Ярость закипала в сердце Ольги. Вертер! Может, он скажет фюреру, чтобы тот постригся в монахи? Может, он пошлет букетик подснежников на могилу тысячи расстрелянных в Сокольническом лесопарке? Может, в его чувствах есть зерно сердечного влеченья? Какое он имеет право?
— Право! — вслух сказала Ольга, и голос ее явственным отзвучием раздался в пустом пролете. Нервная, страдальческая усмешка исказила ее губы.
Усмехаясь, Ольга вышла на улицу. Холодный ветер обжег ей лицо.
Ольга пошла. Подполье должно быть! Не может быть, чтобы не было подполья. Как найти подполье?
Ольга, III
1
Потянулись бесконечные дни, заполненные одной этой мыслью. С этой мыслью Ольга ложилась спать. С этой мыслью Ольга ночь напролет лежала без сна. С. этой мыслью Ольга начинала каждый новый день: «Где искать подполье?»
Это было похоже на бред. И как в бреду, мрак внезапно пронизывала отчетливая мысль: «Мария, почему ты мне не призналась? Ты не верила мне, Мария!»
И тогда возникала цепь убийственных умозаключений:
«Где ты была в первый день? Почему ты не приготовилась к участию в борьбе! Почему ты не восстала с теми, кого потом вешали на балконах, с теми, кто полег в Сокольническом яру, кто пал жертвой на тракторном поле? У тебя на руках были больная мать и двое маленьких детей. А разве у погибших не было матерей и детей? А разве у тебя не было Родины? У тебя была Родина, больная мать и двое детей».
Но Ольга гнала прочь эти страшные мысли. Пусть она не в первой, а в последней шеренге, но и она не может не принять участия в борьбе вместе со всем народом. Как ей найти подполье?
Тогда возникало сомнение: что могу я свершить?
Но Ольга с негодованием гнала прочь это сомнение. А что могла свершить Мария? Пусть каждый уничтожит одного захватчика — и на нашей земле не останется ни одного фашиста. Но уничтожить надо не одного, а многих. Ищи же подполье!
Тогда возникали опасения: ты на примете в гестапо и своими поисками наведешь на подполье врагов.
Эта мысль больше всего терзала Ольгу.
В бессонные ночи Ольгу вдруг пронизывала догадка: подполье надо искать на заводах!
Ольга вскакивала и в мыслях мгновенно составляла план: заводы вывезли на восток, но не все рабочие эвакуировались, завтра она пойдет за город, в заводские районы… Но сразу же наступало отрезвление: именно на руинах заводов начались массовые аресты и расстрелы, именно из заводских районов больше всего угнали невольников на работу в Германию. Подполье там строго законспирировано, и попытки установить связь там примут за происки изменника и провокатора.
Ольга снова ложилась — и темные кошмары наваливались на нее. Ей снилось, что ее убивают свои, приняв за гитлеровскую шпионку.
Ольга снова просыпалась, обливаясь холодным потом. Но в освеженной холодом голове рождалась уже новая яркая догадка: подполье надо искать именно там, где оно больше всего законспирировано самой невероятностью. Например, среди людей, которые всегда стояли как будто в стороне от активной советской жизни!
Ольга сидела в постели, и мысли вихрем проносились в ее уме. В выстуженной комнате холод пронизывал все ее измученное тело, но она его не чувствовала. Она чувствовала только, как мучит ее вопрос: где найти таких людей, кого из них она знает?.. Тишина царила в пещере Ольги, — глухая ночь словно придавила к земле весь дом, весь мир. Сквозь сон всхлипывали дети. В углу тяжело дышал Пахол. Где-то за стеной скреблась мышь.
Нет, это не мышь скреблась. Мыши давно покинули дом. Ольга сама видела, как сотни мышей и крыс среди бела дня неслись по подмерзшему снегу к дому на углу Пушкинской, где разместилось офицерское казино с проститутками. Там было что есть, и мыши с крысами переселились туда… Это Ида ворочалась в своем тайнике.
Ольга срывалась с постели и потихоньку пробиралась на кухню. Она приникала ухом к двери чуланчика среди ванночек, корыт и лоханок.
— Ида! Ты уже спишь?
Ида никогда сразу не откликалась. Она точно проверяла, действительно ли это голос Ольги. Потом долетал ее шепот:
— Я не сплю, Ольга. Ты хочешь меня выпустить?
— Нет, Ида, нет! Сейчас нельзя! Я только хочу спросить у тебя. — Ольга прижималась плотнее и шептала тихо-тихо, чтобы самой не услышать своего шепота: ночью звуки такие гулкие. — Ида! Мы не имеем больше права! Ты понимаешь, Ида? Мы должны найти подполье. Ты согласна на это, Ида?
Ида долго не отвечала.
— Ты слышишь, Ида?
— Я слышу. Я понимаю, Ольга. Надо найти подполье.
— Где искать его? Как с ним связаться?
Ида молчала.
— Ты слышишь, Ида?
— Я слышу. Но я не представляю себе, что творится в городе. Вот уже третий месяц я здесь.
— Но подполье должно быть, правда? — шептала Ольга. — Не может быть, чтобы не было подполья.
— Конечно, оно должно быть.
— Где же оно, где?
— Не знаю, — не сразу отвечала Ида. — Я никогда об этом не думала. Подполье, наверно, там, где пролетариат.
— Нет, нет, Ида, — шептала Ольга, — теперь другие времена. Было бы неосмотрительно организовывать подполье там, где враг сразу же начнет искать его! Ида, ты завязывала столько знакомств на разных вечерах, — может, надо искать среди твоих знакомых?
Ида долго молчала. Потом она говорила:
— Это как-то невероятно, но я подумаю, Ольга. Приходи завтра в это же время…
Теперь днем Ольга стала выходить из дому. Она смотрела на дома, на улицы, на весь город, точно после долгой болезни или путешествия в другие страны. Город не был чужим, но он был непривычным и необычайным. Улицы завалены обломками разрушенных домов, на тротуарах несколотый лед, почернелые сугробы снега. Окна домов зияют черными ранами — они без стекол, даже без рам. Вот огромный многоэтажный дом стоит пустой, но одна рана — окно на пятом этаже — закрыта листом кровельного железа, в листе торчит водосточная труба, из трубы вьется дым. Это пещера, и в ней еще теплится жизнь. На первых этажах нет магазинов, вместо огромных витрин зияют широкие провалы, куда, как в туннель, въезжают автомашины: магазины превращены в гаражи. Город пустынен и мертв… Только вчера снова взлетела на воздух электростанция, которую гитлеровцы попробовали восстановить. В депо сгорели паровозы, отремонтированные немецкими бригадами. На товарной станции сошел с рельс воинский маршрут…
Подполье было! Народ боролся! Ольга ходила по улицам и всматривалась в лицо каждого встречного. Как узнать подпольщика? Прохожие не смотрели друг на друга. Они торопились пройти мимо. Ольга приглядывалась к немцам. А может, это подпольщик, переодетый гитлеровцем, идет выполнять поручение организации?
Подполье, конечно, было, оно действовало. Вчера Ольге рассказывала соседка, что прямо на улице к немецкому офицеру подошел какой-то мальчик лет тринадцати и выстрелил ему в лицо. За мальчиком бросились вдогонку патрульные, но в эту минуту с крыши разрушенного дома под ноги патрульным упала бомба и взорвалась. Патрульные погибли, мальчик убежал. Он действовал не один, действовала целая группа. Боролись даже дети.
Ольга стала приглядываться к мальчикам. Мальчики чаще всего встречались на улицах. Подросток стал теперь опорой и главою семьи. Мужчин не было, юношей угнали в рабство в Германию, а мальчики десяти — двенадцати лет меняли вещи на рынках или отправлялись в деревню за продуктами. Вот один продает на углу папиросы. Почему он всегда стоит на этом месте? Может, ему поручили следить за немцами, которые выходят из этого дома? Там помещается какой-то штаб… Ольга подошла к мальчику.
— Сигареты, папиросы, спички!..
Нет, он смотрит слишком угрюмо. Если он и знает что-нибудь, то не скажет. Ольга покружила около него и направилась дальше. Через три квартала ее внимание привлек другой мальчик. Он постукивал щетками об ящик, предлагая почистить сапоги. Сапог никто не чистил, но мальчик весело поглядывал кругом и сыпал вслед прохожим острыми словечками. Худой, голодный, изможденный, в отрепьях, а какой бойкий! А не притворяется ли он веселым, чтобы его не заподозрили?
— Почистим, тетенька, ботиночки? Посмотрите, на них грязь еще мирного времени!
— Послушай, — сказала Ольга. — Ты подпольщик?
Мальчик в недоумении уставился на Ольгу.
— Ты можешь мне верить, — с волнением сказала Ольга, — мне надо найти подполье.
Синие глаза мальчика стали совсем круглыми. Он замигал.
— Кого вы спрашиваете, тетенька?
Ольга рассердилась:
— Я знаю, что ты подпольщик. Мне надо немедленно связаться с подпольем. Ты знаешь. Ты стоишь здесь на посту…
Мальчик вдруг сорвался с места и бросился прочь. Ящик со щетками гремел у него в руках. Через минуту мальчик исчез за углом.
Ольга отерла рукою лоб. Так нельзя! Она делает глупости. Надо взять себя в руки.
Ах, как плохо, что у нее нет в городе друзей! Четыре года она училась в Киеве. За эти годы она растеряла здесь товарищей. Не пойти ли по старым адресам?
Ольга исколесила весь город, улицу за улицей. Сотни домов оглядывала она и все прикидывала: этот стоит на отшибе, в нем очень удобно устроить конспиративную квартиру; этот разрушен, но подвалы целы, — в подвалах можно организовать сходки; а этот выходит прямо на улицу, и мимо него все время проходят люди, — для конспирации ничего лучше не придумаешь… Потом ей пришло в голову: тысячи домов в городе, в них живут советские люди, — нет сомнения, что в каждом доме притаился подпольщик. Это было настолько очевидно, что Ольга торопливо вернулась домой: подпольщика надо искать в доме, где ты живешь.
Ольга стала искать предлога, чтобы зайти к соседям. Она забегала к незнакомым людям по какому-нибудь пустяковому делу: одолжить спичку, выменять что-нибудь, спросить, где можно раздобыть порошок аспирина. При этом она пристально ко всем присматривалась. Не этот ли? Как дать ему знать, что ты ищешь связи? Но соседи давали спичку, отказывались выменять кофточку, советовали купить аспирин у немецкого санитара — и спешили спрятаться по своим темным углам.
Наконец Ольга решила пойти к Миколайчику. Ей еще Нина рассказывала, что Миколайчик работает в канцелярии городской управы. Не может быть, чтобы Миколайчик перешел на сторону фашистов. Он случайно остался в городе и теперь приспособляется как может. Но стать изменником он не мог; Ольга слишком хорошо знала Миколайчика — разве не он ругал ее за то, что она механически выбыла из комсомола.
В городской управе Ольге показали комнату, где работал Миколайчик: он служил управделами отдела учета неразрушенных домов.
Когда Ольга вошла, Миколайчик сидел за столом и писал. Он увидел Ольгу и положил перо. Потом снова взял его, снова положил на место и украдкой поглядел по сторонам. Кажется, на них никто не смотрел: сотрудники сидели за своими столами, опустив головы.
Чего это Миколайчик растерялся? Ему стыдно перед Ольгой, что он переметнулся на сторону врага? Или он опасается, что это Ольга переметнулась? А может, ему, как и всем, просто тяжело смотреть в глаза товарищу, который в неволе живет такой же, как и он, проклятой жизнью?
— Здравствуйте, Микола, — сказала Ольга.
— Здравствуйте, Ольга, — ответил Миколайчик, — садитесь, пожалуйста. Давно мы с вами не встречались…
Ольга села. Миколайчик посматривал украдкой по сторонам, иногда взгляд его, пристальный и острый, скользнув по лицу Ольги, задерживался на нем на мгновение, но тотчас скользил дальше — направо или налево.
— Скоро весна, — сказал Миколайчик, — в это лето будет интересный футбольный сезон…
На скольких матчах они побывали вместе! Разве это когда-нибудь было?
— Не думаю, — сказала Ольга. — Война. Да и кто же теперь будет играть?
— А немецкие команды? — сказал Миколайчик. — Немцы имеют большие успехи на футбольном поле. Мы с вами непременно пойдем на матч.
— Непременно… — сказала Ольга без тени восторга.
Немцы имеют успехи и на футбольном поле! Неужели Миколайчик в восторге от успехов немцев на футбольном поле?
Они умолкли. Говорить было не о чем. Как же спросить у Миколайчика? Просто так взять и спросить? Они ведь были когда-то такими друзьями.
— Весной, — быстро заговорил Миколайчик, пугаясь паузы, — будут созданы и наши… местные команды. Наши команды тоже будут созданы весной, — сказал Миколайчик и бросил взгляд на Ольгу. — Я сам организую команду.
— Разве? — удивилась Ольга. — Ведь вы уже несколько лет как бросили играть?
Миколайчик пристально посмотрел на Ольгу.
— Хочется померяться силами с немецкими командами на футбольном поле, — сказал Миколайчик. Он внимательно смотрел на Ольгу. — Немцы хорошие футболисты, но и мы неплохие: еще неизвестно, кто выйдет в финал.
Ольга отвела глаза: как он может говорить про футбол? Неужели он теперь интересуется футболом? Неужели он увлечен перспективой померяться силами с немцами на футбольном поле? Или ему просто некуда уйти от самого себя и он решил спрятаться за футбол?
— Да, да, — точно отвечая на вопрос Ольги, сказал Миколайчик, — я все больше увлекаюсь футболом. Я решил снова стать футболистом. И организую команду. Скоро весна, надо быть готовым. Я достаю бутсы, мячи и все прочее. Вы придете к нам на тренировку?
— На тренировку? — удивилась Ольга. — Зачем же на тренировку? Тогда уж прямо на матч.
— Нет, нет, непременно на тренировку! — сказал Миколайчик и посмотрел на Ольгу. — Вы ведь всегда были отчаянным болельщиком. И сами не плохой спортсмен. Помните, как мы с вами сдавали на значок «Готов к труду и обороне»? Мы создаем команду на базе бывшего Осоавиахима. Непременно приходите на тренировку. Где вы теперь живете? Я как-то заходил к вам…
— Вы заходили ко мне?
— Заходил. В вашей комнате выбито окно, и в ней никто не живет…
— Я живу теперь у матери.
— Ах вот как! — обрадовался Миколайчик. — А я не знал! Я думал, вы уехали в деревню.
— Нет, — сказала Ольга, — к сожалению, мне некуда уехать. — Она смотрела на Миколайчика: Миколайчик умышленно говорил только о футболе, чтобы Ольга не заговорила о чем-нибудь другом. Он, очевидно, решил таиться. Что ж, она не заговорит.
— Вы где-нибудь работаете? — спросил Миколайчик, пугаясь паузы. Он поглядывал исподлобья — не прислушиваются ли сотрудники к их разговору?
— Я не работаю, — сказала Ольга, — мама умерла, у меня на руках ее дети…
— Ах! — сказал Миколайчик, — мама умерла…
Ольга вспомнила, как у Миколайчика умерла сестра, как он горевал, а она его утешала. А теперь у нее умерла мама, но им не о чем говорить.
Ольга поднялась.
— До свидания, Миколайчик. Я заходила сюда по делу, и мне захотелось навестить вас… — Ольга бледно улыбнулась.
Миколайчик вскочил и пожал Ольге руку. Он бросил на Ольгу теплый, дружеский взгляд, как когда-то.
— До свидания, Ольга. Очень рад, что вы живы. Когда нам для заседания отдела понадобится стенографистка, я вызову вас. Оставьте мне ваш новый адрес.
Ольга дала свой адрес. Зачем она дала свой адрес? И почему он заговорил вдруг о стенографии? Ольга не предлагала своих услуг и ни о чем его не просила…
— А на футбол мы с вами непременно будем ходить, — весело сказал Миколайчик, — непременно! Мы организуем прекрасную команду, и надо будет хорошенько потренироваться, чтобы победить!.. Вы придете к нам на тренировку. Я зайду за вами, и мы пойдем вместе.
Ольга вышла. На сердце у нее было тяжело. Зачем она ходила к Миколайчику? Притворяется он или не притворяется, что увлечен перспективами футбольного сезона, все равно он не подпольщик. Ну, какой из него подпольщик? А если он и подпольщик, то какие у него основания доверять Ольге? Только то, что они вместе ходили на футбол. Было просто бессмысленно идти к Миколайчику и на что-то рассчитывать… Он только из вежливости говорил с нею о футболе…
Вдруг Ольга стала как вкопанная. Ее пронизала ясная, волнующая догадка: Миколайчик говорил вовсе не о футбольных командах!
Ольга быстрым шагом пошла назад. Сердце у нее колотилось. Она пустилась чуть не бегом. Померяться силами с немцами! Готовит бутсы и мячи! «Готов к труду и обороне!» Тренироваться, чтобы победить!..