— Они привязаны к жилью и к небольшому земельному участку около дома, должны каждую секунду в течение всей жизни находиться в распоряжении своего хозяина, кто бы он ни был, чтобы тотчас же, в одиночку или группой, приступить к необходимым работам. Когда кто-либо из нас перемещается — сами посудите, насколько частыми бывают такие перемещения, — он всегда находит себе дом, рабов, пищу — кстати сказать, одинаковую для взрослых людей обоего пола.
— При такой системе вы, надо полагать, мало времени живете в кругу семьи. Хватает ли у вас времени заниматься хотя бы образованием своих детей?
Новым взрывом смеха откликнулись спутники господина Синтеза на это соображение, безусловно неожиданное и странное.
Как только веселость улеглась, Тай Ляое заговорил снова:
— Мы смеемся от души, совсем не думая вас обидеть. Просто мы, церебральные, затрудняемся даже предположить факт существования где-либо в мире человека, полагающего, что мы сами воспитываем детей.
— Объяснитесь же, Большой-Пожилой-Господин, — попросил господин Синтез, как бы извиняясь за высказанную нелепость.
— Это очень просто: наши дети растут в коммунах под присмотром женщин мао-чинов. Они кормят их тем, что предназначено для младшего возраста, обеспечивают уход за ними, удовлетворяют все их потребности, и так до тех пор, пока те не начнут лепетать первые слова, делать первые шаги по земле, как простые мао-чины, и пытаться вдруг оторваться от земли, как их родители.
— Это мне кажется довольно рациональным. А затем?
— Они воспитываются коммунами, в специальных учебных заведениях под наблюдением, пока маленькие, — женщин, а как подрастут, — мужчин.
— Я так и думал, Большой-Пожилой-Господин. Но эти наставники детей и юношества уже не мао-чины, не так ли?
— Нет, конечно. Это церебральные.
— Вы недавно говорили о полном равенстве, которое царит среди вас, людей высшей касты… Но вы сказали также, что живете лишь по своей собственной воле, она — закон жизни… Как же увязать такую абсолютную независимость с оседлым образом жизни и даже неким рабским повиновением, необходимым для выполнения, так сказать, педагогических функций?
— Оседлый образ жизни? Пусть так. Но его длительность строго ограничена. К тому же от этой обязанности никто не может уклониться. Наши законы строго обязывают каждого гражданина поочередно и бесплатно посвятить себя воспитанию подрастающего поколения. Что до рабского повиновения, то этим словом никак нельзя определить самую благородную, самую возвышенную функцию, которой только может посвятить себя отец семейства. Уж поверьте, никто не стремится увильнуть от этой обязанности, и все мы равны перед нашим долгом.
— Я восхищен, Тай Ляое, и прошу прощения за допущенную ошибку.
— Мне не за что прощать вас, Сьен-Шунг, вы ведь спросили от души и безо всякой задней мысли. Однако ваше замечание доказало мне, что в ваше время люди относились к воспитанию детей менее ответственно.
— Но тогда необходимо, чтобы вы все без исключения сами имели прекрасное образование?
— А вы в этом сомневаетесь? Знайте же, что мы все по достижении определенного возраста овладеваем всеми знаниями, накопленными человечеством.
— Хотел бы я когда-нибудь поприсутствовать на одном из ваших… сеансов. На лекции, как мы говорили в старину.
— Секундочку. Если желаете, мы ускорим наш полет, дабы мгновенно преодолеть расстояние, отделяющее нас от города.
— Еще одно словечко. Когда вы вот так, со скоростью света, пересекаете пространство, не бывает ли столкновений между путешествующими? Одна эта мысль заставляет меня дрожать за вас.
— Этого не случается никогда. Когда два тела движутся по одной линии навстречу друг другу, между их двумя нервными атмосферами возникает некое отталкивание, и они пролетают, не задев друг друга.
Господин Синтез собирался было ответить, быть может, возразить, но не успел. Как только Тай Ляое договорил последнюю фразу, он почувствовал, что его легонько стиснули, затем все тело стало покалывать как бы слабыми электрическими разрядами — аналогичное покалывание он ощущал во время своего воскрешения. Все окончилось молниеносно. Он услыхал нежный голос Тай Ляое:
— Вот мы и прибыли.
ГЛАВА 5
Угнетенные расы берут реванш. — Школа. — Ученики спят, но от этого учатся еще лучше. — «Проснитесь!» — Гипноз и внушение в доисторические времена. — Нестираемая память об единожды услышанном. — Доисторический музей. — Изумление господина Синтеза. — Стотонная пушка, пластина из брони, винт. — Боги железного века. — Гипотезы Тай Ляое.
Группа воздухоплавателей ступила на землю посреди большого города, на площади, обсаженной красивыми деревьями и окруженной грандиозными зданиями.
Господин Синтез выразил желание пройтись по ней, на что его спутники охотно согласились, полагая такую причуду весьма естественной для человека, который проспал десять веков и у которого суставы утратили былую подвижность. Ученый медленно, с трудом переставлял ноги, с первого взгляда было понятно: человек отвык от подобных упражнений.
Швед бормотал себе под нос:
— Так вот он, загадочный город, который стоял когда-то в самом сердце варварской страны на берегу таинственной реки и который выжил после полной перестройки планеты. Наша цивилизация, которой мы так гордились, исчезла, почти не оставив следов, земная ось, в каком-то смысле, сместилась. Моря и континенты были потрясены катастрофой, людские расы преобразовались, сама суть человеческого естества у части людей изменилась почти до неузнаваемости, а эти абсурдные три слога Тим-бук-ту — выжили! И выжило не только название. На том месте, где стояли жалкие лачуги дикарей, раскинулся прекрасный город, один из очагов современной цивилизации! Париж… Лондон… Берлин… Рим… Петербург… Они не стали даже тем, чем были в мое время Вавилон, Фивы, Ниневия, города, хоть и исчезнувшие, но сохранившиеся в памяти потомков! Ничего не осталось от того, что составляло нашу славу и гордость, даже безымянных руин, как в Индии, Камбодже, Мексике или на Яве. Ничего! А Тимбукту, ставший китайским, блистает под солнцем Африки. Там, где когда-то была пустыня, буйно цветут жемчужины растительного царства. А представители моей расы, чистокровные белые, отупели, выродились, превратились в невольников на этой земле проклятого рабства!
Горькие размышления были прерваны мелодичным голосом Тай Ляое:
— Вы высказали желание присутствовать на учебном сеансе. Вот одна из наших школ, там сейчас много детей. Подойдем и послушаем, что преподает отец семейства юным представителям будущего поколения.
Кивком головы господин Синтез выразил согласие и вместе со своими спутниками приблизился к одному из зданий, внутри которого было тихо, как в склепе.
Войдя, они попали в громадный зал, построенный амфитеатром, на скамьях которого расположились сотни детей, застывших в такой неподвижности, что их можно было принять за статуи.
— По правде говоря, — не удержался господин Синтез, — странно, что эти юные церебралы так молчаливы. Никто не делает ни малейшего жеста, никто не перешептывается… Такой железной дисциплине отцы семейства сумели подчинить своих воспитанников?
— Вы заблуждаетесь, Сьен-Шунг, — прошелестел Тай Ляое на ухо своему новому другу. — Наши дети не знают принуждения и понятия не имеют о том, что вы именуете дисциплиной.
— Тем не менее эта неподвижность, эта гнетущая тишина, скованность всех этих маленьких тел, напоминающая состояние каталепсии…
— Еще раз говорю вам, вы заблуждаетесь. Знайте же, что все эти дети спят.
— Спят? В школе?! Спят, когда говорит учитель?!
— Именно так. Учить наших детей во сне — это единственный принятый у нас способ, чтобы, не утомляя их, ввести в их мозг самые сложные науки и навсегда зафиксировать в памяти полученную информацию. Но потрудитесь послушать, что говорит учитель.
Педагог говорил очень тихо, как и все его соотечественники, но скороговоркой — казалось, он хочет за единицу времени успеть сказать как можно больше. Дружески кивнув Тай Ляое и его спутникам, он с удивлением воззрился на незнакомца, как бы спрашивая себя, каким образом здесь очутился странного вида, гигантского роста, одетый в необычное платье мао-чин с длинной седой и всклокоченной бородой и почему окружающие его церебральные оказывают ему знаки глубочайшего почтения.
Если принять во внимание, что мао-чинам на протяжении столетий было строжайше запрещено даже близко подходить к каким-либо учебным заведениям, легко понять естественное изумление педагога. После секундного колебания и повинуясь знаку Тай Ляое, он вновь обратился к юным слушателям, никто из которых даже глазом не моргнул.
Несмотря на тихий голос учителя и на быстрый темп его речи, господин Синтез, хоть и не без труда, понял, что эхо урок по космографии и что он посвящен планетам Солнечной системы. Шла речь о планете Марс. Преподаватель говорил о его жителях, о видах продукции, о физическом строении, об истории, о прогрессе, достигнутом марсианами в искусствах, в науках, в промышленности. Все это было изложено в таких деталях, объяснено и прокомментировано с помощью такого количества фактов и с такой точностью, что можно было подумать: урок посвящен одному из районов земного шара.
И хотя швед был убежден, что человечество на протяжении длиннейшей череды лет совершило чудеса, все же он и представить себе не мог, что церебралы превосходно осведомлены не только о конфигурации другой планеты, но и знают все секреты ее жизни, как будто их от нее не отделяют по меньшей мере семьдесят семь миллионов лье непреодолимого космического пространства.
Но факт был налицо — очевидный, неоспоримый.
Тай Ляое, который отнюдь не был мистификатором, тотчас же взялся представить своему гостю доказательства. Он пригласил старого ученого присутствовать на сеансе связи между Землей и ее небесным соседом.
— А скоро ли произойдет этот сеанс? — спросил господин Синтез с лихорадочной поспешностью, которую не в силах был скрыть.
— Мне кажется, полезно было бы подождать наступления ночи, — лукаво улыбнулся тот в ответ.
— Верно. — Старику стало неловко за не подобающую для своего возраста горячность, столь, впрочем, извинительную, если учесть вызвавшую ее причину.
— Позвольте мне самому наметить план дальнейших действий, — продолжал Тай Ляое. — Я вызвался быть гидом по новому для вас миру и полностью удовлетворю вас. Я только что начертил план в целом и прошу вас ему следовать, чтобы не перескакивать с одного на другое и не запутаться, стремясь увидеть все в одно и то же время. Итак, вы сперва сделаете беглый обзор нашего мира, а потом, если захотите, глубже познакомитесь с той или иной темой, представляющей больший интерес.
— Вы размышляете как мудрец, Тай Ляое, я с благодарностью принимаю ваш план. Раз мы сейчас в школе, то давайте в ней и останемся. Увы, я теперь способен быть только учеником, и, думается, преподаватель, излагавший сейчас детям такую поразительную для меня космографию, не часто имел ученика восьмидесяти лет от роду, да к тому же проспавшего сто веков.
Урок закончился. Лекции были очень короткими, так как церебральные старались избегать интеллектуальных перегрузок.
Преподаватель закончил речь всего лишь одним словом:
— Просыпайтесь!
И тотчас же со всех концов амфитеатра зазвучали радостные крики, послышался гомон, началась суета и толкотня.
Все переменилось буквально в мгновение ока.
Школьники, еще минуту назад оцепеневшие и неподвижные, как статуи, с грохотом повскакали с лавок, начали взмывать вверх словно воздушные шарики, у которых перерезали удерживавшие их нитки. Они сновали туда-сюда, толкались, дергали друг друга, прыгали, скакали, кидались на землю и снова воспаряли, на мгновение замирая от изумления при виде незнакомца, с улыбкой следившего за их проделками, и в конце концов выпорхнули, как стайка воробьев, из здания через широкие двери.
Зал мигом опустел, в амфитеатре остались лишь учитель, Тай Ляое со спутниками и господин Синтез.
— Ну так что, Сьен-Шунг, — улыбаясь спросил Большой-Пожилой-Господин, — каково ваше мнение о методе учить детей совершенно их не утомляя, тем не менее добиваться от них предельной концентрации внимания и обеспечивать такое усвоение предмета, что полученная информация остается в памяти на всю жизнь?
— Я думаю… Я думаю, что разгадал метод, с помощью которого вы этого достигли.
— Это невозможно, Рожденный-Прежде. Каковы бы ни были ваши познания, каков бы ни был уровень этой вашей пресловутой цивилизации, я и мысли не допускаю, что ваши современники знали принцип, на котором базируется наша система.
— Между тем он очень прост, им пользовались уже в девятнадцатом веке. Вот он: когда ваши дети, младшие или постарше, приходят в школу, занимают свои места, учитель говорит им: «Засыпайте!» Так как они, по-видимому, с младенчества прошли определенную подготовку, они тотчас же погружаются в сон, который не является, строго говоря, физиологическим сном, но специфическим состоянием души и тела, которое определяется абсолютной зависимостью от человека, сказавшего: «Засыпайте!» Так?
— Да, так, — ответил потрясенный Тай Ляое. — Продолжайте, прошу вас.
— Так как дети находятся в полной зависимости от учителя, он устанавливает между собой и ими нечто вроде телепатической связи, и, пока длится это состояние, они испытывают на себе его влияние. Как поступает учитель? Он ограничивается тем, что один раз читает или рассказывает материал, являющийся предметом изучения. Слушатели, избавленные от всякого постороннего влияния, пребывают в наилучшем для усвоения информации состоянии, они ловят каждое слово лектора. Впрочем, даже если б они и хотели отвлечься, то не смогли бы. Их мозг поневоле впитывает каждое слово, каждую мысль говорящего. Закончив лекцию, преподаватель внушает своим ученикам необходимость запомнить сказанное и сохранять это в памяти долгие годы. Такой способ, чудесный своей простотой, дает неоценимые преимущества, так как избавляет юные умы от тяжкого труда, состоящего в медленном, так сказать, насильственном, накоплении знаний. В то время, как, впитав их автоматически, подсознательно, всего за несколько мгновений, но навсегда и, кроме того, во всем их разнообразии, учащиеся довольно быстро становятся настоящими эрудитами. Короче говоря, они не могут не выучиться и не могут не запомнить. Эти феномены, которые, как, кстати, и левитация, кажутся неотъемлемой частью вашей жизни, в мое время были известны под названием гипноза, или внушения. Я сам достаточно глубоко изучал эти явления и даже в течение тридцати лет заменял свой физический сон самогипнозом.
— Однако, Сьен-Шунг, это недавнее открытие, так как наши древние книги, которым более семи тысяч лет, не упоминают об этом феномене. Если мне не изменяет память, оно сделано всего четыре тысячи лет назад.
— Что тут удивительного! Разве первый раз случается так, что знания, постепенно накапливавшиеся людьми, затем надолго оказывались во мраке полного забвения. Последующие поколения их как бы открывали заново и приписывали себе.
— Это верно, — после долгой паузы откликнулся Тай Ляое, весь ушедший в свои мысли.
Он думал о том, что среди доисторических мао-чинов попадались замечательные люди, могущие быть поставленными (если не считать левитации) в один ряд с самыми выдающимися представителями современной человеческой расы.