— Ладно! Только как порядочный моряк порядочным морякам, как коллекционер коллекционеру. Дело в том, — выложил Петькинсон, — что Хапкинс с его Джеком собираются перетащить на борт этот громадный айсберг.
— Как? — воскликнули друзья. — Ведь айсберг принадлежит всем!
— А так. Частями, а лучше целиком. Но главное — вместе с его бывшими пленниками. И по возможности выставлять напоказ. У конторы.
— Ничего себе! — подпрыгнул Солнышкин, и всех разом тряхнуло. Не зря он предполагал худшее!
— Но дело не только в этом, — покачал головой Петькинсон и понизил голос. — Дело в том, что у меня перебор топлива и при погрузке айсберга топливо придётся откачать прямо в эту прекрасную, в эту чудесную воду!
— Но кто это разрешит? — изумился Перчиков.
— А кто станет спрашивать? — возразил капитан.
— Но есть другой выход! — обрадовался Солнышкин и локтем толкнул Перчикова. Это же как раз то, что им надо!
— Никакого другого! С ними не повоюешь! — заключил Петькинсон и спросил: — Вы не слышали, что случилось у нас на палубе? Нет?! — И он выложил приятелям историю маленького поварёнка Тома, первым увидевшего этот айсберг и до сих пор сидящего в судовом карцере! Из-за ста тысяч долларов!
— Не может быть! — воскликнул Солнышкин, и чубчик его зашевелился, как когда-то в юности.
— Колумбы... — усмехнулся Перчиков и повторил слова Солнышкина: — А выход есть.
— Пока будут возиться с айсбергом, а возиться они будут, — подмигнул Солнышкин, в глазах у которого мелькнула какая- то озорная мысль, — перекачать лишнее топливо нам!
— Но я могу только за наличный расчёт и с согласия молодого Хапкинса.
— Согласие будет! А деньги уже, кажется, есть, — продолжил Солнышкин, глядя, как весело ложатся «зелёненькие» в кассу Сладкоежкиной, помогавшей Матрёшки- ной при посадке на китов. Стопка росла, хотя деньги брали только со взрослых!
— Но ведь это только часть их отвратительного плана, — заметил благородный Петькинсон. — А есть ещё та, о которой неизвестно ни мне, ни вам. А замыслы у них могут быть самые опасные! Говорю вам это как моряк морякам и порядочный человек порядочным людям.
— Ну что ж, — решительно заключил Перчиков. — К подобным переделкам нам не привыкать. Будем держать ухо востро.
— О’кей! — помахал большой сильной рукой Петькинсон.
И все двинулись к берегу. Петькинсон — к качавшемуся невдалеке катерку. Он торопился на судно. Перчиков — к Землячку, чтобы за несколько минут добраться до рубки и выполнить поручение Солнышкина: передать в Океанск радиограмму о том, что команда парохода «Даёшь!» посылает Маше Парусковой так необходимые сто тысяч и желает ей здоровья.
А сам Солнышкин заторопился к недавно сделанному причалу, потому что к нему нёсся бот, на котором как-то пижонисто возвышался со своей командой Бобби Хапкинс- младший.
ТРИ ВАРИАНТА БОББИ ХАПКИНСА
Бот резво подпрыгивал среди лёгких волн, и встречный солоноватый ветерок придавал бодрости сидевшему рядом с четырьмя крепкими Джеками Бобби Хапкин- су-младшему.
Сытые щёки его румянились, зубное золото, казалось, так и плавилось на солнце от предвкушения успеха, стрелочки на отутюженных шортах торчали, как радостные восклицательные знаки.
Только что на известном тайном совете самыми хитроумными мозгами были обмозгованы три варианта плана, который должен помочь увести из-под носа островитян бесценный айсберг вместе с его бывшими пленниками, на одной демонстрации которого можно заработать сотни пузатеньких миллиончиков. По миллиончику — хе-хе! — за каждую каплю! А если сочинить мемуары, организовать выставки, снять кино! О!
Понятно, надо вытряхнуть из штанишек своего двойника проеденные дядюшкой пятнадцать родных миллиончиков, а вместе с ними прихватить и этого драгоценного динозавра, а там и всю Тариору переложить из стёпкиного в свой собственный карман.
Хапкинс-младший уверенно постукивал выставленной вперёд ногой, не предполагая, что на три верных ожидаемых варианта всегда может отыскаться четвёртый, который вдруг усмехнётся и тоже ехидненько скажет: «Хе-хе!..»
Но такого варианта Бобби Хапкинс не предвидел и предвидеть не собирался. Он готовился уже отдавать команду с ходу брать айсберг на буксир, как вдруг заметил на причале покусывающего усики человека, который явно ждал их приближения.
Это был предупреждённый Солнышкиным Челкашкин. За эти несколько часов он приобрёл достаточную популярность, так как на глазах у всех сделал искусственное дыхание выброшенному на берег дельфинёнку, смазал зелёнкой шов Сынку и провёл телепатический сеанс с несколькими дррыкобррыча- щими, которые тут же стали бррыкодррыча- щими... И едва бот тюкнулся носом в причал, доктор выбросил вперёд указательный палец и, резко глядя Хапкинсу в глаза, спросил:
— Вы, кажется, начальник этой так называемой экспедиции?
— Я, — отозвался несколько озадаченный Хапкинс, а четыре Джека сразу задвигали плечами.
— Тогда потрудитесь, пожалуйста, всё убрать и уплатить штраф за это невообразимое безобразие! — Челкашкин показал на десяток болтавшихся у берега обёрток от распространённой на судне жевательной резинки.
Хапкинс произнёс «Однако!» — но доктор посмотрел на него таким взглядом, что тот тут же перешёл на объяснительный тон:
— Но мы пока не по этому вопросу. Мы просто хотели взять на борт этот айсберг.
— Как айсберг? — вступил в разговор появившийся рядом Солнышкин. — Айсберг- то наш!
— Но в нём — хе-хе! — сидел мой родной дядя! — воскликнул Хапкинс.
— Извините, сначала в него попал член нашего экипажа, так сказать, «президент острова», — ухмыльнулся Солнышкин.
— Спросите у дяди! — сказал Хапкинс. — Спросите! — и стал звать пальцем дядю.
Но Хапкинс-старший отодвигался от племянника всё дальше и дальше к высокой пальме и неожиданно, обхватив ствол коленками, полез наверх.
У причала собралась толпа.
— И у вас на «Джоне Хапкинсе», на мой взгляд, наблюдаются излишки топлива! — вдруг заявил Челкашкин.
— Сочится по борту! — заметил, спрыгнув с Землячка, выполнивший поручение друга Перчиков.
— Факт! — вставил Мишкин. — А сунут в трюм айсберг, так зальют соляркой весь остров. Нахлебаемся по самые уши!
— Да, — к удивлению собственных Джеков, согласился Бобби, но, пытаясь отвести глаза от взгляда Челкашкина, сказал: — А мы хотели просить вас взять у нас горючее за — хе-хе! — очень умеренную плату.
— Что? — спросил Солнышкин. — Мы ещё должны платить? Зачем нам это нужно? С какой стати?
— Но... — вступил вдруг Моряков.
— Никаких « но »! — так же вдруг прервал капитана Солнышкин.
— Совершенно точно. Никаких! — вмешался Перчиков.
Капитан с удивлением посмотрел на своих питомцев: что за глупость? Что за ерунда? Сидеть без топлива, качаться за ним под парусом и вдруг отказываться от него?!
Но Солнышкин, подступив к Хапкинсу, повторил вопрос:
— Зачем нам тащиться с вашим топливом?
— Так я же сказал — за плату, — пояснил Хапкинс.
— И сколько же вы нам даёте? — поинтересовался Солнышкин.
У Морякова глаза сделались шире иллюминаторов.
— Ну, тысячу долларов.
— Тысячу? — усмехнулся Перчиков.
— Ну три.
— Маловато, — почесал в затылке Солнышкин.
— Ну пять! — крикнул Хапкинс.
— Ну ладно, — согласился Солнышкин. — Только из доброты, понимая ваши родственные чувства. Давайте! — И распорядился: — Мишкин! Принимайте горючее, но проследите, чтобы лучшего качества — и ни одной капли за борт!
— Ни одной! — строго подтвердил Челкашкин.
И Мишкин, крикнув « Есть!» — отправился на судно.
Кое-что сообразив, Моряков нервно захохотал: «Ну и братцы, ну народ. Ну коммерсанты!»
А счастливый Хапкинс-младший радостно завертелся, как какой-нибудь Ниф-Ниф. Часть задачи была решена: айсберг брали на буксир. Нужно было теперь усадить в него прежних его обитателей! Он уже видел свою контору, а перед ней прозрачный айсберг с сидящими в нём согнувшимися дежурными героями.
ОДНА МАЛЕНЬКАЯ ЗАГВОЗДКА
Загвоздка состояла в том, что у Хапкинса-старшего почему-то не было никакого желания забираться обратно в льдину, и он карабкался всё выше на верхушку самой высокой возле динозавра пальмы.
Нужно сказать, что за несколько минут до описанной выше сцены Солнышкин увидел исхудавшего старика, вдыхавшего ароматные запахи Борщика, и, взяв его под локоть, сказал:
— Извините, мистер Хапкинс, нам, кажется, с вами по пути. — И он кивнул на причал.
— Что вы, что вы! — воскликнул Хапкинс.
— Почему же? — удивился Солнышкин.
— Вы не знаете моего племянника. А я его знаю слишком хорошо, и место обезьяны, плывущей на медузе отдавать печень Морскому царю, меня никак не устраивает!
Солнышкин рассмеялся. Он тоже любил прекрасную японскую сказку, в которой Морской царь отправил глупую медузу заманивать к себе обезьяну с её лечебной печенью...
— А вы не преувеличиваете? — спросил он, хотя знал уже не меньше самого Хапкинса.
— О нет! Я теперь бедный человек, и со мной можно сделать всё, что угодно.
— Вы — бедный человек?!
— Конечно! — улыбнулся Хапкинс. Он вроде даже был рад этому обстоятельству: никаких денежных тревог, никаких грызущих забот.
— Вы ошибаетесь, — сказал Солнышкин. И вынул из кармана чек, подписанный Хапкинсом, на котором было обозначено: «Пять миллионов». Одним движением руки молодой штурман возвращал разорённому человеку половину его богатства!
Хапкинс вскинул голову и от изумления приоткрыл рот. А Солнышкин улыбался.
— Я должен извиниться за не очень удачную шутку члена нашей команды, — продолжал он. — Видимо, на него повлияло переохлаждение...
Хапкинс с ещё большим удивлением и уважением посмотрел на Солнышкина, который старался защитить честь не такого уж невинного приятеля.
— Правда, из этих пяти миллионов я взял на некоторое время под личную ответственность сто тысяч для очень важного дела, — извинился Солнышкин.
— Да хоть все! — воскликнул Хапкинс. — Знаете, что вы делаете? — Он посмотрел на Солнышкина и почти прошептал: — Вы подвергаете меня страшной опасности! Возьмите обратно!
Но Солнышкин уже торопился к причалу.
А Хапкинс, посмотрев снова на чек, вдруг оглянулся и быстро побежал к той самой пальме, к которой теперь приближался его весёлый племянничек, четыре Джека и куча всяких корреспондентов.
ВЕРИ ГУД!
— Ну как там у вас, наверху? — спросил Бобби Хапкинс дядюшку Джона, который что-то засовывал за поясок.
— О’кей. Вери гуд! — отвечал дядюшка и вглядывался вдаль. Там на мягкой приятной волне дружелюбно покачивались два судна, соединённые шлангом.
«Даёшь!», потягивая горючее, пузатень- ко оседал, а «Джон Хапкинс» потихоньку вылезал из воды.
Внизу, у берега, на ките забавлялась детвора, молодые люди с кокосовыми орехами и напитками заглядывали в бунгало.
Борщика атаковали любопытные женщины, и приятные запахи от кастрюлек, баночек и сковородок приятно кружили Ханкинсу голову.
— И долго вы собираетесь там сидеть? — спросил племянник, которому не терпелось затолкать дядюшку для сохранности в льдину.
— А хоть всю жизнь! — вдруг весело захихикал дядя, наблюдая, как вслед за покачиванием пальмы бегают из стороны в сторону четыре Джека и вся толпа корреспондентов: влево-вправо, влево-вправо!
— Мистер Хапкинс! Я должен написать ваш портрет! — кричал известный художник-портретист.
— Садитесь напротив и пишите! — показывая на соседнюю макушку, рассмеялся Хапкинс. — Даже оригинально: Хапкинс на пальме! Хапкинс в льдине! Дороже заплатят! Правда, Бобби?
— Мистер Хапкинс, пора бы уже взяться за мемуары! — призывали снизу редакторы «Котяры» и «Пёсика».
— Какие?
— «Десять лет в айсберге»!
— Хм! Это, пожалуй, дело стоящее! — согласился Хапкинс. — Хотя для этого вам бы стоило самим поторчать внутри...
— Так спускайтесь! — пропустив мимо ушей колючее замечание, позвали они.
— А я могу диктовать сверху! — покачиваясь над островом, почти пропел старший Хапкинс.
Племянник надулся и порыжел ещё сильней.
— Ну хватит шутить, дядя! — сказал он серьёзным тоном. — Спустились бы, показали хотя людям бы, как вы сидели в айсберге. Люди представления не имеют.
— А вот так! — насмешливо крикнул сверху Хапкинс и обхватил ногами верхушку пальмы так, что его не стащили бы оттуда и десять взбесившихся псов!
Конечно, если бы племянник знал, что теперь хранится у дяди за поясом, четыре Джека стряхнули бы старого Хапкинса, как перезревший кокосовый орех.
Но знать этого племянник не мог и, будучи уверен, что дядя скоро слезет, поторапливал и пыхтел:
— Хе-хе! Вы, кажется, изменили интересам нашей фирмы!
И это, пожалуй, в какой-то степени было единственно верным. А спускаться Хапкинс не собирался и мог просидеть наверху хоть десять суток. Да и что такое десять дней на прекрасной пальме для человека, который просидел десять лет в антарктическом айсберге!
Но главное было не в этом. А в том, что в Хапкинса-старшего вселился свободный морской дух.
Откуда-то с берега раздавалась песня про весёлый морской ветер, цвели цветы, рядом пели птицы.
Мир был полон света и щедрости. Щедро катил волны океан, в котором играли дельфины. Щедро светило солнце. Щедро, совсем как Солнышкин чек'ом, размахивала листьями пальма. И никакие денежные операции и комбинации Хапкинса больше не волновали.
Он чувствовал себя, как самый настоящий вперёдсмотрящий, навстречу которому вдруг покатилась жизнь, вдыхал морской ветер и каждому весёлому попугаю от души кивал: «Гудмонинг!»
«Да, что-то с дядей произошло, десять лет не прошли для него даром», — думал внизу
Бобби, подсчитывая возможные потери от дядюшкиных глупостей, и четыре Джека, двигая мускулами, заглядывали ему в рот.
Но тут к нему подъюлил Джон, который служил для особых поручений, что-то прошептал на ухо и кивнул квадратной макушкой на хвост динозавра. Там из бунгало вывалился кто-то увешанный старым, мохнатым барахлом и хихикнул:
— Хе-хе! Что вы его упрашиваете?! Положите внизу пару горячих сарделек, и сам свалится как миленький.
Но тот, кто глотнул по-настоящему солёного морского ветра, не променял бы его ни на какие пухленькие сардельки.
И кроме того, дядюшка интересовал племянника теперь не больше скорлупы от треснувшего яйца, потому что, увешанный барахлом, навстречу ему топал пухлый цыплёночек с пятнадцатью миллионами в кармане!
Да и Хапкинс-старший с пальмы показывал корреспондентам:
— Вот он вам и даст интервью! Только не забудьте показать господину президенту чековую книжку!
КОЕ-КАКИЕ МАЛЕНЬКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ
Понятно, что, увешанный барахлом, из- за бунгало выкатился артельщик, который решил начать выставку-распродажу антарктических сувениров. Он шёл под пальмами среди орхидей, лиан, бананов и выкрикивал совсем как когда-то на базаре Океанска загонявшая попугая спекулянтка:
— Шуба, в которой мистер Хапкинс отсидел десять лет во льдах Антарктиды! Миллион долларов!
— Штаны, которые сохранили его от ревматизма, радикулита, мордоболита! Миллион долларов! Шапочки, спасавшие от менингита наши драгоценные головы, — пятьсот тысяч! Унты — сто тысяч за штуку! А бумажки от жвачки и шкурки от антарктических сарделек — почти даром: десять тысяч за штуку!
Товар немедленно привлёк внимание. Зажужжали камеры телевизионщиков. Стёпку снимали, как снимали бы живого мамонта. Кое-кто начинал торговаться. Редакторы «Пёсика» и «Котяры» вытащили кошельки и решили раскошелиться на обёртки от жвачки, а какой-то настырный мальчуган дёргал покрасневшую мать за джинсы и кричал:
— Дай миллион, купим сардельку!
Находились покупатели и посерьёзней. И
поэтому Бобби Хапкинс поторопился к продавцу: такие сувениры должны были занять место только в его офисе и на его теплоходе.