Он протянул мне свою хрупкую мальчишескую руку, и я бережно сжал её в своей стальной длани.
— Ну что, Герман Сергеевич… То есть, извините, Гермес…
— Зови меня как хочешь, Валёк. И не дрейфь, всё будет хорошо.
— Ладно… Я вам верю. Ну всё, я пошёл.
И он пошёл. На фоне Истока его фигурка казалась крохотной. Я видел, хоть и не без труда, как он дошёл до того места, где плоскость Мира обрывалась вертикально вниз. На краю этого обрыва он на мгновение замер, словно в нерешительности, но потом, похоже, взял себя в руки и шагнул в пропасть.
Я знал, что он чувствовал в этот последний момент, и даже немножко позавидовал ему. Это ни с чем не сравнимое ощущение, когда ты погружаешься в радужные волны Истока и напрочь забываешь о том, кто ты, где ты, и зачем сюда пришёл. Ничего более не имеет значения, но каждая секунда твоего существования наполнена высшим смыслом и абсолютной гармонией…
Ладно, Герман Сергеич, хорош слюни пускать, сказал я себе. Придёт время, и ты отправишься на Переход. Тогда и поплаваешь в волнах Истока. А если повезёт, сможешь и обратно выплыть…
Все мы, Духи, однажды родились в этих волнах, вышли из этих волн, и я едва ли погрешу против истины, если скажу, что с тех достопамятных времён каждый из нас больше всего мечтает хотя бы ненадолго вернуться обратно. Для того и существует Обряд Перехода — обряд обновления, перерождения. Мы вечны, но даже мы порой устаём. Как бы странно это ни звучало, кое-что человеческое не чуждо даже нам.
Однако пора бы уже моему ныряльщику вынырнуть, подумал я. И точно: в тот же миг от радужного полотна отделился светящийся эллипсоид, пролетел над пропастью и приземлился неподалёку от меня.
Я подошёл поближе. Это всегда очень забавно и одновременно вызывает ностальгические ощущения.
Новорожденный Дух неподвижно лежал у моих ног выброшенной на берег медузой. Ни формы, ни цвета, ничего. Только разум, сохранивший как человеческие воспоминания, так и «память Истока» — знания о Духах, о новом для него Мире, и всех остальных Мирах Радуги.
— Ну? И долго ты собираешься так валяться? — спросил я с усмешкой.
Он зашевелился, очевидно, попытавшись подняться или хотя бы принять какую-нибудь форму, но у него, естественно, ничего не вышло.
— Ай, брось, старина. Просто представь себе, что ты — Валентин Звезда, двадцати… Сколько тебе там было лет? Неважно. Так вот, представь, что ты проснулся утром, понемногу пришёл в себя и, преодолевая лень, встал с кровати.
И он действительно встал! Медузообразное нечто приобрело форму человека, постепенно став тем самым Валентином, которого я допрашивал сегодня днём. За одним исключением: вместо привычной одежды на парне были только трусы и майка.
— Это что ещё за стриптиз? — саркастически усмехнулся я.
— Простите, — он густо покраснел. — Просто вы сказали, чтобы я представил, что проснулся, вот я и…
— Хорошо хоть я не додумался присоветовать тебе вообразить себя вылезающим из ванной, — я, не сдержавшись, расхохотался. — Так, ладно. Урок второй: одежда. Представь себе, что ты одет во что-нибудь… Ну, во что бы ты сам хотел одеться? Вот это и представь.
— Хорошо, — Валя кивнул и зажмурился. Поверхность его тела сразу же пришла в движение, подобно океану Соляриса меняя форму, текстуру и цвет. Некоторое время спустя он уже стоял передо мной в бежевых холщовых штанах и белой футболке. Я удовлетворённо кивнул:
— Неплохо, а то дни стоят жаркие. Но ты кое-что забыл.
— Что? — удивился Валя.
— Обувь, молодой Дух, обувь. Или так и пойдёшь босиком? Впрочем, сейчас это неважно. Мне нужно уладить кое-какие детали в Мире людей, так что тебе лучше отправиться в Штаб Ордена Радуги. Это теперь твой дом родной, он же место работы, он же твоя родина, сынок. Познакомишься там со всеми…
— Герман Сергеевич, а можно я с вами пойду? Если вы не против, конечно…
Опаньки. Да этому парню страшно! Даже после экскурса в историю, даже после купания в Истоке! Или он просто необщительный? Помнится, на допросе он говорил о чём-то подобном.
— И куда же ты, друг сердешный, со мной пойдёшь? Меня вон супружница из ванны всё никак не дождётся, а тут ещё ты такой красивый… Ну да ладно. Но тогда уроки номер три и четыре сразу, экстерном. Урок номер три: общение. Знаешь фишку, да? У людей это называется телепатия, Духи привыкли звать это мыслеречью. Делается просто. На меня или посмотрел, или просто обо мне подумал, и одновременно сказал мне мысленно то, что сказать хочешь. Давай, действуй. Передай мне «Привет, мир!»
Валька хихикнул, но спустя секунду я услышал в своей голове его звонкий голос, радостно возвестивший Миру о своём рождении.
— Молодцом! Общаться таким образом ты сможешь с кем угодно, где угодно и когда угодно. С людьми тоже можно, только они этого пугаются сильно и ответить внятно не могут. Но это ничего, я тебя потом научу в сны ходить, тогда полегче станет. Ну-с, а теперь урок четвёртый: невидимость. Как видишь, азбука Духов в целом весьма тривиальна. Но для того, чтобы стать невидимым для смертных, тебе нужно не выходить с Той Стороны, даже когда окажешься на Этой. Понимаешь, о чём я? Вот мы сейчас здесь, и нас, как и этого места, человеку не увидеть. Помнишь, как ты меня сначала не заметил, хотя я фигура довольно приметная? Вот и тут та же история. Информация обо всём этом хранится в твоей голове, тебе её туда Исток прописал, так что особенностей расписывать не стану, сразу перейдём к практике. Давай за мной.
Я обернулся: дверь в ванную, как я и ожидал, одиноко висела в пустом пространстве там, где я её оставил.
— Сейчас зайдём, и дальше только мыслеречью. Окажемся в моей ванной. Правда, тебя я оттуда сразу же выпровожу, поскольку всё ещё хочу погрузиться, так сказать, в очищающие воды, ибо после работы устал как собака. Так что, брат Валентин, ты отправишься исследовать мою квартиру, стараясь не попасться на глаза моей жене Марине. Хождение по Той Стороне — штука тонкая: нет стопроцентной гарантии, что она тебя случайно не заметит, — например, в зеркале. Так что будь начеку. Держись теней, либо наоборот — самых освещённых мест: там шанс быть обнаруженным почти нулевой. Если совсем прижмёт, выходи из квартиры и звони в звонок. Когда она откроет, скажешь, что ты мой друг и должен срочно со мной поговорить. Мариночка, конечно, дама с характером, но ты её обаяешь, и она не устоит. Тогда и прятаться не придётся. Да, и ещё момент. Пройти сквозь стену просто: идёшь себе, как если бы никакой стены там не было. Понял?
— П-понял.
Хе, завалил я тебя информацией, верно, дружок? Ладно, подумал я, тебе полезно. В конечно счёте, для тебя всё только начинается.
— Если понял, тогда заходим. На счёт «три»: раз… два… три!
На счёт «три» я открыл дверь, и мы дружно ввалились в ванную.
Хорошо всё-таки что в Мире людей я довольно худощавый и во мне не три метра росту, пришла в голову невольная мысль. Да и Валя, на счастье, тоже юноша худенький. Ванная комната у нас не то чтобы очень тесная, и всё же.
«Так, к выходу готов?»
«Кажется…»
«Когда кажется, Валентин Иосифович, надо креститься. Давай, выходи. Как я учил: сквозь дверь, и невидимкой по квартире. Эх, надо будет тебя в следующий раз поучить азам полиморфии. Например, как обращаться в муху. Довольно удобно, главное — чтобы не прибили. Всё, пошёл».
И он пошёл. Стал прозрачнее (умница!), без труда прошёл через дверь… Вроде бы всё в норме.
— Герка, ты там скоро? — раздался недовольный голосок с кухни.
— Скоро, детка, скоро. Ещё десять минут.
— Ну во-от, опять разогревать!
— Да оставь ты его в покое, этот ужин! Я его любым съем, ты же всё-таки старалась.
Она ничего не ответила, но, кажется, я попал «в яблочко». Если только она поверила этой внезапной и такой неискренней нежности.
Ладно, будем верить в лучшее.
Я погрузился в воду, краем уха услыхав, как где-то за горизонтом звякнула, свалившись на пол, какая-то посуда.
— Гер, это ты там грохочешь?
— Нет, детка, я всё ещё в ванной.
— А это тогда что?.. — кажется, её голос дрогнул. Что ж, даже юным хищницам не чуждо человеческое, я бы даже сказал, девчачье.
«Валя, не громи посуду, ты пугаешь даму!»
«Простите, Герман Сергеич! Я случайно!»
Одуреть можно, подумал я и с головой ушёл под воду. Минуты две спустя я услышал звонок в дверь: похоже, Вале надоело бродить по квартире тенью отца Гамлета, и он решил разыграть наш сценарий «Визит старого друга».
«Только смотри, не накосячь. Люди, Валентин, они иной раз проницательнее Духов оказываются».
«Я понял».
— Вы к кому? — с подозрением спросила Марина в прихожей.
— Здравствуйте, я к Герману Сергеевичу Кастальскому. Мне сказали, он тут живёт.
— Живёт. А вы, собственно, кто такой?
— Я? Я сын его друга. Герман Сергеевич с моим отцом вместе в университете преподавали.
Ай да Валька, изумлённо булькнул я. И когда это он про моё университетское прошлое разузнать ухитрился?
— Да-а? А как вас зовут?
— Валентин Вершинин. Я Ефима Семёновича сын.
— Что ж, очень приятно. Я Марина, жена Германа. Вы заходите, раз уж пришли. У вас к Герману какое-то дело?
— Да, мне необходимо сообщить ему нечто очень важное.
«Только не переборщи», передал я.
— Проходите сюда, в гостиную. Герман недавно с работы приехал, сейчас в ванной отмокает. И он ещё не ужинал, так что я вам, пожалуй, предложу поесть, если вы не против. Что будете пить?
— Пить? О, я, признаться…
«Скажи, что с удовольствием выпил бы чаю».
— Знаете, Марина, я бы просто чаю выпил, если можно.
— Хорошо. Посидите тут, я сейчас сделаю вам чай. Вы пьёте пуэр? Герман обычный чай не пьёт, только китайский. Даже научил меня его заваривать. Та ещё морока, честно говоря, но чего не сделаешь ради любимого мужа.
Я чуть не захлебнулся.
Так, Кастальский, пора тебе отсюда вылезать. А то Бог её знает, до чего она там может договориться такими темпами.
— Признаться, никогда раньше его не пробовал, но, думаю, это вкусно. У Германа Сергеевича всегда был отменный вкус.
— Это да, — согласилась Марина. — Что ж, в таком случае я заварю нам чайник.
— Буду вам очень признателен, — ответил вежливый Валя.
Она ушла на кухню, а по дороге едва не столкнулась со мной, выходящим из ванной. Взяв меня своей хрупкой, но цепкой лапкой за отворот халата, она заговорила тихо, чтобы Валя не услышал:
— Там какой-то паренёк, говорит, что сын твоего друга. Говорит, что зовут его Валентин Вершинин. Я твоих университетских друзей не знаю, но парень выглядит приличным. Так что, Герка, иди-ка ты переоденься во что-нибудь более подобающее. К тебе всё-таки гость пришёл.
— Не волнуйся, девочка, — я чмокнул её в макушку. — Вальку Вершинина я знаю с малолетства, а с его отцом мы всегда большие друзья были. Это свой человек. Ты ступай лучше сделай чаю, а заодно принеси мой ужин в гостиную.
— Хорошо, — прошептала она, мигом отпустив мой воротник. И я подумал: а не дурь ли ты затеял, Герман Сергеич, с этими финансовыми махинациями? Оставишь девчонку ни с чем. А за что, спрашивается?
Да, есть у меня такая дурная черта: в последний момент, когда удар уже нанесён или почти нанесён, мне становится жаль противника. Однажды, во время Первой Войны, эта жалость едва не привела меня к Падению. Если бы не один мой добрый соратник, кто знает, где бы я сейчас был.
Тьфу-ты, пропасть.
Я заглянул в гостиную, кивнул Вальке:
— Какие люди! Валькинштейн! Как тебя сюда занесло?
— Долгая история, Герман Сергеич, — улыбнулся юноша.
— Ладно, я тогда переоденусь сейчас и приду, ты уж подожди меня ещё немножко.
— Без проблем, Герман Сергеич.
Я направился в спальню. На душе было гадко.
Ведь если подумать: за что я мщу этой девочке? За то, что взяла меня в оборот? Да сейчас все так делают! Дарвинизм, естественный отбор. Выживает приспособленный. И вообще, мало ли кем я мог оказаться. Был бы каким-нибудь беспринципным, циничным гадом, кинул бы её в итоге ради другой, помоложе… и осталась бы девчонка ни с чем. Вот она и подстраховалась… К тому же, 30 лет — это у них всё-таки какой-никакой, а возраст. А у Маришки, кроме красоты ослепительной, за душой-то ничего особого нет. Институт закончила с грехом пополам, потом работала полгода у брата на фирме, да и кем, секретаршей… А ведь всем хочется хорошей жизни, спокойной, в достатке. В смысле, людям. А ей, может, детей хотелось… Мы об этом никогда не говорили, но кто её знает…
Более того, в конечном счёте именно циничным гадом я и оказался. И кинул, пусть не ради другой, а вообще, вместе со всем миром. Улёт же, завтра на Шипиловской. Тут, понимаешь, Миры спасать надо, тут не до личной жизни. А я опустился до мести… Измельчал ты, Герман Сергеич, как есть измельчал. Пожалуй, надо тактику получше продумать. В конце концов, я ведь Паладин! Воин Света, Рыцарь в сияющих доспехах! Должен быть благородным и всё такое. А что вместо этого?
— Герка! Ужин стынет! И чай я заварила! — крикнула Маринка из гостиной.
Я рассеянно поглядел на своё отражение в зеркале и поскрёб заросший трёхдневной щетиной подбородок. Затем извлёк из шкафа чёрное кимоно с золотыми драконами и, примерив, подмигнул своему отражению. Отражение состроило недовольную гримасу. Тогда, тяжело вздохнув, я переодел нелепый наряд на классические левайсы, белую футболку и красно-клетчатую рубашку навыпуск. Пусть лучше так, скромненько и не на выставку.
— Иду, Мариш!
…
Потом сидели в гостиной. Я поужинал, и теперь мы втроём пили очень недурной пуэр. Что поделать: как я уже говорил, я немного гедонист. Хочется иногда пожить со вкусом. Посидеть вот так вот, расслабившись, попить чаю или чего покрепче. Посмотреть телевизор, в конце концов, а лучше — какой-нибудь хороший фильм, вроде того же «Привидения». Помню, Маринка по моей просьбе полгода ходила, стриженная под мальчика, а-ля Молли Дженсен… Приятные воспоминания.
Впрочем, на этот раз голова никак не желала заполняться подобными благостными мыслями. Было как-то тоскливо и пусто. Я смотрел на этих двоих, весело болтавших о чём-то отвлечённом, и думал: смотри, Герман Сергеич — такой могла бы быть твоя семья. Если бы Катя и Игорёк остались живы… Игорьку бы сейчас было 18, но Валька выглядит моложе своих лет, так что… А Катя, конечно, выглядела бы старше, но… разве это важно? Нет, не это. Важно то, что они сидят сейчас перед тобой, эти двое, Дух и человек.