Потом все рывком вновь приходит в движение. Пейзаж вокруг них вращается, бросает друг к другу в переплетении конечностей. К тому времени, когда они, наконец, разбираются, кто где, машина набирает скорость. Разгребатель грязи рычит, но теперь голос его изменился: никакого ленивого чавканья полиметалла, аппарат по прямой летит к нейтральным водам. Буквально через секунду Кларк цепляется за что‑то ради спасения собственной жизни.
– Йиии‑хааа! – орет Карако.
– Яркий свет может его испугать? – откликается откуда‑то сзади Брандер. – Это уж точно!
Со всех сторон льются эмоции. Лени сжимает хватку и пытается разобраться, где в этом потоке ее чувства. Ликование, приправленное первобытным, головокружительным страхом, – это Брандер и Карако. Наката в восторге чуть ли не против своей воли, только беспокоится больше; и под всем, погребенное где‑то очень глубоко, нечто, похожее на чувство… Только чего, понять она не может.
«Недовольства? Несчастья?»
Да вроде бы нет.
«Это я?»
Нет, ощущения не те.
Яркий свет пришпиливает тень Кларк к корпусу и исчезает секунду спустя. Лени оглядывается: Брандер каким‑то образом оказался над ней, раскачиваясь туда‑сюда на канате, волочащемся в воде, – «могу поклясться, там ничего не было» – луч света мечется спятившим маяком. Ленты илистой воды проносятся над палубой, их края извиваются, напоминая иллюстрации турбулентного потока из учебника.
Карако отталкивается от корпуса и улетает назад. Ее силуэт исчезает во мгле, но головной фонарь остается включенным и начинает вертеться вокруг Майка. Кларк переводит взгляд на Накату, которая все еще цепляется за палубу. Ее, кажется, немного тошнит и явно что‑то все сильнее тревожит…
– Оно несчастно! – кричит она.
– Эй, вперед, сурки! – слабо жужжит голос Джуди. – Летите!
«Недовольство. Что‑то неожиданное».
«Кто это?» – спрашивает Лени.
– Давайте, вперед! – снова зовет Карако.
«Да какого черта. Все равно держаться уже сил нет».
Кларк разжимает руку и отталкивается; палуба машины проносится внизу. Тяжелая вода сразу сжирает всю энергию толчка. Лени, загребая ластами, набирает высоту, чувствует позади себя ожидание – и в следующую секунду что‑то врезается ей в спину, тащит вперед. Имплантаты кренятся в грудной клетке.
– Бог ты мой! – Брандер жужжит ей в ухо. – Лени, хватайся!
Он ловит ее, проплывая мимо. Кларк хватается за канат, к которому привязаны остальные члены команды. Тот толщиной всего с ее палец и слишком скользкий, чтобы на нем висеть. Лени оглядывается и видит, что остальные двое перевязали его вокруг груди, пропустив под мышками так, чтобы руки оставались более‑менее свободны. Она старается повторить тот же трюк, выгибая спину, пока Джуди зовет Накату.
Та явно не слишком‑то хочет уходить. Они это чувствуют, хотя и не видят ее. Брандер наклоняется туда‑сюда, используя собственное тело в качестве руля; вся троица качается по огромной, едва контролируемой дуге с центром в точке привязки фала.
– Давай, Элис! Присоединяйся к человеческому воздушному змею! Мы тебя поймаем!
И Наката идет, но по‑своему. Она ползет вбок против течения, быстро и легко, пока не находит место, где трос крепится к палубе. Затем позволяет движению машины оттолкнуть ее назад, прямо к остальной группе рифтеров.
Кларк, наконец, привязывается к канату. От скорости тот вонзается в плоть, и становится больно. Воздушным змеем она себя не чувствует. Скорее, наживкой на крючке. Поворачивается к Брандеру и указывает на канат:
– А что это вообще?
– Низкочастотная антенна. Аппарат ее выпустил, когда мы его испугали. Может, на помощь зовет.
– А не дозовется?
– Не на этой стороне океана. Возможно, передает последний сигнал, чтобы его владельцы узнали о случившемся. Вроде как пишет предсмертную записку.
Карако, привязанная чуть дальше позади, поворачивается, услышав последнюю реплику:
– Предсмертную? Ты же не хочешь сказать, что эти штуки самоуничтожаются?
Неожиданно беспокойство овладевает воздушным змеем. В них врезается Наката.
– Возможно, нам лучше его отпустить, – говорит Кларк.
Элис решительно кивает:
– Оно несчастливо.
Ее тревога проникает в других, словно предупредительный сигнал.
Чтобы выпутаться из антенны, нужно несколько секунд. Она резко проносится мимо, поднимая небольшую волну, похожую на дорожный конус. Кларк кувыркается, позволяет воде себя остановить. Рев машины превращается в ворчание, а потом в еле заметную дрожь.
Рифтеры висят в пустой воде, их окружает тишина.
Карако направляет сонарный пистолет вниз и стреляет.
– Ничего себе! Мы почти в тридцати метрах от дна.
– «Кальмаров» потеряли? – спрашивает Брандер. – А у этой штуки неплохая скорость.
Карако поднимает пистолет, производит еще несколько подсчетов:
– Засекла их. А они не так далеко на самом деле. Я… Постойте‑ка.
– Что там?
– Их пять. И они быстро приближаются.
– Кен?
– Похоже на то.
– Ну, молодец, избавил нас от плавания.
– А кто‑нибудь…
Все поворачиваются. Наката начинает снова:
– А кто‑нибудь еще это почувствовал?
– Что? – встревает Брандер, но Кларк кивает.
– Джуди? – спрашивает Элис.
От той во все стороны исходят лучи нежелания говорить на эту тему:
– Я… Да, вроде было что‑то. Но я толком не поняла что. Подумала, это кто‑то из вас.
– Да какого, – говорит Брандер. – Грязекопатель? А я думал…
Черный знак появляется посредине их компании. «Кальмар» возникает из глубины медленной ракетой. Когда Лабин его отпускает, тот парит над ними. В паре метров внизу остальные торпеды нетерпеливо покачиваются в режиме ожидания носами кверху.
– Вы тут потеряли, – жужжит Кен.
– Спасибо, – отвечает Брандер.
Кларк концентрируется, пытается настроиться на вновь прибывшего, но делает это чисто для проформы. Он для всех непроницаем. И всегда таким был, точная настройка ничего в нем не изменила. Никто не знает почему.
– И что происходит? – спрашивает он. – В записке говорилось что‑то насчет грязекопателя.
– Он от нас ушел, – рассказывает Карако.
– И был недоволен, – повторяет Наката.
– Да ну?
– Элис что‑то почувствовала, – поясняет Джуди. – Лени и я тоже. Вроде того.
– Грязекопатели – беспилотники, – замечает Лабин.
– Там был не человек, – говорит Элис. – Не личность. Но… – Она замолкает.
– Я ощутила его, – поясняет Кларк. – И оно было живым.
Кларк лежит на своей койке. Снова одна. По‑настоящему одна. Она помнит, как еще недавно наслаждалась такой вот изоляцией. Кто бы мог подумать, что Кларк станет скучать по чувствам?
«Даже если они принадлежат другим».
И, тем не менее, все так и было. Каждый раз, когда «Биб» принимала ее внутрь, какая‑то жизненно важная часть Лени пропадала, словно сон, который помнишь лишь кусками. Воздушный шлюз очищается, тело наполняется воздухом, а восприятие становиться плоским и грязным. Остальные просто исчезают. Это так странно: она видит их, слышит так же, как и всегда. Но если закрывает глаза, а рифтеры не двигаются, то понятия не имеет, здесь ли они.
Теперь в ее компании только она сама. Всего лишь один набор сигналов для обработки. Никаких помех.
«Дерьмо полное».
Слепая или голая. Вот такой выбор. И он чуть ее не убил.
«Конечно, это была моя вина. Сама напросилась».
А ведь она могла все оставить, как было, тихо удалить файл Актона, прежде чем о нем бы кто‑нибудь узнал. Но оставался долг. Долг перед призраком Твари Снаружи, тем, кто не ругался, не винил и не бил, тем, кто, в конце концов, забрал Тварь Снаружи прочь, туда, где она не могла причинить вреда Лени. Часть Кларк до сих пор ненавидит Актона за это, на каком‑то болезненном уровне, где правит бал условный рефлекс; но даже там она думает, что, возможно, он сделал это ради нее. Хочешь не хочешь, но Лени была ему должна.
И потому отплатила. Позвала всех внутрь и проиграла файл. Рассказала, что Карл поведал ей в тот последний раз, и не попросила отказаться от его предложения, хотя отчаянно надеялась, что они так и поступят. Скорее всего, если бы она попросила, рифтеры послушали бы ее. Но один за другим они вскрыли себя и изменили. Майк Брандер из любопытства. Джуди Карако из скептицизма. Элис Наката побоялась остаться брошенной. А Кен Лабин неудачно по причинам, которые он оставил при себе.
Лени, смеживает веки, вспоминает, как правила изменились за одну ночь. Столь тщательно созданный внешний вид неожиданно потерял смысл; пустые глаза и маски ниндзя стали косметической жеманностью, бесполезными, как доспехи.
«Как ты чувствуешь себя, Лени Кларк? Хочешь секса, тебе скучно, ты расстроена? Теперь так легко сказать, хотя твои глаза и скрыты роговичными масками. Ты можешь биться в ужасе. Обмочить от страха костюм, и все будут знать об этом.
Почему ты им рассказала? Почему ты им рассказала? Почему ты им все рассказала?»
Снаружи Кларк наблюдала за тем, как другие менялись. Двигались вокруг нее, ничего не говоря, легко соединяясь друг с другом, помогая или поднося инструменты. Когда ей что‑то было нужно, то оно оказывалось рядом, прежде чем Лени успевала об этом попросить. Когда им было что‑то нужно от нее, то напарникам приходилось говорить об этом вслух, и безупречная хореография давала сбой. Она чувствовала себя символическим калекой в танцевальной труппе. Задавала себе вопрос, как много они видят, и боялась их об этом спросить.
Но внутри иногда пыталась. Там было безопаснее; в атмосфере нить, соединяющая остальных, распадалась, все снова становились равными. Брандер рассказывал об усиленном восприятии присутствия других; Карако сравнивала приобретенные особенности с языком тела. «Вроде косметики для линз», – говорила она, по‑видимому, ожидая, что этим успокоит Кларк.
Но именно Элис Наката, наконец, заметила, почти мимолетом, что чувства других людей… отвлекали… и даже расстраивали…
Спустя какое‑то время Кларк перенастроилась. Это не так уж плохо. Никаких точных телепатических озарений, без всяких неожиданных предательских выпадов. Больше похоже на ощущение от фантомной конечности, на наследственную память о хвосте, который можно почти ощутить позади себя. И теперь Кларк понимает, что Наката была права. Снаружи чувства других просачиваются в нее, маскируют, размывают. Иногда она даже забывает, что у нее есть свои собственные.
Кроме того, есть что‑то еще, знакомое ядро в каждом из них, темное, корчащееся и злое. Это ее не удивляет. Они даже не говорят о нем. С таким же успехом можно обсуждать тот факт, что у каждого рифтера на руке по пять пальцев.
Брандер занят в библиотеке; Кларк слышит, что Наката с кем‑то разговаривает в рубке.
– Согласно последним данным, – сообщает Майк, – они стали снабжать грязекопатели умными гелями.
– Ммм?
– Ну, это довольно старый файл, – признает он. – Было бы прекрасно, если бы Энергосеть загружала нам информацию почаще, и хрен с вирусами. В смысле, мы тут собственноручно предохраняем все Западное побережье от аварий, и они бы не переломились, если…
– Гели, – подсказывает Кларк.
– Точно. В общем, им всегда были нужны нейронные сети в этих штуках, так как они слоняются по довольно сложной топографии – слышала о тех двух грязекопателях, которые шлепнулись в Алеутскую впадину? – и при навигации в тяжелой обстановке без хоть какой‑то сети не обойтись. Обычно системы, использующиеся в грязекопателях, основаны на арсениде галлия, но даже они не могут сравниться с человеческим мозгом, когда дело касается оценки пространства. Когда они сталкивались с подводными возвышенностями, то буквально ползли. Поэтому их решили поменять на умные гели.
Кларк фыркает:
– Элис говорила, что аппарат двигался слишком быстро для машины.
– Скорее всего. Умные гели сделаны из настоящих нейронов, поэтому, я так полагаю, мы настроились на него так же, как настроены друг на друга. По крайней мере, судя по вашим ощущениям… Элис сказала, что оно не казалось счастливым.
– Так и было, – хмурится Лени. – Но и несчастным я бы его не назвала. Это не было в полном смысле слова эмоцией. Мне кажется, оно, скорее, удивилось. Такое ощущение… отклонения. От того, что ожидалось.
– Черт возьми, а ведь я это почувствовал! – восклицает Брандер. – Только подумал на себя.
Из рубки появляется Наката:
– О замене Карла никаких новостей. Говорят, новые рекруты еще не прошли тренировку. Нехватка кадров.
Шутка уже стала привычной. Новые рекруты Энергосети – это самые медленные ученики с тех пор, как устранили синдром Дауна. Прошло уже четыре месяца, а замены Актону все нет.
Брандер пренебрежительно машет рукой.
– Мы и впятером неплохо справляемся. – Он выключает библиотеку и потягивается. – Кстати, Кена никто не видел?
– Он снаружи, – отвечает Наката. – А что?
– У меня с ним следующая смена, надо о времени договориться. А то у него последнее время с ритмом нелады.
– А он далеко? – неожиданно спрашивает Кларк.
Элис пожимает плечами:
– Когда я последний раз проверяла, было метров десять.
Он в пределах. Для точной настройки существуют границы. Например, находясь у станции, нельзя почувствовать того, кто плавает у Жерла. Но на расстоянии десяти метров это сделать очень легко.
– Он же обычно дальше уходит? – Кларк говорит тихо, словно боится, что ее подслушают. – Почти за пределы сонара. Или работает над этим своим странным устройством.
Они не знают, почему не могут настроиться на Лабина. Тот говорит, что для него все остальные тоже непроницаемы. Как‑то месяц назад Брандер предложил ему провериться, провести сеанс МРТ в качестве исследования; Лабин отказался. Сделал он это довольно вежливо, но в голосе его было что‑то такое, отчего Майк больше не стал поднимать этот вопрос.
Сейчас Брандер переводит линзы на Кларк с полуулыбкой на лице.
– Я не знаю, Лен. Хочешь назвать его лжецом прямо в лицо?
Она не отвечает.
– А, – Элис нарушает паузу, пока та не стала слишком неловкой. – Тут еще кое‑что. Пока замена не прибыла, они посылают к нам еще кого‑то. Говорят, для самой обычной оценки. Этого доктора, ну, того самого… вы знаете.
– Скэнлона, – Лени тщательно проговаривает слово, чтобы не выплюнуть его.
Наката кивает.
– И на хера? – взрывается Майк. – То есть им недостаточно, что у нас тут и так рук не хватает, так нам надо еще и смирненько сидеть, пока этот Скэнлон проведет оценку?
– Они говорят, все будет по‑другому. Он просто будет наблюдать. Пока мы работаем. – Наката пожимает плечами. – Говорят, все будет предельно буднично. Никаких собеседований или психотерапевтических сеансов. Ничего такого.
Карако хмыкает:
– И лучше бы это было так. Я скорее позволю вырезать мне второе легкое, чем пойду на еще один прием к этому уроду.
– «Значит, вас постоянно насиловал дрессированный доберман, а мать брала плату за вход, – произносит Брандер голосом, здорово напоминающим Скэнлона. – И как же вы себя чувствовали после этого? Не можете в точности описать?»
– «На самом деле я больше механик», – присоединяется Карако. – Такого он вам не говорил?
– А мне он показался довольно милым, – неуверенно произносит Наката.
– У него работа такая – быть милым, – гримасничает Джуди. – Только у него очень херово получается. – Она переводит взгляд на Кларк: – А ты что думаешь, Лен?
– Думаю, он слишком много значения придавал эмпатии, – спустя мгновение отвечает та.
– Нет, я имею в виду, что нам с ним делать?
Кларк несколько раздраженно пожимает плечами:
– А зачем меня спрашивать?
– Лучше ему мне не попадаться. Говна кусок, – Брандер слепо смотрит в потолок. – И почему они не изобрели гель, чтобы заменить его?