Прогулки на дельфинах и черепахах.
Охота на бегемота.
Потрясающие блюда кока Борщика.
Пингвины кока Борщика. Уникальные сеансы доктора Челкашкина.
Фотографирование с динозавром у антарктического айсберга».
Внизу значилось ещё обещание встреч с будущим космонавтом, но Перчиков это вы-
черкнул, зато добавил: «Научная сенсация века». Какая — он не сообщил, а внизу дописал:
«Постарайтесь не упустить эту редкую возможность!»
Конечно, сообщение соблазняло, подзадоривало, удивляло. Команда сама готова была раскупить все билеты на эти мероприятия.
— Прекрасная программа! — пришёл в восхищение Моряков.
А Матрёшкина довольно заметила:
— Очень хорошо, что не забыли о детях.
И неудивительно, что уже через каких- нибудь пятнадцать-двадцать минут пошёл поток таких же не менее удивительных откликов:
«Пароход «Даёшь!» Перчикову.
Пролетая над Тариорой, желаем успеха удивительным мероприятиям. Сожалеем невероятно о невозможности приземления на острове. Интернациональный космический экипаж Стелькин Тюлькин Исира Носюра».
— Это мои! — с гордостью вскричал Перчиков. Друзья узнали его по почерку! Следом за ними он должен был готовиться к полёту.
— А вот наши! — объявил Моряков, тоже узнав почерк следующей радиограммы. Она была на редкость немногословной.
«Плавали. Знаем. Будем».
— Наши! Это наши! — хором подхватила команда. Одна радиограмма была, конечно, хулиганской, и послал её с хулиганского судна хулиганствующий радист:
«Бросьте заливать свистуны».
Он даже трусливо не поставил своей подписи! Но последняя радиограмма возбудила в экипаже просто-таки взрыв творческой энергии, а кое-кому подкинула ещё загадку:
«Удивлены. Глубоко заинтересованы.
Следуем курсом Тариоры.
Готовьтесь приёму гостей.
Пит Петькинсон капитан теплохода «Джон Хапкинс».
Перчиков задумался.
А Мишкин подвёл итог:
— Итак, за дело! Команда, не жалей сил! Борщик, не жалей запахов!
НА ПРОГУЛКУ К ЗНОЙНЫМ ПАЛЬМАМ
Всю ночь под вздохи прибоя и шелест пальм команда готовилась к встрече гостей.
Моряков создавал удивительные декорации, Челкашкин с Федькиным, скинувшим наконец гипс, усердно вязали плот и таскали к нему спасательные круги и пояса, будто готовились к всемирному потопу. Мишкин с Петькиным и Пионерчиковым подтягивали к борту доски и толстенные морские канаты.
Борщик буквально дымился, как шумный деятельный вулканчик. Он бегал от плиты к плите, передвигая горячие кастрюльки и сковородки, одной рукой черпал на пробу ароматный мелитопольский борщ, другой подбрасывал то блины, то сочные чесночные котлеты. И ещё успевал на бегу крикнуть пристроившимся на трюме с иголками в руках Матрёшкиной и Сладкоежки- ной:
— Не старайтесь! Не надену!
Они готовили Борщику маскарадный костюм маленького динозавра. Представить — в кафе «Под динозавром» будет разливать борщ и раздавать разные прочие блюда маленький динозаврик!
— Не надену! — упрямился Борщик. — Тут из своей собственной шкуры выпрыгнуть от жары хочется!
А Солнышкин с Перчиковым между вахтенными делами определяли место для завтрашнего десанта и в бинокль рассматривали берег, где у чахлого костерка переживали всю эту суматоху сходивший с ума от запахов артельщик и совсем отощавший Хапкинс.
Лёжа у костра, они то ворочались поодиночке, то разом шлёпались с боку на бок, как две котлеты на одной сковородке.
Только одна котлета сердито пыхтела и вздыхала, а другая тоненько попискивала:
— Меня не пустили и сами давитесь -собственным языком!
Несчастный Стёпка зло молчал. Теперь и до него добрались недавние муки доктора Хапкинса. Он вскочил.
Там вон луна висит над самой трубой и балдеет от котлетных запахов! Звёзды чуть не ныряют в кастрюльки! А он здесь сиди и глотай слюни!
«А из-за чего? — он вдруг начинал с неприязнью думать о чеках, пузырившихся в кармане. — Из-за них голодай, из-за них не искупайся!»
Правда, в какие-то минуты он себя похваливал и похлопывал по карману:
«Ничего, хе-хе, ничего! Зато денежки на месте! А узнай кто-то про них — с ходу утю- кают!»
Но тут же начинал снова вздыхать, моргать и охать. Дело, конечно, было не только
в запахах! Оттуда, с палубы, доносилось постукиванье трапов, поскрипыванье канатов, весёлый стук молотков, песни, дружный смех и такие морские команды — «Вира», «Майна», от которых подпрыгнет любое матросское сердце!
Под эти «вира-майна» Стёпка потихоньку вздремнул. Вздремнул и тут же, проснувшись, вскочил.
Вокруг стоял такой ор, будто берег штурмовала настырная ватага голодных разбойников.
Солнце полыхало уже вовсю. Дружно загорались волны, а на берег накатывалась целая армада плотиков, ботов, шлюпок.
Но главное — мимо айсберга прямо на артельщика надвигалась такая костлявая ужасная громадина, что Стёпка, лязгнув зубами, попятился, подпрыгнул и дал Стрекача в тропические заросли.
Мало им было гиппопотамов, бегемотов, так они решили завезти сюда ещё каких-то ящеров! И не просто завезти, а заманить!
Перед увешанным спасательными кругами динозавром в боте сидел Солнышкин, а стоявший на корме Борщик размахивал аппетитным куском пирога и покрикивал: «Давай! Давай!» И подзадоренная запахами команда, к которой подключился Хапкинс, резвее тянула к берегу платформу со стоящим на задних лапах ящером.
Одни кричали:
— Не потеряйте ногу!
Другие предупреждали:
— Не уроните клык!
Ящер потихоньку кивал жёлтым черепом, артельщик тоже кивал и, икая, пятился, пока не стукнулся толстым затылком о пальму!
Тут он только сообразил, что въезжающий на берег ящер вымер много миллионов лет назад. Но мало ли что! Ведь и существа, просидевшие во льдах десятки лет, тоже оттаивают! В этом он — хе-хе — убедился на собственном опыте!
Он вдруг чертыхнулся, споткнувшись о проползавшую мимо черепаху. Но возле него каким-то образом появился Солнышкин, кивнул: «Привет!», — сунул в руку конец каната, скомандовал: «Тяни!»
И они вместе со всеми потянули поскрипывающего динозавра за столько лет на прогулку к знойным пальмам.
ОЧЕНЬ УДИВИТЕЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
Шумная осада острова подходила к концу. Моряков так умело командовал своей дружиной, что уже через пару часов среди пальм волновался тентовый город.
Чуть поодаль налаживал себе открытую лабораторию телепатии и гипноза кандидат медицинских наук Челкашкин.
Любопытный морской ветерок вскидывал натянутые между деревьями парусиновые крыши, вертелся у столов и скамеек...
И среди всего этого, поднявшись над пальмами, оглядывал океанский простор старый динозавр.
В глубине его приютился уютный зал, в котором Матрёшкина и Сладкоежкина тряпочками протирали столы и табуретки, Мишкин устанавливал аккуратную печь. По бокам у динозавра шевелились на ветру гирлянды из прекрасных раковин, морских звёзд и крабьих лапок. А Моряков привязал к верхним лапам ящера вывеску «Кафе «Под Динозавром», и наблюдавшие за этим с моря Землячок и Сынок одобрительно выпускали фонтанчики.
В это время произошло небольшое, но очень удивившее всех событие и ещё больше удививший и даже поразивший всех разговор.
Солнышкин рядом с пингвинами помогал Борщику вытаскивать его любимые сковородки и кастрюльки.
Пингвины вперевалку катили всякие баночки и кружочки для резки овощей. А сам Борщик аккуратно вытаскивал уже готовые припасы.
И тут появившийся на берегу артельщик словно бы между прочим вздохнул:
— А можно было бы этот участок берега арендовать или хотя бы спросить разрешения?
— У кого? У президента? — весело спросил Солнышкин и обрадовался шутке: артельщик начал шутить!
— Зря смеётесь! — пожал плечами Стёпка.
— Что поделаешь! — развёл руками Хапкинс. — Миллионер.
— Вы? — спросил Солнышкин. Так это ему было известно давным-давно!
— Я? — усмехнулся обнищавший Хапкинс. — Я — бедный человек. А мистер Стёпка миллионер. Бесспорно.
«Нет, они в этом айсберге действительно чокнулись! — усмехнулся Солнышкин. — Во всяком случае, поменялись мозгами! Хапкинс набрался Стёпки, а Стёпка набрался Хапкинса».
Он хотел спросить, каким же образом всё произошло. Но тут случилось нечто, во что Солнышкин, хоть свались ему кирпич на голову, прежде никогда бы не поверил.
Борщик стал выносить из бота новую партию припасов. Вынес солонину, вынес жареные котлеты, макароны. Потом, кряхтя, взял в руки ящик, из которого пустил вверх крепкие стрелки весёлый молодой лучок.
Но не успел он сделать и шага, как к нему бросился Стёпка, выхватил ящик из рук, закружился и, пританцовывая, закричал:
— Лук, лук! Настоящий зелёный лук!
Он притащил его в кафе, бросился на колени и стал нежно гладить остренькие зелёные верхушки. На глазах у артельщика навернулись слёзы.
— Ну и что, что лук? — спросила Сладкоежкина.
Но артельщик только пролепетал:
— Лук, лучок... — и вдруг зарыдал: — Как «ЧТО»?
На берегу тропического острова посреди огромного океана впервые зеленела не высокая пальма, не бамбуковая стрела, а родной свежий лучок. И над ним на коленях сидел толстый человек, впервые за десять лет увидевший такие любимые с детства стебельки. Он приговаривал: «Лучок, лучок! Лук!» — и слёзы быстро катились по щекам артельщика.
— Стёпа! — крикнул добрый Борщик. — Ну перестань, не плачь! Хочешь, дам котлету? — И тут же сам зашмыгал носом, потому что видеть не мог, как плачут мужчины. — Так дать?
Он вытащил из кастрюли две самые большие котлеты и одну отдал Стёпке, другую — Хапкинсу. Стёпка, все ещё всхлипывая и поливая котлету слезами, стал жевать, а Хапкинс, сладко понюхав, воздержался и спросил:
— Мистер Борщик, а сколько я должен?
— За что? — обиделся Борщик.
— За котлету, — сказал Хапкинс и пояснил: — Я мистеру Стёпке должен уже за это пять миллионов долларов.
— Что? — опешил Борщик, да и Солнышкин тоже. Физиономии у них так и вытянулись в линеечку. — За что?
— За сардельки.
— Он что, сардельками торговал? И почём?
— Сто тысяч...
— За штуку? — взвизгнул Борщик и охнул Солнышкин.
— Нет. За кусочек от штуки. — И Хапкинс показал худыми пальцами кружочек толщиной с пятак.
Бывалые моряки охнули:
— Во дела!
Кто-то крякнул, кто-то ухнул, кто-то присвистнул.
— Хе-хе, — сказал Стёпка, вставая и приближаясь к Мишкину, чтобы кое-что объяснить. Но Мишкин, только что жалевший артельщика, возмутился:
— Отодвинь свое хекало! Нанюхался Хапкинса!
— Хапуга! — почти крикнул Солнышкин.
Даже Моряков смущённо повёл головой...
— Я рассчитывался своими сардельками! — оправдываясь, подчеркнул Стёпка.
А Борщик закачал головой. Он хорошо помнил, как десять лет назад в Антарктиде у него не хватило на обед целого десятка сарделек!
Народу вокруг всё прибавлялось и прибавлялось.
— Ты слышал? — спрашивал Солнышкин у подошедшего Перчикова. — Стёпка у Хапкинса зажулил десять миллионов! На необитаемом острове!
— Бизнес! — вздохнул Хапкинс. Ведь это он сам преподал урок такому хваткому ученику.
—Да-а. А мы устраиваем представление из- за нескольких тысяч, — вздохнул Солнышкин и вдруг повернулся к артельщику: — А ну-ка, гони миллион!
— За что? — испугался Стёпка.
— За котлету! — грозно, по-пиратски выпалил Солнышкин.
Стёпка под общий хохот прикрыл карман рукой, хотя Солнышкин лично из таких денег не взял бы и ломаного гроша.
— Что ты, Солнышкин?! — выкатил глаза ошарашенный Борщик.
Но Солнышкин рассмеялся:
— Не дрейфь, Борщик, шучу! Шучу! Ведь мы и собрались здесь, чтобы хорошо пошутить. А заработать — заработаем. Правда?
Борщик согласно взмахнул ладонями. А Солнышкин, взяв корзины, направился к пальмовой роще рубить кокосовые орехи. Для команды, для гостей и для Матрёшки- ной, которая и плыла-то, чтобы хоть раз покачать на ладони красивый кокосовый орех.
Рядом зашагал Перчиков, пошёл Хапкинс, и, что интересно, виновато вздыхая, сбоку потопал сконфуженный Стёпка.
НЕТ, ЭТО ИНТЕРЕСНО, ИНТЕРЕСНО!
— Аренда! Миллионы! Моряк называется! — возмущался Солнышкин, переступая через ленивых черепах. — Вытрясти у человека в трудную минуту всё состояние...
— Бизнес! — вздыхал Хапкинс, хрупая по горячему песку.
— Ия говорю, бизнес! — оправдывался Стёпка.
У Солнышкина никогда не было никаких миллионов, но такого бизнеса — бизнеса хапуги и спекулянта — он не понимал!
Именно это он и собирался выложить ещё раз артельщику, но тут Стёпка повернул регулятор болтавшегося на шее транзистора, добытого тоже известным путём, и вдруг оттуда донёсся отрывок из какой-то передачи:
«Бизнес — дело полезное и необходимое. Бизнесу нужно учиться...»
Солнышкин удивлённо обернулся. Знакомый женский голос звучал из Океанска. И ведь совсем недавно этот голос говорил совсем другое! Солнышкин усмехнулся:
— Ничего себе фокусы!
У ног плескались волны, кричали чайки и попугаи, Стёпка вздыхал. А транзистор тараторил:
«Главное сейчас не государственные, а ваши личные интересы. Вы — богаты, богато всё государство...»
— Вот видишь! — крикнул Стёпка. — Не один я так думаю, все — куда не поверни!
Он повернул колёсико, и вдруг другой голос сказал:
«Очень тяжело больна маленькая Маша Парускова. Чтобы отправить её на лечение, нужно сто тысяч долларов, которых у её родителей нет. Всех, кто в состоянии помочь, просим: сообщите нам в Океанск. Маше Парусковой».
— Ну, это неинтересно... — начал было артельщик, но Солнышкин был несогласен!
— Нет! Это интересно! — возразил он. — Это интересно. Вот у артельщика миллион есть, а у Маши Парусковой нет! Интересно!
И, остановившись возле качавшей гроздью орехов высокой пальмы, Солнышкин поплевал на ладони, примерился и по-ту- земному полез вверх.
И карабкался вверх он не из-за личных интересов, а для всей команды! И пальмы качались вокруг для всех, и птицы шумели, и океан сверкал, золотился и синел не для себя, а для всех команд и всех кораблей на земле!
Правда, кое-какой личный интерес в том, что Солнышкин забирался выше и выше, тоже присутствовал. Уж очень хотелось с такой высоты посмотреть на бегущие вдали волны, на этот пылающий цветами остров и на улыбающуюся ему с берега Матрёшкину.
Но и этой радостью, и ветром, и волнами Солнышкину хотелось поделиться со всеми.
Он крепко обхватил ногами и левой рукой ствол, а правой поднёс к глазам прихваченный с судна бинокль.
И вдруг впереди, среди волн, Солнышкин увидел громадный, белоснежный, празднично расцвеченный лайнер. На мостике стоял капитан, на палубах толпились пассажиры, а на борту было написано нечто такое, что Солнышкин быстро повернулся и, передавая бинокль сидевшему на соседней верхушке Хапкинсу, сказал:
— Мистер Хапкинс, посмотрите на борт.
Хапкинс поднёс бинокль к глазам, побледнел и начал тихо съезжать вниз.
На борту франтовато покачивавшегося, как подгулявший миллионер, теплохода так и полыхало золотом его собственное имя — «Джон Хапкинс».
Понятно, артельщика тоже съедало любопытство, что это они там углядели, и он ходил кругами и хехекал:
— Хе-хе, и что ещё можно интересного увидеть в пустом океане.
— Посмотри! Бинокль у Хапкинса! — произнёс сверху Солнышкин, а сам взялся за рубку орехов. И пока Солнышкин бросал их вниз, глаза артельщика волчком вращались из стороны в сторону и что-то соображали: один Джон Хапкинс попался ему на собственную удочку, а другой — и какой! — катит, сверкая иллюминаторами, прямо навстречу.
«Хе-хе! — аппетитно подумал артельщик, еле сдерживая разыгравшийся аппетит. — Неплохо бы оседлать палубу такого теплохода. Совсем неплохо! Да и есть на какие денежки!»