перезвон слышал.
— Что ты, служивый, что ты! — Настоятель замахал руками. — Что ты выдумал!
Это разве с пьяных глаз тебе показалось.
Понял сержант, что неспроста их вином поили. Собрал солдат, весь собор
осмотрели, подвалы излазили. Нет колоколов, словно в воду канули.
Пригрозил сержант донести в Москву.
— Доноси, — ответил настоятель.
Однако писать сержант не стал. Понял, что и ему быть в ответе. Решил
остаться в Лопасне, вести розыск.
Живут солдаты неделю, вторую. По улицам ходят, в дома наведываются.
Только про колокола никто ничего не знает. «Были, — говорят, — а где сейчас, не
ведаем».
Привязался за это время к сержанту мальчик — Федькой звали. Ходит за
сержантом, фузею рассматривает, про войну расспрашивает. Шустрый такой — все
норовит у сержанта патрон стащить.
— Не балуй! — говорит сержант. — Найди, где попы колокола спрятали, —
патрон твой.
— А дашь?
— Дам.
Два дня Федьки не было видно. На третий прибегает к сержанту, шепчет
на ухо:
— Нашел.
— Да ну! — не поверил сержант.
— Ей-богу, нашел! Давай патрон.
— Нет, — говорит сержант, — это мы еще посмотрим.
Вывел Федька сержанта за село, бежит на лыжах-самоделках берегом реки,
сержант едва за ним поспевает. Крутит поземка, перекатывается по насту снег.
Федьке хорошо, он на лыжах, а сержант спотыкается, проваливается в снег по
самый пояс.
— Давай, дяденька, давай, — подбадривает Федька, — уже скоро!
Отбежали от села версты три. За береговой кручей спустились на лед.
— Вот тут, — говорит Федька.
Посмотрел сержант — прорубь. А рядом — еще одна, а чуть дальше — еще и
еще. Сосчитал — семь. От каждой проруби тянутся примерзшие ко льду канаты.
Понял сержант, куда настоятель колокола спрятал: под лед, в воду. Обрадовался
сержант, дал Федьке патрон и кинулся быстрее в деревню.
Приказал сержант солдатам лошадей запрягать, а сам зашел к настоятелю,
говорит:
— Прости, батюшка: видать, и впрямь с пьяных глаз я тогда перепутал.
Покидаем мы ноне Лопасню. Уж ты не гневайся, помолись за нас богу.
— В добрый путь! — заулыбался настоятель. — В добрый путь, служивый. Уж
помолюсь, обязательно помолюсь.
На следующий день настоятель собрал прихожан.
— Ну, миновало, — сказал он, — пронесло беду стороной.
Пошли прихожане к реке колокола вытаскивать, сунулись в прорубь, а там
пусто.
— Ироды, богохульники! — закричал настоятель. — Уехали, увезли. Пропали
колокола!
А над рекой гулял ветер, залезал под поповские рясы, трепал мужицкие
бороды и бежал дальше, рассыпаясь крупой по косогору.
«СЕНО, СОЛОМА!»
Поняли русские после Нарвы, что с необученным войском против шведа не
повоюешь. Решил Петр завести регулярную, постоянную армию. Пока нет войны,
пусть солдаты занимаются ружейными приемами, привыкают к дисциплине и
порядку.
Однажды Петр ехал мимо солдатских казарм. Смотрит — солдаты построены,
ходить строем учатся. Рядом с солдатами идет молодой поручик, подает команды.
Петр прислушался: команды какие-то необычные.
— Сено, солома! — кричит поручик. — Сено, солома!
«Что такое?» — подумал Петр. Остановил коня, присмотрелся: на ногах у
солдат что-то навязано. Разглядел царь: на левой ноге сено, на правой — солома.
Офицер увидел Петра, закричал:
— Смирно!
Солдаты замерли. Подбежал поручик к царю, отдал рапорт:
— Господин бомбардир-капитан, рота поручика Вяземского хождению
обучается!
— Вольно! — подал команду Петр.
Поручик царю понравился. Хотел Петр за «сено, солома» разгневаться, но
теперь передумал. Спрашивает поручика Вяземского:
— Что это ты солдатам на ноги всякую дрянь навязал?
— Никак не дрянь, бомбардир-капитан, — отвечает поручик.
— Как так — не дрянь! — возражает Петр. — Солдат позоришь. Устав не
знаешь.
А поручик все свое.
— Никак нет, — говорит. — Это чтобы солдатам легче учиться было. Темнота,
бомбардир-капитан, никак не могут различить, где левая нога, где правая. А вот
сено с соломой не путают: деревенские.
Подивился царь выдумке, усмехнулся.
А вскоре Петр принимал парад. Лучше всех шла последняя рота.
— Кто командир? — спросил Петр у генерала.
— Поручик Вяземский, — ответил генерал.
ПРО БОЯРСКИЕ БОРОДЫ
Жили в Москве бояре Буйносов и Курносов. И род имели давний, и дома
от богатства ломились, и мужиков крепостных у каждого не одна тысяча.
Но больше всего бояре гордились своими бородами. А бороды у них были
большие, пушистые. У Буйносова — широкая, словно лопата, у Курносова —
длинная, как лошадиный хвост.
И вдруг вышел царский указ: брить бороды. При Петре заводили на Руси
новые порядки: и бороды брить приказывали, и платье иноземного образца заводить,
и кофе пить, и табак курить, и многое другое.
Узнав про новый указ, Буйносов и Курносов вздыхали, охали. Бороды
договорились не стричь, а чтобы царю на глаза не попадаться, решили притвориться
больными. Однако вскоре сам царь о боярах вспомнил, вызвал к себе.
Стали бояре спорить, кому идти первым.
— Тебе идти, — говорит Буйносов.
— Нет, тебе, — отвечает Курносов.
Кинули жребий, досталось Буйносову.
Пришел боярин к царю, бросился в ноги.
— Не губи, государь, — просит, — не срами на старости лет!
Ползает Буйносов по полу, хватает царскую руку, пытается поцеловать.
— Встань! — крикнул Петр. — Не в бороде, боярин, ум — в голове.
А Буйносов стоит на четвереньках и все свое твердит:
— Не срами, государь.
Разозлился тогда Петр, кликнул слуг и приказал силой боярскую бороду резать.
Вернулся Буйносов к Курносову весь в слезах, держится рукой за голый
подбородок, толком рассказать ничего не может.
Страшно стало Курносову идти к царю. Решил боярин бежать к Меншикову,
просить совета и помощи.
— Помоги, Александр Данилыч, поговори с царем, — просит Курносов.
Долго думал Меншиков, как начать разговор с Петром. Наконец пришел,
говорит:
— Государь, 8l что, если с бояр за бороды брать выкуп? Хоть казне польза
будет.
А денег в казне как раз было мало. Подумал Петр, согласился.
Обрадовался Курносов, побежал, уплатил деньги, получил медную бляху с
надписью: «Деньги взяты». Надел Курносов бляху на шею, словно крест. Кто
остановит, привяжется, почему бороду не остриг, он бороду приподымает и бляху
показывает.
Еще больше теперь загордился Курносов, да зря. Прошел год, явились к
Курносову сборщики налогов, потребовали новой уплаты.
— Как так! — возмутился Курносов. — Деньги мной уже плачены! — и
показывает медную бляху.
— Э, да этой бляхе, — говорят сборщики, — срок кончился. Плати давай за
новую.
Пришлось Курносову опять платить. А через год и еще раз. Призадумался
тогда Курносов, прикинул умом. Выходит, что скоро от всех курносовских богатств
ничего не останется. Только одна борода и будет.
А когда пришли сборщики в третий раз, смотрят — сидит Курносов
свежевыбрит, злыми глазами на сборщиков смотрит.
На следующий день Меншиков рассказал царю про курносовскую бороду. Петр
рассмеялся.
— Так им, дуракам, и нужно, — сказал, — пусть к новым порядкам
привыкают. А насчет денег это ты, Данилыч, умно придумал. С одной курносовской
бороды, поди, мундиров на целую дивизию нашили.
ЧЕМУ МОЛОДЫЕ БОЯРЕ ЗА ГРАНИЦЕЙ УЧИЛИСЬ
Не успели Буйносов и Курносов забыть старые царские обиды, как тут новая.
Приказал Петр собрать пятьдесят самых знатных боярских сынков и послать за
границу учиться. Пришлось Буйносову и Курносову отправлять и своих сыновей.
Поднялся в боярских домах крик, плач. Бегают мамки, суетится дворня, словно
и не проводы, а драка какая.
Расходилась буйносовская экена.
— Единого сына — и бог знает куда, в иноземщину, черту в зубы, немцу в
пасть! Не пущу! — кричит. — Не отдам!
— Цып! — закричал Буйносов на жену. — Государев приказ, дура! В Сибирь
захотела, на дыбу?
И в доме Курносова крику не меньше. И Курносову пришлось закричать на
жену:
— Дура! Плетью обуха не перешибешь, от царя-супостата не уйдешь! Терпи,
старая.
Через год молодые бояре вернулись. Вызвали их к царю определять на
государеву службу.
— Ну, рассказывай, Буйносов, сын боярский, — потребовал Петр, — как тебе
жилось за границей.
— Хорошо, государь, жилось, — отвечает Буйносов. — Народ они ласковый,
дружный, не то что наши мужики — рады другу другу в бороду вцепиться.
— Ну, а чему научился?
— Многому, государь. Вместо «батюшка» — «фатер» говорить научился, вместо
«матушка» — «муттер».
— Ну, а еще чему? — допытывался Петр.
— Кланяться еще, государь, научился и двойным и тройным поклоном,
танцевать научился, в заморские игры играть умею.
— Да, — сказал Петр, — многому тебя научили. Ну, а как тебе за границей
понравилось?
— Ух, как понравилось, государь! Хочу в Посольский приказ: уж больно мне
любо за границей жить.
— Ну, а ты что скажешь? — спросил Петр молодого Курносова.
— Да что сказать, государь... Спрашивай.
— Ладно, — говорит Петр. — А скажи мне, Курносов, сын боярский, что такое
есть фортификация?
— Фортификация, государь, — отвечает Курносов, — есть военная наука,
имеющая целью прикрыть войска от противника. Фортификацию надобно знать каждому
военному начальнику, аки свои пять пальцев.
— Дельно, — говорит Петр. — Дельно. А что такое есть лоция?
— Лоция, государь, — отвечает Курносов, — есть описание моря или реки, с
указанием на оном отмелей и глубин, ветров и течений, всего того, что помехой на
пути корабля может стать. Лоция, государь, первейшее, что надобно знать, берясь
за дела мореходные.
— Дельно, дельно, — опять говорит Петр. — А еще чему научился?
— Да ко всему делу, государь, присматривался, — отвечает Курносов, — и как
корабли строить, и как там рудное дело поставлено, и чем от болезней лечат.
Ничего, спасибо голландцам и немцам. Народ они знающий, хороший народ. Только,
думаю, государь, не пристало нам свое, российское, хаять. Не хуже у нас страна,
и люди у нас не хуже, и добра не меньше.
— Молодец! — сказал Петр. — Оправдал, утешил. — И Петр поцеловал
молодого Курносова. — А ты, — сказал Петр, обращаясь к Буйносову, — видать, как
дураком был, так и остался. За границу захотел! Ишь, тебе Россия не дорога. Пошел
прочь с моих глаз!
Так и остался молодой Буйносов в безызвестности. А Курносов в скором
времени стал видным человеком в государстве.
A3, БУКИ, ВЕДИ...
На Руси в то время было мало грамотных людей. Учили ребят кое-где при
церквах да иногда в богатых домах имели приглашенных учителей.
При Петре в городах и посадах стали открываться школы.
Назывались школы цифирными. Изучали в них грамматику, арифметику и
географию.
Открыли школу и в городе Серпухове, что на полпути между Москвой и
Тулой. Приехал учитель.
Явился учитель в школу, ждет учеников. Ждет день, второй, третий — никто
не идет.
Собрался тогда учитель, стал ходить по домам, выяснять, в чем дело. Зашел
в один дом, вызвал хозяина, местного купца.
— Почему, — спрашивает, — сын в школу не ходит?
— Нечего ему там делать! — отвечает купец. — Мы без грамоты жили, и он
проживет. Бесовское это занятие — школа.
Зашел учитель в дом к сапожных дел мастеру.
— Да разве это нашего ума дело — школа! — отвечает мастер. — Наше дело —
сапоги тачать. Нечего понапрасну время изводить, всякую брехню слушать!
Пошел тогда учитель к серпуховскому воеводе, рассказывает, в чем дело.
А воевода только руками разводит.
— А что я могу поделать? — говорит. — Дело оно отцовское. Тут кому что:
одному — грамота, а другому, поди, грамота и не нужна.
Смотрит учитель на воеводу, понимает, что проку от него не будет, обозлился,
говорит:
— Раз так, я самому государю отпишу.
Посмотрел воевода на учителя. Вид у него решительный. Понял: сдержит свою
угрозу учитель.
— Ладно, не торопись, — говорит, — ступай в школу.
Вернулся учитель в школу, стал ждать. Вскоре слышит за окном топот.
Посмотрел, видит — идут солдаты, под ружьем ведут ребят.
Целую неделю ребят сопровождали солдаты. А потом ничего, видать, отцы
смирились, привыкли. Ученики сами стали в школу бегать.
Стал учитель обучать ребят грамматике. Начали с букв.
— Аз, — говорит учитель. (Это означает буква «а».)
— Аз, — хором повторяют ученики.
— Буки, — говорит учитель. (Это значит буква «б».)
— Буки, — повторяют в классе.
— Веди...
Потом пошла арифметика.
— Един и един, — говорит учитель, — будет два.
— Един и един — два, — повторяют ученики.
Вскоре научились ребята и буквы писать, и цифры складывать. Узнали, где
есть Каспийское, где Черное и где Балтийское море. Много чему научились ребята.
А как-то раз через Серпухов в Тулу ехал Петр. Заночевал царь в Серпухове,
а утром решил зайти в школу. Прослышал Петр, что отцы неохотно отдают детей
учиться. Решил проверить. Входит Петр в класс, а там полным-полно ребят.
Удивился Петр, спрашивает учителя, как он столько учеников собрал.
Учитель и рассказал все, как было.
— Вот здорово! — засмеялся Петр. — Молодец воевода. Это по-нашему. Верно.
Накажу-ка, чтобы и в других местах в школу ребят силой тащили. Людишки-то
у нас хилы умом, не понимают своей выгоды, о делах государства не заботятся.
А грамотные люди нам ой как нужны! Смерть России без знающих людей.
ПУСТЬ ВСЕ ЗНАЮТ
Петр стоял около зеркала, примерял новый кафтан. Кафтан был красного
цвета, а борта и полы обшиты золотой каймой. Одиннадцать блестящих пуговиц,
словно жуки-светлячки, тянулись ровным рядом сверху до самого низа. С боков
отвисали два больших, как мешки, кармана и тоже с пуговицами — по три на
каждом.
Около Петра крутился Меншиков.
— Ай да мундир! — приговаривал Александр Данилович. — Вот это мундир!
А сукно-то, сукно-то, государь! Где ты видывал такое сукно?
Кафтан подарил Петру Меншиков. Вслед за оружейными заводами стали
строить на Руси и другие — суконные, прядильные, кожевенные. Строить заводы
было выгодно. Царь дал купцам и промышленникам всякие льготы. Вместе с одним
из купцов построил суконный завод и Меншиков. И вот теперь, хвастая сшитым
кафтаном, Меншиков надеялся получить заказ для всей армии.
— Где ты видывал такое сукно? — приговаривал Меншиков. — А ведь наше,
российское, наше. Говорил я тебе — Меншиков все может, всех солдат в такие
кафтаны оденет.
— Не хвастай, не хвастай, — говорит Петр.
А самому приятно. Добротный кафтан, ничего не скажешь. Напряг Петр спину,
согнул локти — крепкий кафтан, не рвется. Отдал Петр приказ закупить у Менши-
кова сукно для целой армии.
А вскоре Петр был на ученье. Солдаты рыли рвы, ползали на брюхе, ходили
в штыковую атаку. Ученье прошло хорошо. Однако, когда солдаты построились,
Петр посмотрел и ахнул. Оборвались совсем солдаты. У одного пола отвалилась,
у другого дыра через всю спину, у третьего вместе с пуговицей клок выдран.
Подбежал Петр к солдатам, схватил первого попавшегося за мундир, дернул —
сукно, словно вата, так и поползло. Подбежал к другому — то же самое. Сукно
на мундирах оказалось гнилое.
Налились кровью Петровы глаза, забегали по рядам. Содрал Петр с одного