Адвокат и его клиент покинули кабинет. Через несколько минут адвокат вернулся один.
- Александр Николаевич. Я тут клиента отпустил. Может, есть желание пообщаться одним?
- Садитесь Юлий Леонидович. Я хорошо Вас знаю и поэтому отпираться не собираюсь. Вы все равно донесете до меня свое мнение. Пусть это произойдет сейчас, чем в результате длительной осады.
- Ну вот, «садитесь». Сие, особенно в кабинете следователя, звучит очень плохо. Обычно, я в своей работе избегаю подобного слова. Да и многие другие, в том числе и с «Вашей стороны»- судьи или прокуроры, так же стараются не произносить такого слова.
- Очень обидно слышать такое от очень уважаемого и образованного человека как Вы, получившего образование еще в Советских учреждениях. Зачем идти на поводу у всякого рода жуликов или бандитов. Слова «присядьте» в Русском языке нет. В крайнем случае, пока нет. Пусть «они» между собой говорят, как желают. Да и со скромно образованных прокуроров и судей не стоит брать пример. А нам, интеллигентным людям, можно поговорить на нормальном Русском языке, без «фени». Кстати. А на Иврите есть такое слово?
- Да, я согласен с Вами. Наверное, такого слова нет. Тем не менее, мои клиенты очень болезненно относятся к предложению сесть, и я обязан такое учитывать. А по поводу Иврита, извините, хотел познать его более детально, не получилось. По этой причине дать ответ не могу.
- Кстати, Юлий Леонидович, я слышал о Вашей поездке в Израиль на ПМЖ. Скажите, конечно, если это Вас не обижает- а чего так все, с позволения сказать, скоропостижно, закончилось?
- Вы уводите в сторону наш разговор. Хотя . . ., если хотите. Да, действительно, в прошлом году я решил посетить родину своих предков. Некоторые, не очень умные люди, обставили это как отъезд на ПМЖ. Но, Вы же не думаете, что я готов на такое без серьезной подготовки. Мы с Вами работаем уже давно и, лично я, думаю, что Вы не относитесь к глупым людям, безответственно распространяющим такие нелепые слухи. Я ездил для ознакомления с этим вопросом. И, честно скажу, рад, что поступил именно так. А вывод такой- в Израиле я категорически не смогу жить по причине того, что там живут одни евреи. Представляете? Что мне делать в этой стране? Там все уже давно поделено, распределено и, о ужас, они живут по совсем другим законам. Там нет клиентов, готовых нести мне свои «пять золотых» просто потому, что я юрист. Этого мало. Требуется быть МЕСТНЫМ юристом. А что мне там еще делать? Мести улицы или идти в подмастерья к местным адвокатам. Нет, извольте. Я уже не в том возрасте.
А что делать моему сыну? Здесь я его «отмазал» от армии. Но, это здесь! А там такие фокусы не проходят. Нет справки, что отслужил – добро пожаловать на службу. А ведь там армия воюющая! В общем, от мысли переселиться на историческую родину я категорически отказался.
И теперь, могу Вам ответственно заявить, что более убежденного Россиянина, чем я, найти трудно.
А теперь, когда я удовлетворил Ваше любопытство, может, все таки, перейдем к интересующей меня теме.
После этого адвокат довольно откровенно предложил Смирнову «помощь» в расследовании уголовного дела, к настоящему моменту, возбужденному в отношении его клиента по статье доведение до самоубийства. Точнее говоря, он предложил сотрудничество. Взаимовыгодное. Конечно, в таких делах этому адвокату не было равных в их городе и не зря его клиенты несли к нему свои «золотые». Вот только это была их далеко не первая встреча. За прошедший год, стараниями Смирнова, пять клиентов этого адвоката отправились в «края не столь отдаленные», что являлось своеобразным антирекордом. Вернувшись после посещения исторической родины, Юлий Леонидович с удвоенной силой начал создавать себе репутацию, позволившей бы ему безбедно прожить остаток трудовой жизни, для чего попытался распространить свое влияние и на жителей их военного городка. Зря он это сделал. Теперь, безупречная репутация адвоката, прежде славившего тем, что он с легкостью разваливал даже самые «не убиваемые», с точки зрения гражданских прокуроров дела, сильно померкла. И по этому, от результатов именно этой проверки, зависело напрямую количество его клиентов, да и их качество в денежном выражении.
Юлий Леонидович откровенно посетовал на глупость своего клиента но, тут же искренне заверил в его невиновности. Кроме этого, прозвучал откровенный намек на то, что если они найдут взаимопонимание, вышестоящие прокуроры не станут отменять принятое Смирновым «законное и обоснованное решение». Естественно, о прекращении уголовного дела. Особо подчеркивалось, что разговор ни о каком вознаграждении не стоит. Смирнов уже давно приобрел характеристику «не берущего», и теперь никто бы не решился на такое. И зачем? Ведь иметь покровителя в лице высшего командира РВСН намного лучше. А уже доставленные неприятности- о них можно и забыть, конечно, если главная цель достигнута . . .
Смирнов постарался не использовать категорических выражений, и они с адвокатом расстались вполне дружески. В крайнем случае, адвокат удалился вполне удовлетворенный результатом разговора. И правда, а чего тут думать! Такой шанс редко кому выпадает! И самое главное, именно трудолюбие и честность Смирнова создали ему репутацию, не позволяющую заподозрить его в чем то криминальном. Тем более, те, кому надлежало его заподозрить, именно этим заниматься и не собирались. Идеальное сочетание!
Вот только в душе Смирнова все было не так просто.
На следующий день ему доложили, что солдат пришел в себя. Причем, доложили не те, кто обязан это сделать немедленно по своим должностным обязанностям, а так, «доброжелатели».
Александр немедленно прибыл в госпиталь и буквально в дверях столкнулся с заместителем командира дивизии по воспитательной работе. К счастью, полковник только собирался войти в палату и сейчас с откровенной враждой поглядывал на него.
В не меньшей растерянности находился и начальник отделения госпиталя, подобострастно сопровождавший «высокого гостя». Теперь, особенно после фразы, во время произнесения которой и появился Смирнов: «Все нормально. Солдат чувствует себя нормально, можете смело говорить с ним на любые . . . », врач растерянно переводил взгляд с одного офицера на другого, в душе явно желая провалиться сквозь пол.
Смирнов ничего не стал говорить, и молча прошел в палату, весьма неучтиво подвинув плечом полковника. Стоит ли удивляться, что ему никто и не подумал мешать.
В палате, рассчитанной на четыре койки находился только один пациент- худощавый парнишка ниже среднего роста. На шее у него отчетливо просматривалась странгуляционная борозда. Солдат удивленно разглядывал посетителя.
- Простите, а Вы кто?
- А Вы кого ждали?
- Доктор мне сказал, что сейчас придет замполит дивизии- полковник. Фамилию его я не помню, но точно помню, как он выглядит. Вы же, майор, и на него явно не похожи. Доктор мне приказал ни с кем больше не разговаривать.
- Даже с мамой. Кстати, а где она? Или у Вас с ней «особые» отношения?
- Она приедет завтра. Так, доктор сказал. Она решила приехать сразу, как только я приду в сознание.
- Так доктор, сказал?
- Да. Так, кто Вы?
- Как тебе сказать. Я действительно не замполит. И разговаривать со мной совсем не обязательно. Давай так сделаем. Я сейчас дам тебе бумагу, где ты напишешь, что ни к кому претензий не имеешь, и я пойду по своим делам, прокурорским. Договорились?
- Прокурорским?
- Да, я следователь прокуратуры и моя фамилия- Смирнов. А потом, общайся с кем хочешь. К сожалению, так положено. Хочешь- не хочешь, а мне необходимо спросить тебя, что же именно произошло. Тем более, вопреки «традиции», посмертной записки не обнаружили. Хорошо хоть тебя успели снять, а так бы долго голову ломали, что же именно произошло.
Солдат как то затравленно взглянул на собеседника и закрыл глаза. Александр терпеливо ждал. Прошло минут десять, пока солдат соизволил продолжить общение.
- Записки действительно не нашли?
- Действительно. Или, как бы тебе более доступно ответить- «зуб даю». Устраивает? Так она все таки была?
Солдат натянуто улыбнулся.
- Не знал, что прокуроры могут так разговаривать.
- Прокуроры могут разговаривать по разному. Ладно, не буду тебя долго мучить. Говори, что произошло. Пока коротко. И пойду я заниматься своими делами. Да, вот тебе копия постановления о возбуждении уголовного дела, прочти, на досуге.
Солдат немного помолчал и начал рассказывать.
Он прибыл в полк после учебки полгода назад. В учебке служба шла нормально. Он хорошо учился и командиры пророчили ему безбедную жизнь в части. Он даже начал подумывать о службе по контракту. Отличные характеристики и оценки послужили основанием для назначения на престижную должность в шифровальный отдел. Именно этой специальности его и учили в учебке. Попасть на эту должность являлось вершиной мечтаний очень многих солдат. Службу несли в отдельном здании. Основной контингент контрактники, в основном, женщины. Все размерено и спокойно. Никаких тебе неудобств, в виде торчания на посту в мороз, рытья окопов и еще многого другого. Питание в столовой командного пункта по летной норме. В свободное от дежурств время никто не мешает отдыхать, так как на смене требуется предельная внимательность, и никто не желал рисковать, подставляя себя в качестве виновника в срыве боевой задачи пусковых установок ядерных ракет находящихся на постоянном боевом дежурстве. В общем, перспективы самые радужные. Были . . .
С первого дня у него не заладились отношения с непосредственным начальником – старшим лейтенантом, требовавшим зазубривания наизусть огромного количества инструкций и других документов. Сначала он попытался выполнять поставленные задачи, но скоро понял, что такое ему не под силу. Бесконечное зазубривание огромного количества материала отнимало много сил, что мешало качественно выполнять прямые должностные обязанности. Он стал рассеянным и начал допускать ошибки. Чувство ответственности заставило обратиться к старшему лейтенанту, с просьбой избавить от зазубривания ненужного, по его мнению, материала. Например, положений Устава гарнизонной и караульной службы, инструкций и должностных обязанностей других подразделений. Это вызвало у старшего лейтенанта вспышку агрессии. Офицер обвинил подчиненного в тупости, а потом и избил. С этого времени жизнь превратилась в настоящий кошмар. Старший лейтенант с нескрываемым наслаждением издевался над ним, оскорблял, бил. При этом, как ему показалось, офицер при этом испытывал наслаждение.
Понимая, что необходимо попытаться найти выход их сложившейся ситуации он обратился к замполиту роты и попросил перевода в другое подразделение. Действительно, если он не справляется с этой работой, путь назначат на другую, не такую ответственную.
Решение оказалось явно ошибочным. Замполит роты передал содержание разговора старшему лейтенанту, что привело того в ярость. С этих пор офицер начал еще более жестоко и извращенно издеваться над подчиненным. Например, теперь бил аккуратнее, без следов. Кроме этого, он нашел другой эффективный способ издевательства. К этому времени наступила зима. Морозы стояли под тридцать градусов. Старший лейтенант заставлял его одевать на летнюю форму общевойсковой защитный комплект (ОЗК) и противогаз, после чего он по несколько часов выполнял различные упражнения на улице. После этих занятий он в таком виде находился на боевом посту. Любое отклонение от установленных требований заканчивалось избиениями. От такого напряжения он стал часто терять сознание. Наконец, измотанный до предела он не выдержал и заснул во время дежурства, пропустив поступивший сигнал. Это происшествие вызвало волну разбирательств и наказаний. Досталось и старшему лейтенанту. Произошедшее потом оказалось настолько страшным, что он даже сейчас не может об этом рассказать без содрогания. Закончив «воспитательные мероприятия» старший лейтенант отправился домой, пообещав в случае повторения подобной ошибки устроить такое, что по сравнению с уже произошедшим, покажется приятным времяпровождением.
В пять утра он проснулся от того, что в дверь аппаратной кто- то настойчиво стучал. Его разбудила женщина- контрактница, испуганно сообщившая, что опять пропущен сигнал. Девушка так расстроилась, что заплакала. По ее виду он понял, что эта ошибка оказалась еще более серьезной, чем предыдущая.
Когда девушка ушла, он написал записку с признанием, что именно он допустил ошибку в работе и просит никого другого не наказывать, снял брючной ремень и повесился на перекладине стойки аппаратуры.
Смирнов слушал солдата очень внимательно. Он пытался найти в его рассказе нестыковки, неточности, любое, что могло бы позволить выявить неискренность. Он внимательно следил за выражением лица собеседника. И этому имелись весьма веские основания.
Обычно, Александр по ходу беседы заполнял протокол. Сейчас изменил этому правилу, стараясь как можно лучше разобраться в произошедшем. Изучая материалы уголовного дела, он очень внимательно ознакомился с материалами, характеризующими личность солдата. К этому времени, по его поручению уже отправился по месту жительства до призыва потерпевшего офицер, причем, которому Смирнов доверял. Пока подтверждений психических отклонений, о чем упорно свидетельствовали представленные ему материалы проверки, он не находил.
Большую часть свидетелей Смирнов уже допросил. Как и следовало ожидать, «рука» командования уже сильно ощущалась. Свидетели очень неохотно шли на контакт и по большей части откровенно лгали. Будучи опытным следователем, Александр сразу изъял всю имеющеюся документацию из шифровального отдела, упаковал ее в ящик и передал на ответственное хранение в секретную часть дивизии. Начальник секретной части доверия не внушал но, Александр искренне надеялся, что тот вряд ли решиться самостоятельно вскрывать опечатанный ящик и фальсифицировать документы, хотя, к моменту изъятия ушлые командиры уже основательно ее подчистили. Оставалось надеяться, что не все, и при внимательном ознакомлении с документацией, факты фальсификации удастся доказать.
Наконец солдат устало замолчал. Александр задал еще несколько уточняющих вопросов и переместился за стол оформлять протокол.
Солдат явно нервничал и когда получил протокол для ознакомления, вдруг заявил, что Смирнов допустил много неточностей. Уточняя, что именно не понравилось потерпевшему, Смирнов вдруг поймал себя на мысли, что боец занял позицию «и Вашим и нашим». Постепенно, услышанный рассказ превращался в нечто, весьма отдаленно напоминавшее услышанное Александром. Кроме этого, именно теперь содержание протокола стало противоречивым и непоследовательным.
Такое его категорически не устраивало. Дело в том, что при расследовании такой категории уголовных дел требовалось, что бы потерпевший однозначно определился с тем, чего именно желает добиться. Или наказания виновных, или максимальной материальной выгоды. Метание из стороны в сторону приводило, как правило, к «нулевому» результату. То есть, виновный избегал привлечения к ответственности, а осознавший что его обманули потерпевший, начинал судорожно писать во всевозможные инстанции жалобы о том, что следствие проведено недостаточно грамотно и объективно. На что же еще ему жаловаться? Ведь не на себя же любимого, собственную жадность и трусость.
Вот и сейчас, разговаривая с солдатом, Смирнов так и не мог определиться с вопросом, а как же именно ему поступить. Сложившаяся обстановка позволяла откровенно заволокитить дело, позволить потерпевшему «срубить» по максимуму, и благополучно избежать негативных оценок его работы со стороны вышестоящих прокуроров. А потом можно и прекращать дело. Благо, что фактически, он добро на такое получил.
Так и не решив как поступить, Смирнов заставил солдата сформулировать ответы на интересующие его вопросы и скрупулезно изложил их на бумаге.