И, подхватив под мышки пару орехов, он буркнул:
— Ну ладно! Я потрёхал. — И, энергично размышляя, что бы такое провернуть, заторопился к высившемуся у берега динозавру.
БИЗНЕС ЕСТЬ БИЗНЕС!
Солнышкин нарубил уже целую гору орехов и дал сигнал, чтобы Мишкин и Петькин топали забирать, а сам съехал вниз и сразу попал в руки весёлого Перчикова. Радист вдруг стал совсем похожим на того, каким изобразили его островитяне.
Он посмотрел на штурмана и сообщил:
— Представляешь, кажется, сейчас есть возможность расколоть артельщика миллионов на пять!
— Нечего мне больше делать! — рассердился Солнышкин, но, что-то вспомнив, остановился: — Как?
— Очень весело! — отозвался Перчиков и, что-то пошептав Солнышкину в ухо, взял за¬
полненную орехами корзину, и друзья согласно пошли берегом океана.
Не дойдя нескольких метров до того места, где задержался встретивший Петькина артельщик, Солнышкин опустил свою корзину и, вытащив из кармана какую-то бумагу, бросил её в воду.
Перчиков тут же бросился за ней в волны и, достав её, схватил Солнышкина за тельняшку!
Стёпка даже приоткрыл от удивления свои золотые! Такого ещё не бывало! Чтобы Солнышкин дрался с Перчиковым из-за какой-то паршивой бумаги? Это было что-то новенькое.
Но то, что он услышал, заставило его открыть рот ещё шире — и его, и Петькина, с которым он только что договаривался насчёт сарделек из артелки. То, что артельщик услышал, заставило его забыть обо всём...
— Ты что, с ума сошёл? — кричал Перчиков.
— С чего бы это вдруг?
— Да эта марка не имеет сейчас цены! Их успели выпустить всего несколько тысяч штук, половину сожгли, а половину сразу расхватали! — кричал Перчиков.
— Ия купил сотню — рассылать письма! — выпалил Солнышкин.
— Так ты миллионер! За каждую такую марку год назад богатенькие коллекционеры давали по сто тысяч!
— Рубликов?
— Да нет, зелёненьких! А сейчас уже, возможно, дают по двести! — воткнулся Перчиков своим носиком в нос Солнышкина.
У артельщика заколыхалось сердце и отвисла челюсть. Это вам не сардельки!
И это, по сути дела, было не только выдумкой.
Старый марочный коллекционер, Перчиков регулярно слушал передачи для коллекционеров: у него самого был десяток альбомов с марками всего мира — из Индии и Америки, Мадагаскара и Новой Зеландии... Чего в них только не было: и зебры, и кенгуру, и надутые паруса на каравеллах Колумба, и дирижабли над Северным полюсом. И уж конечно, все космонавты — даже те, от которых он только что получил известную радиограмму.
А недавно он услышал сообщение об одной марочке, которая вдруг обрела такую цену, что её спрятали в швейцарский банк!
— Вот сейчас опять будет передача об этой марке! — выпалил Перчиков, посмотрев на свои водонепроницаемые космические часы. — Жаль, что негде послушать!
Стёпка быстро завертел колёсико транзистора и уловил последние слова диктора:
«...марку оценили в двести пятьдесят тысяч долларов и для спецхранения поместили в швейцарский банк...»
Стёпка закусил губу.
А Перчиков в пяти шагах азартно продолжал:
— Судно на подходе. Если им предложить по сто тысяч — расхватают!
— Ну нет, я подожду, — возразил Солнышкин. — Пусть подорожает до трёхсот!
— Дело твоё. Хочешь — продавай, хочешь — не продавай.
Петькин от волнения сглотнул слюну. Стёпка напрягся.
У Петькина чеков с подписью Хапкинса не было, а у артельщика они были, и, потихоньку подъюлив к друзьям, он как бы нехотя спросил:
— Что это вы скандалите, чем-то торговать собираетесь?
— А тебе чего? — спросил Перчиков.
— А я, может быть, неплохой покупатель.
— Сказать? — спросил Перчиков.
— Дело твоё, — так же безразлично произнёс Солнышкин.
— Марки! Очень ценные марки, — прошептал Перчиков. — Но ведь тебе они ни к чему.
— Ну, по доллару за штуку, может, возьму! — сказал Стёпка.
— Что?! — возмутился Перчиков. — А ну- ка, вали! Марки бывают дороже любых драгоценностей!
И в этом случае он сказал правду, если речь шла о настоящих коллекционерах.
— Ну уж и пошутить нельзя, — улыбнулся Стёпка.
—А нам шутить некогда! Хочешь, покупай!
— А если по-свойски? Сколько?
— Сто тысяч.
— А по пятьдесят? — спросил быстро Стёпка.
— Ну, если по-свойски... Только марки у меня на судне!
Артельщик испугался, как бы покупку не перехватили, и выпалил:
— Ладно! Я заранее даю чек. Сто марок за вами! — И он вытащил из кармана чек, на котором под словами «Пять миллионов долларов» стояла подпись мистера Хапкинса.
— А я, пожалуй, продешевил... — вздохнул Солнышкин.
— Ну, брат, бизнес есть бизнес! — весело произнес Стёпка. В том, что Солнышкин отдаст ему сотню марок, он ни капельки не сомневался. Но попросил: — А эту марочку с конвертом тоже, пожалуйста, отдайте мне!
— Даром? — спросил Перчиков и махнул рукой. — Ладно, бери!
И артельщик, приплясывая, пустился к шумному городку.
Правда, рядом с памятником Перчикову его вдруг окликнул огромный, пропахший машинным маслом Мишкин.
— Ты, говорят, оторвал классную покупку? — важно спросил он.
— Да нет. Всего одну марочку, — оглядываясь, соврал Стёпка.
— И за сколько?
— За пятьдесят тысяч.
Мишкин повернул набок голову и таинственно попросил:
— Покажи...
Артельщик, положив к ногам орехи, чуть-чуть приоткрыл ладонь и, заглянув в щёлку, Мишкин вздохнул:
— Да-а-а. Серьёзная вещь! Очень серьёзная! Правда, — вдруг резко изменил он тон, — таких на каждой почте — хоть ныряй и топись! По пятаку штука.
— Что? — Стёпка побледнел.
— По пятаку! Не дороже слопанной сардельки! — И он вытащил из кармана робы конверт, на котором был пришлёпан целый десяток таких марок! — Хочешь, возьми по доллару! — засмеялся он.
Но артельщик его уже не слушал.
— Мошенники! — взвыл он.
— Молодцы! — хохотнул Мишкин. — Бизнес есть бизнес!
— Шулеры! Шпана! — крикнул Стёпка и, схватив первую попавшуюся палку, бросился дубасить памятник Перчикову.
Но Мишкин задержал разволновавшегося бизнесмена.
— А при чём тут памятник культуры? Ты же не какой-нибудь дикарь. — И ещё раз развёл руками. — Бизнес есть бизнес!
С замечанием механика артельщик, как это ни было кисло, должен был согласиться. Он пересчитал чеки на оставшиеся пять миллиончиков, завернул в выброшенный волной целлофановый пакет, сунул их поглубже в карман и пошёл туда, откуда доносился умиротворяющий запах зелёного молодого лука.
По дороге, однако, он то и дело думал: «Ну ладно, я вам ещё покажу. Я вас тоже возьму в оборот!»
И нужно сказать, такая возможность через некоторое время захихикала впереди. А связано это было с тем, что к острову Тарио- ра подходил один из самых шустрых увеселительных теплоходов Америки «Джон Хапкинс».
ВЫ ТОЛЬКО ПРИНЮХАЙТЕСЬ!
Пока сам Джон Хапкинс в юбочке из пальмовых листьев приплясывал на берегу, по сияющей палубе теплохода, несущего его имя, в сопровождении нескольких телохранителей радостно прохаживался новый руководитель фирмы холодильных установок его родной племянник мистер Бобби Хапкинс-младший.
Хапкинсу-младшему было отчего радоваться. Вместе с трагическим сообщением, что его дядюшка застрял в антарктической льдине, он получил и весёленькое наследство в банке и всю холодильную фирму.
Бобби был так признателен легендарному дядюшке, что тут же изобрёл несколько совершенно новых видов мороженого.
Теперь одни любители обкусывали со всех сторон пломбир «Джон», другие облизывали шоколадного «Хапкинса», а третьи уписывали прозрачное — фруктовое с ягодкой внутри по названию «Джони в айсберге».
Кроме того, в благодарность за доброе дело племянник назвал именем дяди купленный по дешёвке теплоход и уже в третий раз отправлялся в туристическую экспедицию к южным морям на поиск замечательной льдины.
В честь замёрзшего героя на судне проводили самые разные конкурсы, сочиняли стихи, пели песни, писали картины.
На палубной эстраде сменяли друг друга музыкальные группы «ДРР» и «БРР», прихваченные Бобби Хапкинсом, чтобы создавать у публики самое бодрое настроение. А маленький помощник повара негритёнок Том сновал по палубе с фирменной повозкой, в которой не переводилось фирменное мороженое «Хапкинс» всех сортов.
Все туристы и члены экипажа целыми днями торчали на палубе в шортах. Особенно редакторы детских журналов «Пёсик» и «Котяра» , волосатенькие ножки которых прямо- таки обросли морской солью. От Хапкинса- младшего не отходил известный художник- портретист, украсивший его портретами уже весь пароход. Но и он то и дело бросал взгляды в морскую даль.
Дело в том, что благодарный племянник объявил премию в сто тысяч долларов тому, кто первый заметит среди океана злосчастную льдину, которую он, как вечный памятник мужеству, установит в специальном саркофаге...
Не принимали участие в конкурсе только два человека — капитан Пит Петькинсон и ещё один художник, который рисовал только солнце. Солнце на востоке, солнце в полдень, солнце перед закатом, заходящее солнце... Он уже нарисовал тысячи солнц, истратив все средства, и наконец натянул на раму собственные штаны, на которых тоже заалело заходящее солнце. Даже на плавках на маленькой заплатке у него сияло солнышко.
Так вот этот художник участия в конкурсе не принимал. Кое-кто говорил: зря! Ведь, выпади ему счастливый случай, сколько солнечного света появилось бы на его полотнах!
Но художник почему-то предполагал, что весёлый племянничек не только не надеялся, но и не собирался отыскивать эту льдину. А денежки от его затеи так и текли к
нему в карман. Ведь с каждого участника такого поиска дополнительная плата в сто долларов плюхалась к нему в сейф!
Путешественники над художником посмеивались и смотрели в океанскую даль. Но океан всё катил и катил волны, а айсберг почему-то не появлялся.
У кого-то от ветра уже обозначился насморк, у кого-то от солнца полезла кожа, у кого-то, как известно, кончались штаны. И настроение начало портиться!
Группы «ДРР» и «БРР» надоели. Они дррыгались и бррыгались до того, что у многих туристов началась новая болезнь — «Бырродррычание».
Бырродррычащие возмущались. Небыр- родррычащие ещё больше.
Даже редакторы «Котяры» и «Пёсика» перемяукались и перелаялись.
Нужно было что-то предпринять.
И Бобби Хапкинс со своей охраной, состоящей из четырёх скуластых Джеков и одного Джона, всё чаще запирался в своём палубном офисе, чтобы обдумать положение.
Четыре Джека угрожающе двигали мускулами, а Джон вглядывался в лица пассажиров и команды, вынюхивающе вытягивая нос... Но настроение от этого к лучшему, понятно, не менялось.
И вдруг, как весёленький золотой, перед Хапкинсом запрыгала такая радиограмма,
что он рассмеялся во все зубы — и три золотых клычка сверкнули у него во рту: «Динозавр! Катание на ките! Поездки на черепахах!»
— Охота на бегемотов! — подчеркнул Пит Петькинсон.
— Ну что, идём к острову? — спросил у пассажиров Бобби Хапкинс.
Взрослые раздумывали: за выход на берег— тысяча с носа! Детвора хором кричала:
— На берег!
Среди собравшихся на палубе возникли споры. Но дело, как ни странно, решил проголодавшийся любитель солнца. Он вдруг потянул носом, повернулся на северо-восток и воскликнул:
— Вы принюхайтесь, какие оттуда запахи! Вы только принюхайтесь!
И понятно, что запахи кока Борщика, от которых на берегу качались пальмы и падали в обморок попугаи, сделали своё дело. Нос «Джона Хапкинса» поколебался, развернулся и потянулся к берегам Тариоры.
СТО ТЫСЯЧ, МИСТЕР ХАПКИНС!
Пассажиры «Джона Хапкинса» ждали появления острова. Вдали уже зашумели птицы, закачались верхушки пальм, и все, особенно дети, так и повисли гроздьями на бортах.
И как-то незаметно туристы отвлеклись от главной цели экспедиции.
Только кто-то из редакторов, кажется, редактор «Котяры», мимоходом спросил:
— Мистер Хапкинс, а как же льдина?
— Смотреть во все глаза! — напомнил Хапкинс, спускаясь в бар выпить чего-нибудь прохладительного и отдохнуть перед островом.
Навстречу ему попался негритёнок Том, которого старший повар послал одновременно понюхать и доложить, чем так вкусно пахнет от этого неожиданного острова.
Том и сам несколько раз выбегал с камбуза глотнуть свежего воздуха, посмотреть на летучих рыб и, если повезёт, может быть, кое-что увидеть...
Но теперь всё было напрасно.
Все смотрели, как впереди ярко пылали цветы, играли в воздухе махаоны, качали верхушками пальмы, на одной из которых рубил орехи какой-то туземец. Среди пальм возвышалась, отсвечивая белизной, голова гигантского ящера. А перед островом выпускали фонтанчики два кита, кувыркались дельфины...
Мальчишки кричали:
— Смотрите, смотрите: на ките — человек!
Том втянул крепкий вкусный запах, Том
тоже посмотрел на китов и вдруг на удивление всем и самому себе закричал:
— Вижу! Есть! Вижу айсберг! В нём были люди!
Сидевший в баре Хапкинс, прыгнув через несколько ступенек, вылетел на палубу. Схватив бинокль и наведя на берег, он увидел мерцающий айсберг, наверху которого, бесспорно, просматривалась подтаявшая ниша от двух человек.
— Мистер Хапкинс! Мои сто тысяч долларов! — крикнул Том, протягивая ладошку.
— Что?! — спросил Хапкинс.
— Сто тысяч! — повторил Том. — Я ведь увидел эту льдину.
— Хм! Но я-то увидел её раньше! — хмыкнул Хапкинс.
— Вы отдыхали в баре, — невозмутимо заявил поварёнок.
— Я? Я, ожидая айсберг с родным дядей, спал?! Вы слышали эту наглость? — спросил он четырёх квадратных Джеков.
— Никогда! — вскричал один Джек.
Том хотел возразить, но на глазах у примолкшей от неожиданности толпы, играя мускулами, Джеки схватили мальчугана и потащили вниз по трапам.
А дальше произошло нечто вообще неожиданное.
Хапкинс навёл бинокль на берег и вдруг весь вытянулся, взмахнул руками и, закатив глаза, шлёпнулся на палубу: впереди в пальмовой юбочке совершенно живой и совершенно невредимый стоял его дядюшка,
благодаря чьей трагической смерти он стал президентом холодильной компании.
Хапкинс-младший готов был развернуть судно и скомандовать: «Полный назад!» — но было поздно.
Детвора уже съезжала по поручням на спину примчавшегося к борту Землячка, взрослые садились в боты и шлюпки. Люди торопились на остров. И только откуда-то из глубины теплохода всё ещё раздавался крик:
— Так нечестно, мистер Хапкинс! Мои сто тысяч, мистер Хапкинс! Мои сто тысяч!
ВСЁ ДЕЛО В САРДЕЛЬКАХ...
За какие-нибудь полчаса берег Тариоры уже гудел, как неожиданно вспыхнувший карнавал. Певчие птицы в пальмах обрадованно кричали и что-то высвистывали. Разговорившиеся попугаи выступали с приветственными речами, увидев внизу настоящую родню: «Джон Хапкинс» так и выплёскивал целые фейерверки разодетых туристов в красных, жёлтых, зелёных майках и разноцветных шапочках.
Одна за другой к острову торопились шлюпки, и пассажиры с детьми бежали занимать очередь к Землячку и Сынку. Казалось, все животные: и киты, и дельфины, и черепахи — сами старались изо всех сил угодить детям и радостно подставляли им
спины. Брызги и крики летели во все стороны.
Правда, за детворой внимательно наблюдала Матрёшкина и свободный пока Челкашкин присматривал, чтобы никто не лопнул от смеха и не заработал хороший синяк.
Любители кухни облепили Борщика, так что его колпак еле виднелся из жующей, чмокающей и охающей толпы. Казалось, что там начинают есть самого Борщика.
Многие туристы фотографировались в обнимку с пингвинами, некоторые пробовали взобраться на динозавра или сидели на его хвосте...