- Ты чего, бля, не стреляешь?! - Из люка на крышу вверх ножками и коробом вывалился пулемёт, за которым освобождённым джином взвился Женя-Слон. - Работай, бля! Там же наши на блоке, их прикрывать нужно!
И Славка нажал на спуск.
Стоп! А выставить дальность?! Расстояние до зарослей за дорогой семьдесят метров, до атакующих - двести-триста. А! только время тратить! Всё равно не то, что определённых днём ориентиров, даже мушки не видно! Задвинув наползающую на глаза каску, щекой коснулся метала и глубоко втянул пороховую кислятину патронника: ну, где? кто?.. Ну? Эй, суки! Ловите!!
Рожок на третьей очереди сплеснул трассирующей двойкой. Ага, пора менять магазин - последний патрон. Его нужно оставлять, чтобы потом не дёргать затвором. А вспышки в черной "зелёнке" стали совсем короткими, там, в непроглядной кромешности, кто-то невидимый перебегал, переползал и перекатывался под плотно смыкающейся листвой, и, то приближаясь, то отступая, стрелял, стрелял одиночными или совсем короткими очередями. Половинка луны полупрозрачным ломтиком косо подсвечивала одинаково округлые, как овечьи спины, вершинки буков, акаций и клёнов, над которыми навстречу друг другу густо летели видимые и невидимые гроздья смерти. Одни пули сбивали листья и мелкие веточки, щепили стволы, в которых окурками догорали застрявшие трассеры, а другие бились о бетон, железо и кирпич, зло вырывая каменные крошки и взбивая облачка цементной пыли. Когда Славка, перевернувшись на спину, выколупывал из подсумка шестой магазин, среди сплошного дальне и близко вибрирующего грохота и треска он вдруг ясно услышал над собой тихий и совсем не грозный шлепок. И на руки посыпались песчинки.
- Черкас! Меняй позицию! Тебя, бля, учить нужно? - Стоя на коленях за бруствером, Женя-Слон заправлял под крышку затвора конец новой ленты и нараспев поминал всех горных парнокопытных. - Дал две очереди и откатывайся! Снайпера ж, бля, бьют.
Славка так и сделал. Откатившись на два оборота, оглянулся - по брустверу, выложенному светящимися в лунной подсветке белыми мешками, опять тихо шлёпнуло, и он чётко-чётко увидел, как над тем местом, где он только что лежал, лопнула тиснённая под "плетёнку" полиэтиленовая бочина. Славка ясно, словно бы в самый солнечный полдень, разглядел, как через маленькую круглую дырочку тоненькой струйкой посыпался смешанный с землёй песок.
Черти стреляли всё реже и реже, отходя вправо, вглубь зарослей. Но зато наши теперь резали и косили кусты из всего и отовсюду. Буквально косили.
Метрах в четырёхстах от блокпоста, за автобусной остановкой бугрилась забором давно замороженная стройплощадка - и оттуда, после характерного "буха", с поросячьим визгом вылетела мина. Наверняка сработали со стационара на "уазике" или "джипе".
- Долбанный бабай! Давай в укрытие, не то сюда, бля, залетит.
Первый разрыв треснул где-то возле полуразрушенной парикмахерской - перелёт. Опять визг и следующие два хлопка серо пыхнули в углу у туалета. Эй, только б говно не раскидали! Собирай потом. Черти пристрелялись, и разрывы теперь уже плотно ложились посреди двора, в несколько минут заполнив его дымом и пылью, подсвечиваемыми разгоравшейся крышей умывалки.
Азарт, трясучей горячкой захвативший Славку от долгой, никем и ничем не ограничиваемой стрельбы по неразличимому, но не условно-виртуальному, а совершенно настоящему противнику, как-то разом испарился, и вмиг прозябшей спиной он вдавился в дальний угол. Подтянув, обнял колени, так, что бронежилет косо упёрся в подбородок, и зажмурился. Режущие воздух визги резонировали в желудке, комками желчи толкаясь в горло, и это был страх, тот "тошнотворный" страх, о котором... за который было совсем не стыдно. Ну а что, что можно было противопоставить тупой случайности, безмозглой, равнодушной ко всему беспомощно забившемуся в укрытия, слепо летящей "на кого Бог пошлёт" мине? Что? Только вот это - стать совсем маленьким, неудобным для попадания. И терпение. Просто терпение подкатывающейся блевотины.
А потом наступила тишина. Минут пять полной тишины.
И изо всех обступающих их двухэтажку зарослей вновь зацикатили, зазвенели, заверещали сверчки и цикады.
- "База", "База"! У "Камчатки" всё в порядке! Да, без потерь. Даже моральных. - Женя подмигнул Славке. - А ты чего скалишься?
- Ты в "сфере" на "телепузика" похож. Ещё и эта пупелка на макушке.
Женя-Слон стянул сферу, рукавом растёр по лбу пот.
- Да пошёл бы ты!
И они оба прыснули.
Луна окончательно побледнела, умалилась и затонула в поднимающийся ей навстречу туман. И опять подступала тишина: предутренняя влажность глушила цикадный стон, а соловьи сегодня так и не запели. Минут сорок покопив сил, рассвет рывком приподнял, накренил серо-синюю крышку с последней загасающей звёздочкой, и ворвавшийся в широкую щель ветерок разнёс от востока фиолетово-алые на золотистом фоне, огромные перья. За источниками наперебой закричали петухи - и подскочившее над высоким горизонтом солнце упруго и радостно резануло по глазам. Всё стало розовым: и капли росы, и трава, на которой эти капли наросли, и стены, и асфальт. Даже ползущие по асфальту огромные, полосатые виноградные улитки. И, эх, не смотря на едкость угара едва затушенной крыши умывалки и специфическую вонь тротила, воздух чист, как поцелуй ребёнка!
После построения народ дружно ломанулся в курилку. Солнце уже приподнялось, меняя розовое на оранж, и в макушке акации, как ни в чём небывало, загудели первые пчёлы. Места всем не хватало, толкаясь, утеснялись - кто подсидая на корточки, кто подпирая стены. И, главное, всем сразу и наперебой хотелось видеть и слышать вокруг только потешное, хотелось смеяться и подкалывать.
- Ну, как "жим-жим" сработало?
- Чего скрывать? Было дело, прочувствовал.
- Это со всеми случается. А штаны сухие?
- Пощупай.
- Конечно сухие: я ж видел, как он, когда мины полетели, прокладки из ботинок вынимал и в трусы засовывал!
Хохотали до слёз, до хрипоты и коликов, прыская от одного только взгляда друг на друга, от движения руки, поворота головы, изгиба брови.
А в медкаморке в два пинцета из раздетого донага Андрея вынимали крохотные кусочки стекла, обильно смазывая сочащиеся ранки йодом: он почти вбежал в двери базы, но задержался, пропуская кошку - в этот момент одна из мин угодила прямо в стоявшую у стены стопу оконных стёкол.
В на четверть наполнившейся кривой эмалированной чашке уже не звякало, а весь пятнистый, как далматинец, Андрей кривобоко, но счастливо улыбался, крутясь направо и налево, напористо шептал:
- Жена, когда начала в эту секту, ну, женский клуб ходить, сразу стала чудить. У нас дома пара иконок была, простенькие такие, на картонке, так она убрала - мол, идолам нельзя покланяться. Потом у сына все пистолетики и танки выбросила, а на меня наезжать начала, что бы я ему про "жестокость" ничего не "внушал". Ага, типа, пришёл домой и в тапочки, про экологию "рамблер" смотреть! Дальше - больше, вопрос ребром: "не хочу ли я себе настоящую работу найти"? Какую ещё "настоящую"? "А без насилия". Это, мужики, как же так? Во-первых, я другого ничего и не умею, более того, всю жизнь только этому и учусь. А, во-вторых, ... люблю я свою службу! Короче, дело дошло до обсуждения развода. Но хорошо, что у неё сеструха старшая баба умная, она-то про секту мне и объяснила. Ну, надо ж как-то человека спасать? Я договорился, пригласил из нашей поликлиники психолога. Тот раз у нас посидел, поговорил, два. Моя, вроде, прислушалась, опомнилась, и понемногу начала оживать. Как вдруг, перед самой командировкой, новая шиза: встретила её "ясновидящая", из того их "Зодиака", и зарядила, что, мол, мне всему в крови быть, всему-всему. От головы до ног. Ну, моя опять в истерику: "Хочешь сына сиротой оставить? Если не откажешься и не уволишься - всё, ребёнка не увидишь"! Ладно, вроде как перетерпел, подождал, пока успокоится, а самому-то в голову тоже запало. Блин, собираться нужно, а я ни спать, ни есть. Задумаюсь, и вроде как со стороны себя вижу: в крови. Про сына подумаю, вообще реветь хочется: малой ещё, кто ж его на ноги поставит? Безотцовщину? Блин, первый раз перед выездом так затрухался. Даже, чуть было, тоже к какой-нибудь знахарке не пошёл. Честное слово! А, оказалось, оказалось - такая мелочь! Мужики, это же такая мелочь! Но, однако, что ж, ведьма-то и вправду предвидела?
- "Предвидела"! Да случилось только потому, что ты в это поверил. Сам поверил.
- А как бы, как я не поверил?!
- Элементарно, Ватсон: сходил бы в церковь, свечку поставил, заказал, что б за тебя помолились.
- И чего?
- А ничего. Ничего бы не было. Вообще. Столько бы йоду сэкономили.
СОРОК ВТОРОЙ ДЕНЬ.
"2-е вооружённых грабителей завладели а/м ВАЗ-21099 белого цвета, г/н к087хн - 95 регион. Направились к 56 участку. Двигатель а/м 114907, кузов б.н.".
"Неустановленные лица, в камуфляжной форме, завладели а/м КАМАЗ-5511 - самосвал, оранжевого цвета, г/н н854еа - 05 регион. В а/м находился цемент в мешках.".
"Член БП Мадаев Б., для передвижения из Шали в г. Грозный использует а/м "Газель" белого цвета, грузовой вариант, без тента, регистрационный знак 185, 95 регион. А/м принадлежит жителю Шали Исмаилову Асланбеку Хамзатовичу 21.02.75 г.р., члену БГ Мадева Б.".
"Милые мои, как же я по вас соскучился. Вот уже второй месяц на середине...". Точнее, сорок второй день в Грозном. И... эх, что писать дальше, Иван Петрович никак не мог нафантазировать. Ну, не про ночной же бой, чтобы до времени запугать жену и тёщу? Нет, вот когда вернётся, тогда и порасскажет. Задним числом оно выйдет позабористей, ведь, можно будет, оценивая реакцию слушателей, и приврать по малой, с целью укрепления отцовского авторитета. А пока ничего, кроме пережитого чувства какой-то неправдивости, совершенной непохожести на то, чего ожидалось, он и не смог бы описать. Да что, собственно, он смог понять и прочувствовать, сидя возле цинка с патронами в кромешно тёмном спортзале? Иван Петрович все двадцать минут атаки набивал ленты для пулемёта, немного излишне суетясь и от этого не попадая в гнёзда, а когда попытался хотя бы взглянуть на чехов, то получил такую порцию матов за задержку, что даже как-то и успокоился: да, да, действительно, каждый должен на своём месте делать своё дело! На этом стоит и стоять будет "система", этим она побеждает и будет побеждать. А так-то и порискованней в его жизни приключалось - когда за плечами двадцать пять лет в одной банке с урками. Разглаживая листок, ногтём осторожно столкнул крохотную жёлтую с чёрными пятнышками божью коровку: не отвлекай! И, так, о чём же ещё?
Слева, метрах в двухстах, гудит перекрёсток. А здесь тишина. Продребезжит издыхающим движком водовозка, прошелестит под горку легковушка. И опять только кузнечики. По противоположной стороне дороги от источников тяжело поднимались чеченки, неся скапывающие корзины и сумки с выполосканным бельем. По одежде видно, что не городские - пять замотанных в платки, то ли молодух, то ли бабок. Разница-то невелика: в пятнадцать выдадут замуж, к тридцати десять раз родит, и что за это время увидит? Это же ей колоть дрова и носить воду, чистить в стайке и готовить, стирать, мыть, шить, ковыряться в огороде и нянчить. И всё молча, глаза в землю. Горянки, кажется, вообще не говорят, если их конкретно не спрашивают. Да и то, если спрашивает муж, отец или ещё кто из ближних родственников. Выросшие-то в долине, в городах, немного поживее, а те точно чурки, роботы деревянные. Единственно, где можно увидеть хоть какую-то эмоцию, это когда с автовокзала на проспект, мимо ОКПМ выворачивают междугородние "пазики" и "газели": в тот момент к окнам липнут совершенно нормальные женские лица с жадно раскрытыми обычным человечьим любопытством глазами. Всегда ж кажется, что стекло защищает тебя от встречного внимания, и поэтому можно безбоязненно разглядывать русских солдат. О которых в станицах и юртах говорится столько и такого.
За женщинами, кружа в догонялках, набегали весело перекликающиеся ребятишки. Три девочки, не старше двенадцати лет, и мальчонка. Совсем крохотный, но в специально пошитом камуфляжике. Вот, едут с гор, заселяют руины. Каждый день всё новые, новые. Зачем? Ведь даже не пытаются сменить образ жизни. Да ладно сами, главное, детей бы учили, детей-то нужно вводить в большой мир, приобщать к общечеловеческому. Ведь только обучение всех и равняет. Белых и чёрных. И жёлтых с красными. Как говорилось: "учиться, учиться и учиться". А многие девочки даже не ходят в школу: мол, женщина - всё одно домохозяйка. А мужик - ...? Ну, если потребуется, то родственники всегда помогут, скинутся и купят права или диплом. Хоть инженерный, хоть медицинский. А зачем учить? Всё равно ж ему не работать. Нет этого у нохчей в крови - работать. Другое дело завладеть. Родственники и в этом помогут.
Прямо по проезжей части, закинув руки за спину и почти пополам согнувшись, быстрыми шагами поднимался сухой белобородый старик. Круглая, расшитая серебром по зелёному бархату, шапочка, длинная, до колен белая рубаха под старым пиджаком, мягкие сапожки - ваххабит? Или этот, суфий? Надо Рифата попытать, чем они различаются. Кроме мозоли на плече и отсутствия трусов.
"Погода стоит жаркая, а какая у вас? Мы тут все загорели, как ...". Как кто? Черти? Или "черти"? Кто первый и когда им такое погоняло придумал? Поди, местные казаки, они в эту бесконечную войну религиозный смысл вкладывают, ещё от прадедовских времён. И, правда, разве ж это люди воруют людей? Взрывают спящие дома, электрички? Отпиливают девятнадцатилетним солдатикам головы? Насилуют старух, пытают детей? Все они, члены БГ, БП и БФ - бандгрупп, бандподполий и бандформирований - "черти". Старо, но точнее не придумаешь.
"Со здоровьем у меня полный порядок, даже немного поправился. Давление в норме". "И...". Ну, "и"? Что ещё?..
Нет, сегодня ничего уже больше не напишется! Протолкнув сложенный листок в конверт, а конверт в спинной карман разгрузки, Иван Петрович размял отёкшее горячей синевой левое запястье, осторожно почесал забинтованную ладонь. Это так он вчера помог Коляну поменять пробитый осколком радиатор "Урала" - придавил руку, хорошо, что без перелома. Заболтался-заспорился. Про смысл жизни. Ладно б, своей, а то чужой.
Кроме пробитых переднего колеса и радиатора, "уралу" осколками исцарапало бочину капота, но броня выдержала без проблем. Чтобы перебортоваться и вытащить решётку, Колян у взводного выпросил себе помощника. И, естественно, с первых же минут начал задирать и учить. Но, только и Иван Петрович теперь тоже имел "боевой опыт", посему уступать молодому, пусть даже и омоновцу, ни в чём не собирался:
- Мы-то люди советские, нас перестраивать бесполезно, поздно. Это я за вас, молодняк, теперь переживаю. Если из Чечни каждый день по пять "двухсотых" вывозят, то что ж по всей России творится? Отраву пьют, друг в дружку стреляют, режут. Да просто не женятся! Вот на миллион в год русских меньше и становится. Я глаза зажмурю, а всё равно такую цифру представить не могу. Чтоб в лицах, в фигурах: миллион - это сколько? Пятьдесят или сто стадионов зрителей?
- Главное в танке, как говорится, это не бздеть! - Белобрысый Колян, никак не загоравший от убойного южного солнца, только краснеющий и шелушащийся до опять бледно-розовой кожи, упорно не надевал майки. - Как-нибудь, да обязательно выкрутимся. Что, в ту войну легче было? Вывернулись. Мой дед приговаривал: "умирать собрался, а жито сей".
- Это точно! А всё равно жалко. Всех вас жалко, но ты это не скоро поймёшь. Ладно - парни, а вот на дочку иной раз погляжу, как она уроки делает или по телефону с подружками болтает, аж до слёз горло давит: жалко и страшно. Что у вас впереди? Наша-то жизнь и на долгий мир пришлась, и на стабильность.
- Это чего такого "стабильность"? - Колян упёрся ногами в решётку, всем телом дёргая насаженную на ключ трубу. - Это, типа, "застой"?
- Хоть и "застой"! Квартиры в очередь давали, машины тоже в очередь, ну, там, участками наделяли - помаленьку, конечно, но всё более-менее по справедливости, по заслугам. А сейчас? Последние льготы отнимут, и на кой кому эта государева служба? Лучше уж охранником возле ларьков кантоваться - за те же деньги, но без проблем.