— Господин Ито, господин Ито! — укоризненно воскликнул Моряков, и на этом переговоры были закончены.
Однако японский бизнесмен счёл своим долгом по-дружески предупредить:
— Смотрите! Вас дома могут подстерегать неприятности. В вашем порту просто свирепствуют рэкетиры — очень плохие люди. Так что будьте готовы...
Разумеется, на судне тут же прошло минутное совещание.
Челкашкин, как всегда, отрезал:
— Никакой паники. Прикинем на всякий случай план действий.
— Дадим радиограмму Буруну — и никаких проблем! — предложил Перчиков.
— Подготовим для встречи технику, — усмехнулся Мишкин и спустился в трюм к динозавру.
Борщик приготовил маску и гантели. Сладкоежкина, которой было теперь что защищать, зачем-то попросила у Борщика здоровенную кость, а Стёпа запасся дубиной.
И вся команда вывалила на палубу.
Но странно: город уже приближался, шумели над мачтами горластые чайки, а радостных криков с берега всё ещё не было.
Уже остался слева по борту громадный скалистый остров. Уже поднялся справа известный всем океанским мореходам маяк.
Поплыли навстречу разные газеты, рекламные грязные плакаты. И Землячок с
Сынком, выпустив по прощальному фонтану, отвернули обратно, в океанский простор: читать глупые статьи и рекламы, а тем более глотать их, у мудрых китов не было никакого желания.
Наконец показалась сквозь снег на сопке телебашня и огромный памятник, на котором боец в остроконечном шлеме трубил добытую когда-то победу. А радостного шума всё не было, ни шума, ни песен, ни криков.
Но зато по причалу возле иномарки прогуливалась стайка таких ребят, что Федькин заметил:
— Сейчас, кажется, пригодится мне гипсовая нога.
— И ещё кое-что! — добавил Борщик и побежал в каюту, где у него лежала страшная драконья маска.
И был прав: в порту, услышав о ценном грузе, на самом деле собралась известная группа крутых рэкетиров. Потому-то, видимо, на причале никого не оказалось.
Весёленькие ребята, совсем как четыре Джека, потряхивали мускулами, потирали руки, подёргивали ногами, предвкушая хорошие денежки за действительно ценный секретный груз.
— Ну что ж, — произнёс Мишкин, доставая гаечный ключ и закатывая рукава.
— Встретим! — согласился вытащивший свою гипсовую ногу Федькин.
Закатывать рукава тельняшки стала даже Матрёшкина, а Сладкоежкина, натягивая на себя что-то зелёное, кроме всего, прихватила, как было сказано, у Борщика здоровую суповую кость...
Но тут появился Челкашкин и предупредил:
— Не надо суетиться. Солнышкин следит: если что — полный назад!
И как только «Даёшь!» пришвартовался к берегу, Челкашкин сверху крикнул:
— Привет, ребята! Вы к нам? Только давайте по одному: груз не терпит скопления людей.
На причале удивились и сомкнулись в тесный круг.
— Точно по одному? — спросил наконец самый главный.
— Сказано же! — подтвердил Челкашкин.
— Ну что, я пошёл, — сказал главный, оглядываясь на остальных. — После меня — по одному!
Едва он вбежал по трапу, в физиономию ему ткнулась распахнутая драконья пасть, а мимо пробежал зелёный ящер с громадной костью в зубах.
Отшатнувшийся храбрец побледнел, но Челкашкин подтащил его к накрытому брезентом трюму и произнёс:
— А это наша маленькая тайна. Открывайте!
Храбрец дёрнул за край брезента — увидел вспышку света и, тут же взмахнув руками, грохнулся на палубу.
— Следующий! — пригласил Челкашкин, убедившись, что Петькин и Федькин уже прикрыли первого брезентом.
И с каждым следующим повторялось то же самое. Потому что после жутковатых палубных встреч в физиономию каждому подрагивавшему храбрецу тыкалась громадная голова невероятного гигантского ящера, с горящими глазами и сверкающим стальным зубом!
Глазницы, нужно сказать, электрифицировал динозавру Перчиков сразу после Тарио- ры, чтобы его приятелю Федькину было светлей во время ночных трюмных концертов.
— Ну, теперь — «скорую помощь»! — крикнул Челкашкин Солнышкину, когда последний рэкетир, крепенько стукнувшись о стальной клык, ткнулся вперёд головой и повис прямо на зубах гигантозавра.
И можно представить себе, что было дальше, когда в «скорой помощи» на причал влетел запыхавшийся Бурун со своими дорогими медведями...
Тут выскочила и милиция, и научные сотрудники...
Но на них никто не обращал внимания, а вся команда смотрела на памятник бойцу, из-за которого медленной походкой, за руку
с девочкой, опирающейся на палочку, шёл такой знакомый, совсем поседевший, но не стареющий их общий друг Мирон Иванович, по прозвищу Робинзон. А по тому, как благодарно смотрела девочка на старенький пароход и его команду, вся команда, кажется, потихоньку узнавала её имя...
Робинзон махал рукой, ему хотелось всех обнять. И все хотели обнять его и, конечно, маленькую Машу Парускову. А это значило, что друзья причалили к родному берегу и плавание закончилось.
Ведь если ты стоишь у родного причала, к кому-то протягиваешь руки и кто-то протягивает навстречу тебе, даже в дождь, даже в туман и снег, то, значит, ещё одному плаванию, каким бы оно ни было трудным или лёгким, интересным или не очень, — всё- таки подошёл благополучный конец.
КТО, ГДЕ И КАК
Много раз в письмах и при встрече ребята задавали мне одни и те же вопросы: а что было дальше? а где сейчас Солнышкин? а где Перчиков? а кто? а где? а как?
И я ничего толком не мог ответить сам, потому что давно не был в Океанске.
Но однажды, возвращаясь из командировки, я подошёл к дому и не успел ещё добраться до своей квартиры, как почувствовал себя
так, словно попал на родную палубу. В лицо пахнули знакомые палубные запахи.
Я открыл дверь, и навстречу мне шагнул мой старый морской приятель, механик Мишкин. На плите уже булькала картошка в мундирах, а по столу маршировал целый парад носораздирающих закусок.
Кальмары сушёные, кальмары жареные, рыба-меч под маринадом, капуста морская с трепангами, лягушачьи лапки в китайском соусе, медуза в японском соусе, креветки, огромный варёный красный краб.
— Что это? — удивился я.
— Привет от Борщика! — улыбнулся Мишкин.
— Прямо с парохода?
— Нет, из ресторана, — поправил меня Мишкин. — И не угадаешь, с каким названием.
— Ну с каким же? — спросил я, подвигаясь ближе к столу.
— «Под динозавром», — рассмеялся Мишкин.
На столе, как генерал на параде, стоял сосуд с вкусным океанским напитком, внутри которого плавал похожий на человечка полезный корешок. И, наливая мне этот целебный напиток, Мишкин заметил:
— Это тоже оттуда.
А дальше пошли такие воспоминания, восклицания, рассказы, что человечек в сосуде то и дело взмахивал своими корешковыми ручками. И вот что — в нескольких словах — выудил я из бывшего механика парохода «Даёшь!».
На честно заработанные командой «Даёшь! » и командами нескольких других пароходов деньги в Океанске открыли «Клуб бывалых капитанов», а при нём ресторанчик. Шеф-коком пригласили Борщика, который тут же прибил над входом вывеску «Под динозавром» и, понятно, сбоку повесил спасательный круг с ярким названием: «Даёшь!».
Стоит подойти к клубу — и сразу поймёшь, что земля не перевернулась, жизнь шумит и плавания продолжаются.
Одни моряки заходят туда после рейса в Арктику, другие перед выходом в Антарктику, от одних пахнет морозным полярным льдом, от других — южными знойными цветами.
У входа то и дело слышится:
— Добрый вечер, Евгений Дмитриевич.
— А Ясинский не появлялся?
— Запаздывает.
— А Коваль?
— Так он же вон куда потопал! — И моряки подходят к установленному в холле глобусу, и сидящий рядом с ним старый пёс Верный поворачивает голубой шар лапой и тычет носом в ту точку, о которой идёт речь и в которой он, по крайней мере, десять раз
бывал. И понятно, что вся поверхность глобуса в его уважаемых отметинах.
В разговоры моряков иногда включается представительный швейцар и при случае многозначительно добавляет:
— Ну как же, как же! Плавали. Знаем!
И столько кругом разговоров и историй —
с вихрями, туманами, штормами, — что прохожие качают головой и говорят:
— Штормит!
Конечно, в разговорах то и дело называют бывалых моряков: то Бянкина, то Жере- бятьева, то Кучерявенко, то Журбенко... А Перчикова вспоминает чуть ли не каждый второй! Ещё бы не вспоминать, если человек носится в ракете над твоей головой и то одному, то другому капает на макушку радиограммами:
«Капитан Ошерин! Не засоряйте стеклом океан! Берегите землю! Она у нас одна».
«Лапутский! Куда вы пускаете своего водолаза? Там жуткое болото... Обойдите его стороной».
«Евгений Дмитриевич! Вы заслушались Федькиным! А впереди тайфун».
Федькина, конечно, слушает весь флот. И сам он, когда возвращается с гастролей, охотно угощает посетителей ресторана своими песнями, точно так же, как Стёпа своими рассказами о жизни в антарктической льдине.
Одно время Стёпе не давали покоя медики, потом телевизионщики приглашали на передачи до тех пор, пока однажды не произошёл весёлый разговор.
— Как же вы жили в льдине? — спросили его.
— Дружно, — ответил он.
— А чем питались?
— Ледяным воздухом!
— Без хлеба? Без мяса?!
А Стёпа ответил:
— Я бы вообще отказался от мяса, если б сардельки и колбаса росли на деревьях!
И в целом все о нём сейчас в такое время, как ни странно, говорят: «Стёпа? Это тот, что сидел в льдине? Хороший мужик! Вахту стоит — что надо! Палубу драит — как надо! И если помочь — поможет как надо!»
Конечно, в иные времена из Стёпы, пожалуй, сделали бы героя и даже наградили бы орденом. Сейчас не то. И он очень доволен хорошей человеческой дружбой. Кругом все хапают, а он нет. Он переменился.
И кто знает, где причина этих перемен? В антарктической льдине? В дружной команде «Даёшь!» и Солнышкине? А может быть, в секретах родного зелёного лука? Во всяком случае, в каюте под иллюминатором у него всегда растёт зелёный лучок. Это точно!
А что с Солнышкиным? Во время каждого отпуска они с Матрёшкиной совершают
шлюпочные походы по следам её знаменитой бабушки, ловят рыбу, варят уху и поют про весёлый ветер. А Матрёшкина до сих пор хранит кокосовый орех, подаренный ей Солнышкиным на Тариоре.
Недавно с Моряковым и Челкашкиным штурман заглянул в Сан-Франциско, и сам Хапкинс, конечно, старший, возил их по всему ночному городу в «кадиллаке», пролетал над заливом через удивительный мост — Голден Гейт Бридж и, понятно, провёз мимо своей конторы, возле которой в прозрачном морозильном саркофаге стоял полностью восстановленный айсберг, а в нём отбывал своё дежурство известный Бобби Хапкинс.
Увидев Солнышкина, он хотел броситься в атаку, но Солнышкин предупредил:
— Никаких хе-хе!
А дядя погрозил племяннику пальцем.
Об этом Мишкину рассказал сам Солнышкин, когда собирались там, далеко, «Под динозавром», в океанском ресторанчике кока Борщика.
А где он сейчас? Да, наверное, на вахте, принимает грузы, прокладывает курс, слушает, как молодой капитанский ветер пересвистывается с молодыми звёздами, и смотрит вдаль, как смотрели Колумб или Васко да Гама на чистую морскую гладь. Ведь волны затем и стирают с поверхности старые следы, чтобы каждый новый мореход мог
проложить свой маршрут и хоть ненадолго почувствовать себя и Колумбом, и Магелланом, и Крузенштерном...
И хотя штурман знает, что немало уже у него осталось за спиной, сзади, но по-мужски верит, что очень многое ещё впереди.
Эту веру полностью разделяет судовой доктор Челкашкин. Он защитил ещё одну диссертацию по теме «Фантастические случаи выживания в условиях антарктического айсберга». Несмотря на точность всех фактов, ему сначала не очень поверили, хотя за всю жизнь он не сделал ничего, что позволило бы усомниться в его честности. Разве что в бюллетене, выданном когда-то охромевшему Федькину, написал «производственная травма». Ведь если бы он записал, что на мизинец правой ноги матросу Федькину левой лапой наступил динозавр, наверняка сказали бы, что второй лапой динозавр наступил доктору на мозги.
Всё-таки антарктическую диссертацию доктор защитил, прибегнув к телепатическому сеансу, после которого вся комиссия сама словно бы выбралась из льдины, поставила в протоколе подписи и бросилась отогреваться на океанском пляже.
Ничего точного Мишкин не сказал о Сладкоежкиной. Знает только, что она не теряет возможностей в каком-то вычислительном центре. А вот пример её оказался зарази¬
тельным. В океане теперь то и дело подбирают лежащих на матрасах девиц, потому что оказалось немало охотниц уплыть в купальнике с одной иголкой и вернуться, обойдя весь мир, с баулом японского барахла...
Понятно, что кое-кого интересует судьба динозавра. Он во весь свой рост стоит в одном из музеев. В каком, говорить не стану, потому что наверняка найдутся желающие пощупать его стальной зуб или искать вкрученный Мишкиным винт и копаться в хвостовом отделе позвоночника, а какому порядочному динозавру это приятно?
Стоит он прочно, смотрит глазищами за окно и, думаю, иногда очень скучает по палубе. Ведь впервые за семьдесят миллионов лет там он пожил настоящей человеческой жизнью: отхватил хорошую шишку сам, посадил ещё большую другому, явному злоумышленнику, участвовал в задержании группы преступников. Там увидел мир, пересёк с командой океан, наслушался столько прекрасных песен и нанюхался замечательных запахов с камбуза самого кока Борщика!
Так вот несколько слов о Борщике. Готовит он всё вкусней и вкусней: запахи от его кухни распространяются и по океану, и по городу.
Все собаки Океанска встречают Борщика на улицах, виляя хвостами, и очень дружно провожают домой, чтобы рэкетиры не обглодали по дороге самые лучшие, предназначенные им, собакам, косточки.
Иногда Борщик приглашает в ресторан Буруна с его медведями. И они вместе с пингвинами дают весёлый морской концерт, который почему-то по Океанскому телевидению не транслируют. А стоило бы.
Стоило хотя бы показать, с какой нежностью благодарные мишки берут под руки и как осторожно ведут через весь Океанск домой Буруна.
В газете «Океанский морячок» Борщик с удовольствием печатает свои рецепты, чтобы запахи его кухни расплывались по всем океанам. А порой он выпускает свои книжки под общим названием « Записки кока Борщика», за которыми толпятся все посетители ресторана и детского кафе-мороженого, где пломбир в тележках развозят пингвины.
Одну книжечку мне захватил с собой Мишкин, и я, прощаясь, познакомлю с ней ребят.