— Как бы там ни было, — продолжал господин Синтез, — вы превосходно упростили систему образования, исключив из нее труд по длительному усвоению знания и заменив его впитыванием, мгновенным вливанием, да еще и обеспечив пожизненную сохранность знаний в человеческой памяти. Вашим детям, овладевшим безо всякой зубрежки всем объемом знаний, остается впоследствии, согласно своим склонностям и способностям, лишь выбрать специальность, которой они себя посвятят. Но, Тай Ляое, мне кажется, что у вашей системы образования, в принципе великолепной, есть одно слабое место. Не является ли она умозрительной? Не замыкается ли она только на слушании и созерцании?
— Что вы, Сьен-Шунг! То, что вы только что видели, — всего лишь незначительная часть методики. Она не только не замыкается на слушании, но сопровождается также целым рядом наглядных опытов. Мы владеем богатейшими коллекциями, содержащими, поелику возможно, сами предметы или их муляжи, дабы иллюстрировать тот или иной описанный устно объект изучения. Каждый ученик должен перед тем или иным предметом повторить урок и прокомментировать его.
— Ну, тогда в добрый час, я и не ждал от вас меньшего. Но можно ли ознакомиться с вашими собраниями, полагаю, это настоящие музеи?
— Нет ничего проще, ведь музеи, как вы верно сказали, открыты для публичных посещений. Стойте, у меня идея! Не хотели бы вы начать осмотр с тех отделов Национального музея Тимбукту, где хранятся коллекции доисторического периода, бесценные сокровища, собранные по крупицам на протяжении долгих лет, богатству которых даже завидуют провинции Центра и Востока. Быть может, среди этих коллекций вы найдете обломки вашей эпохи.
— С величайшим удовольствием. Тай Ляое.
— Пойдемте, доисторические галереи расположены совсем рядом, по другую сторону этих зданий, в которых размещается наш университет, за корпусами, специально оборудованными для лекций.
Вскоре они уже входили в квадратный двор, где под открытым небом выстроились многочисленные разнокалиберные предметы, о назначении которых окинувший их рассеянным взглядом господин Синтез не имел ни малейшего представления. Затем он увидел огромный, построенный из цельного фарфора зал со стеклянной крышей, через которую лились потоки ослепительного света, и наконец остановился перед некой железной массой в форме усеченного конуса, полностью съеденной ржавчиной, в центре которой зияло круглое отверстие, а в средней части торчало два симметричных штыря.
— Бог мой, да это же пушка! Одно из тех чудовищных, более чем стотонных орудий, которые производили в конце девятнадцатого века магнаты человеческих боен. Хотелось бы знать, откуда эта пушка и что думают мои новые друзья об ее назначении. Воистину интереснейшая штука — пережить свой век!
Церебральные хранили молчание, пока швед осматривал экспонаты музея. Он заметил железнодорожные рельсы, довольно хорошо сохранившиеся; невзирая на эрозию, можно было различить их характерную форму.
Затем увидел пластину корабельной брони, ветхую, со съеденными ржавчиной краями, испорченную долгим лежанием в морской воде. Заприметил несколько круглых ядер старого тридцать шестого калибра, дюжину американских снарядов системы Висворта — удлиненной формы, аккуратно разложенных вокруг ядер.
Еще там были деталь трансмиссии, бронзовый корабельный винт, целое стальное колесо, скорее всего, вагонное, а также огромное количество обломков, бесформенных и безымянных, но старательно разложенных, каталогизированных, снабженных надписями и этикетками, — их господин Синтез решил изучить позднее.
Пока он лишь рассматривал среди всего этого брикабрака вышеназванные предметы, намереваясь пояснить их назначение, ведь его спутники наверняка толком ничего не знали.
Вдруг он, пораженный, застыл перед объяснительными таблицами, сопровождавшими каждый экспонат. Таблицы эти являли собой великолепные гравюры, делавшие большую честь художнику, чем предмету, вдохновившему на их создание. Предполагалось, что они воссоздают вещи в первозданном виде. Именно «предполагалось», поскольку попытка реставрации оказалась столь чудовищной и нелепой, что господину Синтезу, который смеялся чрезвычайно редко, с трудом удалось удержаться от хохота.
Добрейший Тай Ляое, ложно истолковав молчание Сьен-Шунга, любезно пришел ему на помощь и почел своим долгом «пояснить пояснения», быть может, недостаточно тому понятные.
— Тут мы находимся, как вы можете убедиться, в расцвете железного периода, наступившего, я думаю, через несколько веков после вашей эпохи. Впрочем, я ничего не утверждаю наверняка, так как наши книги об этом умалчивают, а документы времен Конкисты были, к сожалению, уничтожены нашими предками.
Старик ученый вежливо кивнул в знак согласия, но ничего не ответил.
— Вы видите, — продолжал Большой-Пожилой-Господин, — сцену из жизни доисторического человека. На ее изображение художника вдохновили эти длинные и тяжелые металлические стержни. — Он указал на рельсы, скрепленные также тремя поперечными железными распорками. — Эти рейки, вне всякого сомнения, служили вашим соотечественникам мао-чинам полозьями саней, на которых они передвигались по северным льдам, перевозя тяжелые грузы. Поглядите, как это утолщение в нижней части хорошо приспособлено для скольжения при небольшой силе тяги. На таком железном остове, являющем собою коньки, мао-чины укрепляли конструкции, которые перевозились упряжками северных оленей. Выше пятидесяти градусов широты такой способ используют до сих пор. Полозья салазок похожи на эти, но сделаны из дерева. Современные мао-чины, мало-помалу возвращаясь к варварскому состоянию, не умеют больше обрабатывать металлы, как это делали их предки. Картина изображает обоз древних мао-чинов, двигающихся на санях с железными брусьями. Художник лишь повторил обычай диких мао-чинов, которые до сих пор упорствуют, продолжая влачить жалкое существование в вечной мерзлоте. Что вы думаете по поводу данной реконструкции, Сьен-Шунг?
— Она сделана с большой выдумкой, — отвечал господин Синтез, который уже обрел прежнюю серьезность.
Про себя же он подумал: «Любопытно, как этот чертов господинчик объяснит назначение висвортовских снарядов и литых ядер, к которым в ряде случаев американцы прибегали вплоть до 1878 года?»
Как бы угадав невысказанный вопрос, Тай Ляое продолжал торжественным тоном уверенного в своей правоте человека:
— Посмотрите теперь на овальные брусья, их ровно двенадцать, — хорошо запомните это, — и четыре литых железных ядра. Будьте любезны взглянуть теперь на пояснительную таблицу. Что мы наблюдаем?
— Мужчины мао-чины играют в кегли.
— Совершенно верно. Уже в древнейшие времена наши рабы увлекались этой примитивной игрой, вполне соответствовавшей их дебилизму. Для этого они брали куски дерева, грубо обрабатывали их, придавая им форму усеченного конуса, и развлекались тем, что сбивали эти чушки деревянными же шарами. Побеждал тот, кто сбивал больше кеглей. Обычно в игре участвовали четыре партнера. Заметьте эту особенность — именно четыре! Случилось так, и это отмечено в протоколе, сохранившемся в наших университетских архивах, что во время раскопок археологи нашли металлический ящик, содержавший двенадцать железных предметов, которые вы видите перед собой. Слышите — двенадцать предметов! Спустя некоторое время в том же районе обнаружили четыре железных шара, предназначенные для четырех партнеров. И вам, и мне, и каждому здравомыслящему человеку ясно, что человек из железного века, не пользуясь в обиходе деревянными предметами, должен был изготавливать из железа принадлежности для этой игры, которую традиция сохранила по сей день. Аналогия напрашивается сама собой. Запечатленная на картине сцена служит теперь детям наглядным пособием для восприятия факта необычайно тесной связи настоящего с незапамятным прошлым. Ничего нет интереснее, не правда ли, воссоздания отдаленных эпох, о которых умалчивают даже легенды, но которые возрождаются на наших глазах в виде хитроумных и доказательных гипотез.
— Очень хитроумно… Очень доказательно… — бесстрастно как эхо откликнулся господин Синтез.
— Что же касается этого громадного железного полотна, — Тай Ляое не почувствовал в голосе старика ни малейшего намека на иронию, — то все говорит о том, что оно предназначалось для жертвоприношений. Оно имеет, — точнее говоря имело, ибо эрозия нарушила его конфигурацию, — четырехугольную форму, прямые и параллельные поверхности, значительная же толщина пластины опровергает мысль об его использовании в каком-либо промышленном механизме. Должно быть, его было нелегко сдвинуть с места, учитывая, что доисторический человек был слабосилен и не владел теми способами перемещения тяжестей, какими владеем мы.
— А что натолкнуло вас на мысль о жертвенном алтаре?
— Вес пластины и ее форма, металл, из которого она изготовлена. Что удивительного, если человек железного века для принесения жертв своему идолу использовал в капище именно этот металл?
— Значит, вы располагаете какими-то данными об этом доисторическом божке?
— Вот он, этот металлический монстр, — заявил Тай-Ляое, указывая на пушку, стоящую на своей изъеденной коррозией казенной части. — Его нелегко узнать и определить его первоначальную форму, так потрудилось время.
— Однако, как ни тщись, при всем желании невозможно угадать в этой… в этом предмете абрисы человеческого тела.
— Да кто вам сказал, что доисторические люди хотели уподобить себе железного истукана? Я думаю, это скорее символ, созданный согласно неким обрядам…
— А почему он полый внутри?
— Безусловно, это сделано для того, чтобы его легче было устанавливать. Быть может, внутрь ему вливали некие особые субстанции… Но это только догадки. Вы и представить себе не можете, какие сложности возникают на пути познания в этой области, где на каждом шагу нехватка точных документов, где надо передвигаться необычайно медленно, чтобы не нагородить ерунды. Итак, подытожу, несмотря на возможные ошибки, которые заранее признаю. Этот железный стол, эта полая колонна, также железная, найденные на севере нашей провинции под глубокими песками — вероятно, на дне отступившего моря — являются культовыми предметами железного века. В этой связи хочу обратить ваше внимание на странную склонность человека того времени к гигантомании, на что у него не было ни сил, ни средств. Посмотрите на эти массивные и тяжелые предметы, а теперь вспомните наших мао-чинов, которые весьма похожи на своих пращуров, — сколько бы они ни пытались, им никогда не сдвинуть эти экспонаты с места. Уму непостижимо, как люди своими силами обрабатывали подобные колоссы и воздвигали их.
— По-моему, сцена принесения человеческих жертв очень удалась вашему художнику, — с видом полнейшего равнодушия ввернул господин Синтез. — Действительно, это искупительное жертвоприношение…
— Огромное количество скелетов, обнаруженных в песках вокруг этих предметов, делает такую гипотезу более чем правдоподобной. Почему бы этому оссуарию не хранить останки людей, принесенных в жертву идолу?..
— Совершенно верно.
— Быть может, мне не следует быть столь категоричным, так как слои почвы наверняка неоднократно перемешивались. Но веское доказательство, на которое я смело опираюсь, — вот этот бронзовый крест. — Тай Ляое указал на винт, найденный среди железных предметов. — Он, по всей видимости, принадлежит к другой эпохе.
— Почему, Большой-Пожилой-Господин?
— Потому, что железный век и бронзовый не могли быть одновременно. А вот поди ж ты — железный стол с колонной и бронзовый крест найдены рядом! И еще одно вызывает недоумение — почему крест? Почему стороны развернуты справа налево? Было бы их пять-шесть, можно было бы подумать, что мао-чины хотели изобразить звезду.
— Что вы скажете, — швед указал на трансмиссию, — об этом большом железном стержне, который, несмотря на возраст сохранил свою цилиндрическую форму?
— Он размещен здесь, в железной галерее, хотя, по моему мнению, должен быть выставлен в другом зале, где демонстрируются изделия из глины и терракоты.
— Пройдемте, будьте любезны, вон в ту галерею, там вы все сразу поймете.
Группа посетителей, живо заинтересованных этой непринужденной беседой, тотчас двинулась в указанном направлении. Господин Синтез, который пообещал себе ничему не удивляться, увидел лежащую на полу… длинную и узкую кирпичную заводскую трубу. Она во многих местах лопнула, однако куски были плотно пригнаны один к другому, так что форма сохранилась.
— Этот предмет, вне всякого сомнения, — продолжал Тай Ляое, — представляет собой фрагмент подземного канала, по которому мао-чины перегоняли из одной точки в другую питьевую воду. Хорошо сохранившийся канал относится к очень отдаленной эпохе, он современник железного века. Его обнаружили в наносных почвах, в глубинных пластах, вместе с немногочисленными обломками человеческого жилья.
— Но — железный стержень?.. — Господин Синтез хотел вновь направить разговор на трансмиссию.
— Его диаметр в точности соответствует диаметру кирпичной трубы. Мы предполагаем, что он мог служить матрицей для рабочих, придавших подземному каналу идеально круглую форму. Какого вы обо всем этом мнения, Сьен-Шунг? Кажутся ли вам доказательными плоды наших дедукций, и положа руку на сердце до конца ли вы убедились в том, что наши попытки реставрации заслуживают одобрения настоящих ученых?
— Мне кажется, что ваши исследования доисторического мира чрезвычайно привлекательны и, на удивление, изобилуют подробностями.
ГЛАВА 6
Социальная структура. — Матери семейств. — Сжатие мозга. — Глухой ночью. — Равнина, которая мгновенно становится то черной, то белой. — Способ простой, но странный. — Оптический телеграф. — Пятьсот тысяч человек, занятых свертыванием и развертыванием полотен. — Почему не световые сигналы? — Числовая система, применяемая для передачи сигналов.
Стояла ночь. Воздух был необычайно прозрачен — на небе ни облачка, ни малейшего тумана в атмосфере. Над головой — невыразимо ярко сияющие звезды.
Ночь, как бы специально созданная для поэтов и… астрономов.
Господин Синтез, вдоволь отведав разнообразных яств, занят пищеварением, вернее, усвоением веществ, которым он отдал должное как человек, которому десятитысячелетний пост послужил аперитивом.
Его любезные хозяева, тоже изрядно подзаправившись, готовятся к путешествию, сама мысль о котором заставляет учащенно биться сердце старого шведского ученого.
— Терпение, Сьен-Шунг, — в десятый раз повторил Тай Ляое. — Вы ведь знаете, с какой поразительной скоростью мы передвигаемся. Для чего же вылетать заранее, чтобы потом ждать? Еще не время. Давайте лучше пока побеседуем.
— Ну что же, давайте. Разрешите прежде всего отметить одну особенность, которая успела поразить меня, хоть я и пробыл у вас всего один день. Только что осматривая многолюдный город — Тимбукту, я не заметил там никаких признаков торговли и промышленности. Согласитесь, что такое положение вещей сбивает с толку выходца из эпохи, в которую особенно процветали и коммерция и индустрия.
— А для чего торговать и спекулировать? Разве мы можем увеличить свое благосостояние, у нас и так есть все необходимое, а излишки не нужны. Наши потребности минимальны, а обжорство — неизвестный нам порок. Умеренный климат не подвержен колебаниям, так что нет забот, связанных со сменой времен года. Простая, просторная, удобная одежда идеально соответствует физическому сложению и обеспечивает полный комфорт. Покрой платья прочно утвердился в обиходе, правда, через много лет после принятия законов против роскоши.