Зато теперь я вспомнил, кого напомнила мне Валина Шанталь. Всё верно, её — Смерть. Не знаю, почему, и как это стоит трактовать, но сегодня я, пожалуй, не буду забивать себе голову лишними деталями.
— Ну вот что. Тут в одной из камер сидит паренёк. Звать Валентин Звезда. Скоро… Возможно, ночью он совершит самоубийство, притом, думаю, довольно необычное. Но дело не в этом. Я знаю, что тебе становится известно о каждой смерти во всех Мирах: ты же Смерть, в конце концов. Так что, пожалуйста, сообщи мне, как только он окажется возле Истока. Кстати, куда они у вас нынче после этого отправляются?
— В Преддверия Ада, а дальше по Кругам.
— В общем, всё как в старые-добрые времена, — попытался схохмить я. Смерть промолчала. Я пожевал губы: — Ну хорошо. Значит, как только он достигнет Истока, ты мне сообщаешь, любым удобным тебе способом. Хорошо? Не знаю, хочешь, смску скинь, хочешь, позвони… Словом, как угодно, но сообщи. Договорились?
— Да.
Что-то не везёт мне с женщинами…
— Вот и ладно. Всё, можешь быть свободна. Спасибо… за сотрудничество.
— Не за что.
Сказала и вышла из кабинета. Моё боевое настроение тоже куда-то вышло, судя по всему. Не давая себе скукситься, я похлопал себя ладонями по щекам:
— А ну-ка, Герман Сергеич, хорош кисляка давить! У тебя дел невпроворот, вот и давай, действуй. Да живее, живее, мухой! А то нашёл, из-за чего скисать, — из-за очередной юбки, тьфу-ты!
Внезапно вспомнилась Катя — ярким, насыщенным фотоснимком какого-то забытого летнего дня, наверное, похожего на сегодняшний. В груди заныло. Катя была моей единственной любовью — среди людей, конечно. Она умерла вскоре после того, как родился наш сын, Игорёк, который последовал за мамой где-то месяц спустя.
Эта боль — нестерпимая, острая, режущая по живому — была лишь частичкой всей той боли, что довелось пережить мне — древнему Духу, Лорду Гермесу Несокрушимому. Но для человека по имени Герман Сергеевич Кастальский она была куда значительнее. По сравнению с этой болью даже Афган — мой бессмертный кошмар — не казался мне таким невыносимым.
Будь я обычным человеком, подумалось мне, я бы, наверное, однажды тоже покончил с собой, вот как этот парень, который собрался улететь с многоэтажки на Шипиловской. Как я там говорил, про страдания? Чёрт побери, иногда их слишком много. Во всяком случае, для человека.
Но я — не человек. На мне лежит огромная ответственность. Если, не дай Радуга, Искажённый доберётся до Истока раньше, чем я наберу и обучу команду… Кто знает, чем это может обернуться для всех нас, Духов? А для людей?
Так что не время страдать, Кастальский! А, кстати, сколько времени? Без пятнадцати восемь. Пока доеду до банка… Домой, конечно, приеду поздно. Маринка, вне всякого сомнения, будет в ярости — но на то и расчёт. Мне нужно, чтобы она на меня смертельно обиделась, и чтобы завтра души её в квартире не было, во всяком случае, днём.
А потом будет уже всё равно.
Банк — центральное отделение, сегодня мне туда — на Садовнической: ехать полчаса, плюс пробки. По геморройной Каширке не поеду, лучше по Люблинской. Если не встану у Ставропольской или у Текстильщиков, доеду даже меньше, чем за полчаса. Или уж по Каширке прохватить? Бешеной собаке семь вёрст — не крюк, к тому же полюбуюсь на высотку, откуда завтра прыгать буду. А нет, не полюбуюсь: она же дальше по Шипиловской…
Ладно, чёрт с ним со всем. Как говорится, он сказал «поехали!» и махнул рукой.
…
Доехал я и правда быстро. На Каширку решил не соваться и правильно сделал, хотя клятые светофоры и автолюбители на Люблинской раздражали не меньше. А у меня ещё и машина не сильно «крутая», не «Мерседес» какой-нибудь, и не «БМВ», а всего-то «Ровер-75». Решил, понимаешь, поддержать британского производителя. К тому же на «Роллс-Ройс» или «Бентли» денег всё равно не хватило бы, да и не пристало штатному психологу Зябликовского ОВД на лимузинах раскатывать. А «Ровер» — это и аристократично, и в меру скромно. Зато годовалый, и на спицованных хромированных дисках. Самое то, что надо.
В банке, как водится, встретили приветливо. Оно и понятно: постоянный клиент, к тому же с неплохими накоплениями.
Я вызвал своего менеджера, а когда он вышел, отвёл в сторонку и сказал:
— Я хочу забрать свои активы и закрыть все счета.
Глаза у него округлились:
— Могу ли я узнать причину?
— Вполне, — обронил я небрежно. — Я уезжаю из страны. Насовсем.
— О, вот оно что, — закивал он. — Понимаю. Нам будет вас недоставать, Герман Сергеевич.
— Ну-ну, — улыбнулся я. — Уверен, у вас и без меня работы хватает.
— Что есть, то есть, — ответил он скромно, но тут же опомнился: — А ваша супруга? Она в курсе? Вы ведь понимаете: согласно договору, нам необходимо её письменное согласие.
— Супруга на чемоданах, ждёт-не дождётся отъезда. А согласие — вот оно.
И я протянул ему лист бумаги, испещрённый мелким, торопливым почерком. На нём Марининой рукой было написано о том, что она, Кастальская-Самсонова Марина Анатольевна, даёт своё согласие на закрытие наших активов и счётов. Бумага была заверена нотариусом и содержала в себе все необходимые печати и подписи.
Ознакомившись с документом, менеджер кивнул головой:
— Всё понятно. Хорошо, Герман Сергеевич. В таком случае позвольте проводить вас в хранилище.
— Будьте так любезны.
Он направился по коридору вглубь здания; я последовал за ним. Хорошо всё-таки быть Духом, пришла в голову стыдливая мысль. Не подкопаешься ведь, документ настоящий. Правда, скоро он станет простым листом бумаги. Но это будет потом, а пока у меня есть время.
— Прошу, — менеджер впустил меня в хранилище и встал у двери. Я подошёл к своей ячейке и ввёл десятизначный код. Ячейка открылась, явив миру довольно объёмный кожаный портфель, с виду изрядно старый и потёртый. Именно в нём хранились мои основные накопления.
— Что-нибудь ещё? — спросил менеджер.
— Я хотел закрыть счета.
— Ах да, всё верно, простите. Следуйте за мной.
Мы вышли обратно в холл. Я протянул ему кредитную карту.
— Между прочим, вы могли бы пользоваться ей и за рубежом, — заметил менеджер. — Это карта международного класса.
Я многозначительно улыбнулся:
— Там, куда мы едем, нет ни карт, ни банкоматов.
— О, вот как…
Вопросов он больше не задавал. Ну что ж, и на том спасибо.
— Итак, я закрываю счёт. Напоминаю вам о том, что банк вынужден удержать с вас процент, так как вы закрываете счета раньше срока.
— Да-да, я помню. Всё в порядке. Знаете, иногда обстоятельства просто меняются.
— Конечно. Я понимаю. Вот ваши деньги — 740 тысяч рублей с рублевого счёта. Что касается долларового счёта, как вы предпочитаете его обналичить — в долларах или в рублях?
— Да всё равно. А впрочем, пусть будет в долларах.
— Хорошо, подождите минутку.
Он снова застучал по клавишам. Потом открыл сейф и стал вынимать оттуда пачки банкнот.
— Вот, держите, ваши 178 тысяч долларов.
— Отлично, — я сложил деньги в бездонное брюхо портфеля.
— Что ж, Герман Сергеевич, — менеджер вышел из-за стойки и улыбнулся. — Мы были рады видеть вас в числе наших клиентов.
— Спасибо. С вами очень приятно иметь дело. Ну-с, а теперь мне пора, завтра рано вставать.
Он слегка поклонился, и я помахал ему рукой.
Время поджимало: всё шло именно так, как я задумал.
…
Портфель я оставил в уютном багажнике «Ровера». Сегодня он мне не понадобится.
Заперев машину и прислушавшись (откуда-то издалека доносились едва слышные раскаты грома), я нырнул в подъезд, встретивший меня приятным теплом и косым взглядом консьержки.
— Здравствуйте, Анна Львовна!
— Здравствуйте, здравствуйте, — пробурчала зловредная карга. Она никогда не относилась к числу моих почитателей. Да и есть ли у меня вообще какие-нибудь почитатели? Разве что на работе…
В сущности, это уже не важно. Посмотрим: на часах почти девять. Дома я обещал быть на час раньше: этого должно хватить. Ещё ведь квартирка… С другой стороны, может, ну её? Оставлю квартиру своей благоверной. Она меня, конечно, круто в оборот взяла, но что ей квартира, пусть даже и трёхкомнатная в центре, если денег в банке ноль?
К тому же, рассуждал я, неторопливо поднимаясь по лестнице на пятый этаж, даже если я исчезну, она быстро найдёт мне замену, с такой-то внешностью и такими — как бы помягче сказать? — повадками.
Но едва я дошёл до квартиры и ухватился за ручку двери, раздался звонок мобильного.
— Кастальский.
— Это Смерть, — прошелестел тихий голос в трубке. — Твой клиент созрел. Минут через десять будет на месте.
— Условных минут?
— Нет, обычных, миролюдских.
— Я понял. Спасибо тебе.
— Не за что.
И отключилась.
Ну что ж, пусть так. Выйду туда прямо из дома. Например, из ванной.
А в это время дверь моей квартиры распахнулась.
— Привет, Маринка, — сказал я как можно более замученным голосом. — Прости, я сегодня поздно. Устал ужасно.
Она подозрительно сощурилась, но, кажется, поверила.
— У тебя идиотская работа. Тебе давно пора сменить её на что-нибудь более спокойное.
— Ты права, девочка. Года через два-три, думаю, уйду. Пенсия у меня вроде ничего накопилась, нормальная… Хотя 52 года для мента — не возраст. Тем более я ведь не опер, я психолог.
— Неважно. Я просто хочу, чтобы ты проводил больше времени со мной, чем со своей работой.
Я переполз из ботинок в тапочки и, на ходу развязывая галстук, дошлёпал до дивана, куда и усадил свою измочаленную казённой мебелью пятидесятидвухлетнюю задницу. Марина уселась рядом, и на какой-то момент мне даже стало жаль её. Девчонка просто хочет внимания, ласки, любви. Не повезло тебе с мужем, детка, не повезло… Ну да ничего, повезёт в другой раз, тебе всего 30. Найдёшь себе толстенького депутатика или бизнесменчика, заживёшь припеваючи…
— Ладно, Мариш, я в ванную. Хочу смыть с себя этот жуткий рабочий день.
— Давай. Только живее, а то ужин опять остынет.
— Конечно, я быстро.
Скинув пиджак, я зашёл в ванную и закрыл за собой дверь.
Ну что, Валентин Иосифович, добрались вы до света в конце тоннеля, али как?
Я снова открыл дверь, но теперь от её порога начиналась сумеречная зона, последний оплот умершего перед отправкой в Преддверия Ада.
Он стоял прямо передо мной — высокий, худой, белобрысый — и глядел туда, где ослепительным разноцветьем переливалось бескрайнее полотно Истока.
…
Глава 3.
— Рад снова тебя видеть, Валентин.
— А? Кто здесь?
Он обернулся и сначала, похоже, никого не увидел — или просто не додумался взглянуть чуть выше.
— «Это я, добрый Э-эх», — процитировал я. — Я здесь. Видишь меня?
— Я почти ничего не вижу, — он нахмурился, пытаясь разглядеть меня в темноте.
— Да? Ладно, тогда включим подсветку, — усмехнулся я. Стоило подойти поближе, чтобы Исток отразился мириадом радужных бликов на моей броне. Вот тогда-то Валя меня и увидел. Правда, это зрелище впечатлило его настолько, что он в ужасе отшатнулся от меня — огромного, в два человеческих роста, рыцаря, закованного в сияющие доспехи, с рогатым шлемом на голове, гигантской клейморой и толстенным фолиантом Кодекса Радуги на поясе.
— Кто ты? Что ты?! — вскричал мой Претендент.
— Спокойнее, Валентин Иосифович. Мы с вами сегодня уже встречались. Помните?
— Так это… Герман Сергеевич, вы?!
— Не совсем. Я — Гермес, по прозванию Несокрушимый, Дух-Воин, первый Паладин Радуги. А Герман Кастальский — это человек, созданный мной для жизни в Мире людей.
— Вот… Вот оно что, — он поёжился, словно от холода. — А что это за место?
— Это? Это Исток. Видишь, как сверкает?
— Да… А что он такое?
Я мысленно улыбнулся. Он был словно ребёнок, который спрашивает «почему идёт снег», «почему светит Солнце».
— Всё.
— Что это значит? Как это — «всё»?
— Молча, Валентин Иосифович, молча. Вкратце не объяснишь, слов не хватит. Но ты не расстраивайся, очень скоро ты сам всё поймёшь. Понимаешь, Валя… Так устроены Миры. После смерти человек сначала попадает сюда — после того самого тоннеля со светом в конце, — и здесь ему даруется возможность узреть Исток Изначального, который есть Альфа, Омега, и всё остальное. Ну а потом за ним приходят такие мрачноватые ребята и забирают его, скажем так, дальше по этапу. В Преддверия Ада, если быть точным.
— В Преддверия… Ада? — похоже, упоминание о Резервации произвело на него впечатление ничуть не меньшее, чем мой облик.
— Именно так. Там, в Преддвериях, люди распределяются по Кругам, где проходят курс страданий и мытарств, вплоть до полного излечения души. Всё, как полагается.
— Значит, я тоже туда отправлюсь?
— При обычных обстоятельствах — да. Но сейчас у нас очень непростое время и особые, можно сказать, исключительные обстоятельства. И я не просто так отправил тебя на смерть. Я предлагаю тебе отказаться от человеческой сути и стать таким же, как я. Стать Духом.
— Духом? А… зачем?
— Скажем так: во имя высшей цели. Для участия в миссии по спасению Мира, и даже не одного. Такой ответ тебя устроит?
— Звучит внушительно, — он вымученно улыбнулся, но я понял, что парень уже готов. Неудивительно: если тебе предлагают выбор между Адом и неизвестностью, то ты, очевидно, выберешь неизвестность, даже если она может оказаться страшнее любого Ада.
— Вот и славно. Тогда дело за малым. Всё, что тебе нужно, это шагнуть прямо туда, — я указал на Исток.
— И всё?
— И всё. Никаких заклинаний, жертвенных агнцев и тому подобного. Быстро и просто.
Валя вздохнул:
— Вы пытаетесь меня приободрить, спасибо вам. По правде сказать, после того, что случилось… Мне уже неважно, что будет дальше. Наверное, при других обстоятельствах я бы вам просто не поверил. Хоть я и Мастер Иллюзий, я всё-таки человек. Но теперь я думаю: что бы ни случилось, хуже уже не будет. Так что по рукам.