгим и громким барабанным боем и затихнуть, как только увидит, что вокруг собралась достаточно большая толпа, чтобы я могла начинать свой танец. Сами фигуры танца доктор полностью оставил на мое усмотрение, попросив меня лишь о том, чтобы я по возможности зачаровала публику и чтобы придерживалась хорошего вкуса. Немало времени также ушло на то, чтобы решить, какая музыка должна сопровождать мое выступление. После моего танца регистратор должен был вновь появиться на сцене и в пространной речи просветить публику, подробно рассказав о чудодейственных лекарствах доктора Лайонела Шеппарда, которыми он собирается излечить человечество от всех недугов и напастей. Предполагалось, что после такой преамбулы пациенты выстроятся у дверей приемной доктора Шеппарда в длинную очередь.
За две недели до дня открытия клиники я познакомилась со вторым помощником доктора — Бобом Дерри, которому предстояло занять должность клерка и регистратора в нашем заведении. Это был молодой человек примерно моего роста. Его парусиновые штиблеты с ярко сверкающими кожаными носками не слишком гармонировали с длинным черным пальто с бархатным воротником и с приглаженными, блестящими черными волосами, разделенными посередине на прямой пробор. Он был остроумен, говорлив, неутомим, постоянно находился в движении, и никогда нельзя было точно сказать, где он теперь. Мне нравилась его веселость и легкость, но излишняя фамильярность, с которой он, едва познакомившись, начал себя вести, меня несколько смущала.