Трегубов понимал — неприятности еще впереди. Закроется навигация, соберутся речники, начальник пароходства выступит с докладом, подводя итоги года, и, конечно, назовет фамилию Трегубова среди нарушителей трудовой дисциплины. Неприятно. Начнут на всех собраниях склонять…
Расстроенный Трегубов повернулся к рулевому:
— Так и держи, не рыскай, тут все прямо. — Вышел из рубки и, стуча сапогами по лестнице, спустился к себе в каюту.
— Голованов, зайди-ка, — послышался его хрипловатый голос.
Хлопнула дверь каюты.
— Вызывали? — Штурман, чуть пригибаясь, вошел к капитану.
— Да, хотелось бы поговорить, а то как сычи. — Выставил на стол бутылку водки.
— Сергей Михайлович, я не буду. — Штурман взглянул в глаза чуть смутившегося капитана.
— Мне-то что, предложить, а там как хочешь. — Он убрал водку. — Я хотел по-человечески.
— Давайте поговорим. — Штурман сел на стул.
— Не-е, так откровенного разговора не получится. Не душой думать будешь, головой, а я хочу, чтоб от сердца все шло.
— Так и будет от сердца, Сергей Михайлович.
Капитан резко взглянул на штурмана, и Голованов понял: душевного разговора у них не получится.
— Отказываешься? — спросил капитан.
— Отказываюсь, вы уж извините.
— Смотри, Голованов, не дашь себе разрядиться, сердцу будет больно.
…Размолвка между штурманом и капитаном от экипажа в тайне не осталась. Взволновала она и Василия Бойко. Он вспомнил, как когда-то, воображая себя бывалым речником, мог опоздать на вахту, отстать от рейса. А все потому, что капитан, к которому он попал, сам не был дисциплинированным и дисциплины ни от кого не требовал. И пошло-покатилось. Теперь его считают неисправимым, а иные подшучивают: дескать, ты, Бойко, кандидат на скамью подсудимых. И стало на душе у Бойко обидно. Неисправимый. Никогда он не хотел быть таким…
МАТРОС БОЙКО
Впервые он увидел парня в форме речника в школе на вечере. Как он попал в далекий поселок нефтяников, понять было трудно. Видимо, приехал к кому-то, а девчонки пригласили. Матрос острил, громко смеялся. Смеялась и Людка, в которую был тайно влюблен Вася Бойко. Она даже не смотрела на него, а потом… Потом, взяв под ручку морячка, вышла из школы. Васек выбежал из школы. А как-то раз в газете прочел объявление о приеме в мореходку. Послал документы, пришел вызов. Дома, конечно, ахи, охи. Куда? Зачем? Все рядом. Хочешь быть нефтяником — пожалуйста, хочешь быть спортсменом — стадион рядом. Море, реки — они так далеко! Но у Васька на руках вызов.
Родители успокоились, стали собирать сына в дорогу. Отец, склонившись над картой железных дорог, высчитывал километры.
— Выходит так, до Красноводска поездом, там самолетом до Астрахани.
— Вот тебе три банки варенья, — сказала мама, — айвовое, вишневое и смородиновое. Ешь!
— Деньги в узле, — шепнула бабушка.
— В крупных городах крупные жулики, — подняв высохший палец, подметил, кашляя, дед. — Держи все при себе. Засмотришься — вмиг сопрут.
Васек кивал в знак согласия головой, хотя совсем не помнил, где какое варенье, где в узле деньги. Главное — вызов был в кармане.
Через несколько дней Бойко оказался в Астрахани, городе, пахнущем арбузами и рыбой. Запах рыбы доносился с Волги, запах арбузов — откуда-то с песчаников.
Кондуктор трамвая подсказал, как найти мореходку. Вышел Василий, заметив якоря. Достал вызов, протянул стоявшему вахтенному.
— Э, да тебе не сюда. Тебе в речное.
— Куда? — удивился Бойко.
— В речное училище, а здесь школа. Чувствуешь разницу? То-то. Так что топай, тебе еще далеко. — Но неожиданно вахтенный заметил, что Бойко в кедах. — Спортсмен?
— Левый нападающий.
— Честно?
— О чем спрашиваешь?
— А еще чем занимаешься?
— Боксом.
— Честно?
— Да что ты все — честно да честно! — обиделся Бойко. — Подскажи, куда мне ехать?
— Знаешь, давай к нам, а? Я тебе помогу. Зачем тебе быть лягушатником? Представь себе — мореходка, а?
— Да я как-то не знаю, — замялся Васек.
— Не дрейфь, пойдем вместе, — предложил вахтенный, подозвав проходившего рядом курсанта. — Постой пока, я сейчас. — И, обняв Васька, он повел его по длинному коридору.
Новый знакомый, назвавшийся Федей, быстро уладил все: взял документы, горячо заверяя какого-то парня в том, что Вася давно мечтает о море и что жить без него не может.
Вася только пожимал плечами и удивлялся.
— Всё, дело в шляпе, — радовался Федя, выходя с пакетом на улицу. — Теперь ты будешь курсантом мореходной школы и членом нашего спортивного общества «Чайка». — И он непонятно кому подмигнул.
И новая жизнь завертела Васю Бойко. Занятия сменялись спортзалом, стадионом. На него с уважением поглядывали преподаватели, а когда Вася в ответственнейшем матче с командой речного училища в прыжке забил левой ногой гол под самую перекладину, сам начальник училища стал пожимать ему при встрече руку.
Год пролетел быстро. Он с отличием закончил училище и был назначен сначала практикантом, а потом переведен матросом в штат на судно река-море.
Но, привыкший к вольности, он вдруг почувствовал себя скованным и во всем ограниченным. И нарушения посыпались, как кнопки со стола. Ему понавешали таких нелестных ярлыков, что капитаны, куда он приходил по направлению, тут же от него отказывались. Никому не нужным стал матрос Бойко. Сидеть бы ему в пароходстве, загорать, если бы не оказался тогда в кадрах штурман Голованов. Кадровик заметил Бойко, что-то шепнул идущему рядом штурману, тот посмотрел на матроса и спросил:
— Пойдешь на плотовод?
Бойко был в таком положении, что согласен идти хоть на край света. Так он оказался на «Крылове».
Радостно было на душе у Бойко. Рассеялся туман. Кругом тихая вода с молчаливыми берегами, на которых сползали к реке деревья, как на водопой. Река никогда не бывает бездушной, она может быть и другом и недругом.
— А древо наше есть жизнь, — поглаживая начинающую пробиваться бородку, произнес штурман Голованов.
— Что? — растерянно переспросил Бойко; ветер отнес слова штурмана.
Штурман повернулся к вахтенному:
— Да вот, Вася, вспомнил, что древние говорили про лес: это жизнь наша.
— Верно говорили, — тут же поддержал Бойко. — А от себя добавлю, что древо есть и денежки хорошие.
— Почему же?
— Посудите сами — за каждый сплавленный плот нам дают рекордные премии.
— Так-то так, — согласился Голованов, — но разве все дело в деньгах?
— Вы что, это серьезно?
— Вполне, потому вся наша жизнь не ради них.
— Это вы уж хватили, товарищ штурман! — усмехнулся Бойко. — Я нутром чувствую, что нам солидный куш перепадет за эту навигацию, оттого и стал таким спокойным и покладистым.
— А не скучно, Вася?
— Какая тут скукота? Самый разгар веселья. Кипучая жизнь ждет меня впереди. Вот пришли мы в порт с плотом, я тогда на вахте был, как ко мне подлетает журналист, да не из какой-нибудь многотиражки, хотя я эту газету очень люблю. За ручку здоровается, называет себя. Вы думаете, откуда он? Э, из центральной прессы. По имени-отчеству называет, здоровьем моим интересуется. Я так и оторопел. Кому раньше мое здоровье было нужно? До фонаря всему экипажу. А тут лично: «Как здоровье, товарищ Бойко?» Откуда меня он знает, ума не приложу. Я ему, о чем знаю, рассказываю, он слушает. Да ради такого момента я согласен не одну навигацию вкалывать. За человека стали считать. По душам поговорил и все плохое забыл. — Бойко, только что разгоряченно вспоминавший прошлое, утих. — А вот вы, товарищ штурман, не наших кровей.
— Отчего же?
— Не пойму я вас, ведете себя как-то странно. За всех нас заступаетесь, меня взяли в пароходство. Нет, я вас не подведу, но меня же никто не брал, капитаны только мою фамилию услышат — так стороной обходят, а вы… — Матрос словно споткнулся, замолчал на секунду. — А зашел я к вам в каюту, а у вас книг там тысяча… Но живете вы, как я думаю, без мечты, как святой.
— Разве?! — Голованов подошел ближе, встал у открытого окна. — А мечтаю я, Вася, о том времени, когда на судне каждый член экипажа будет взаимозаменяемым. Ты вместо меня, а я вместо тебя.
— Да ну? Это как же?
— А так, что каждому из экипажа, и тебе в том числе, жить надо мечтой о хорошем, а у тебя она еще не проклюнулась.
— Это почему же? — Бойко растерялся.
— Ну скажи, какая у тебя мечта?
— Мечта? Да у меня она самая обалденная. — Матрос вновь разгорячился, вспоминая. — Вот после навигации станем на прикол, получу тити-мити и махну в самый большой и шумный город. К примеру, в Москву. Прошвырнусь по улице и подкачу к стоянке такси. Возьму сразу три машины…
Бойко взглянул на штурмана, пытаясь уловить его смятение после произнесенного. Но штурман как стоял спокойно, так и остался таким же спокойным.
— Зачем тебе три машины?
— Когда у людей денег много, они не знают, куда их девать, — объяснил Бойко. — Так вот я возьму три машины. В первую небрежно брошу шляпу, к тому времени куплю себе такую, фетровую, во вторую швырну плащ, как у рулевого Степки с «Пламени». В третью машину поставлю портфель.
— А как же сам?
— А сам пойду по тротуару, а машинам прикажу медленно двигаться за мной. Блеск! Закурю американские сигареты «Крен». — Бойко так размечтался, что навалился на штурвал, отчего нос судна вильнул.
— Сигареты «Кент», — придерживая штурвал, поправил штурман.
— Фиг с ними, все равно задымлю.
— А не боишься?
— Чего?
— Что все машины скроются.
— Как это скроются?
— Так ведь пассажира нет, а город, сам говоришь, большой, шумный. Вот и лопнет твоя обалденная мечта.
— Да-а, — озабоченно произнес Бойко. — Промашка вышла.
— Понимаешь, Вася, — не обращая внимания на то, что его перебили, продолжал штурман, — жизнь всегда оказывается сложнее той, какую мы себе планируем. Ведь не всю же жизнь тебе быть матросом? Но для этого мало одного желания. Для этого необходим колоссальный труд. Вот и получается — все зависит от меры твоего трудолюбия.
ШТУРМАН ГОЛОВАНОВ
Рассекая потемневшую воду, натруженно гудя машинами, буксировщик рвался вперед. Воды катились под уклон, делая частые крутые повороты. И вдруг Голованову показалось, что вот такое зигзагообразное течение совершенно не случайно. Ведь нет ничего проще, чем течь прямо. А тут такое скопление поворотов, петляний, излучин. Как и в жизни. И вспомнилось…
У грузового порта свой особенный и неповторимый шум: пронзительные гудки портовых буксиров, сочные басы сухогрузов, протяжные — танкеров, скрипы башенных кранов, резкие сигналы тепловозов. И в этот рабочий гул врывались жалобные крики чаек. Голованов шел по причалу, вглядываясь в названия судов. Где-то должен быть его «Комсомолец», куда его назначили дублером штурмана. Впереди замаячил пассажирский причал со свисающими мягкими кранцами. Хоть и сказали в отделе кадров, что судно в порту, но он его не видел. Покачивающаяся мачта заставила Голованова пройти до конца причала. Он тут же заметил пароход с огромной трубой. «Комсомолец» — было выведено белыми буквами на корме. Голованов растерялся. Ему, отличнику учебы, вместо современного сухогруза придется работать на допотопной посудине?.. Захотелось тут же повернуть назад, но что-то подтолкнуло вперед. Лишь только он ступил на трап, как тут же раздался сердитый окрик:
— Вам кого?
Перед Головановым вырос невысокий, чуть сгорбленный вахтенный.
— Я к вам. — Голованов протянул направление.
Матрос даже не взглянул на направление, безразлично бросил:
— Вахтенный штурман у себя в каюте, пройдите.
Позевывая, штурман сам вышел из каюты.
— Пополнение, да? — потирая покрасневшую левую щеку, произнес он. — Это хорошо. Зайдем. — Напевая непонятный мотив, он сдвинул со стола в сторону бумаги, положил перед собой направление. — Вот так, товарищ Голованов, поселитесь в седьмом кубрике. Еще один матрос будет с вами жить. Но это временно, потом посмотрим, а пока устраивайтесь.
Не успел Голованов войти в кубрик, как следом вошел высокий парень.
— Куда бросить кости? — небрежно спросил он.
— Лучше за борт.
— О, с юмором у вас толково.
Голованов понял, что это и есть его сосед по каюте, матрос, о котором сказал штурман.
— Но на правах последнего займу верхнюю полку. — Он бросил туда спортивную сумку и протянул руку: — Чичулин Юрий. Или просто Чуча из Одессы.
— Голованов.
— По дрожащему голосу понимаю, что новичок, кодекса не знаешь. — Чичулин беспардонно сел на его койку. — Так слушай, советую запомнить. Любое судно не терпит людей двух категорий: пьяных и дураков. Те и другие могут все: во время шторма прыгнуть за борт, посадить судно на мель и выкинуть сотню-другую непредвиденных фортелей. Как понимаешь, я не из таких. Имею трезвый ум и здравую рассудительность. Поблажек от жизни не жду. Пока голову не свернул. — Матрос хлопнул по коленям. — И тебе советую, потому как на такой посудине все возможно.
Однако пророческие советы матроса не сбылись. Голованов успешно прошел преддипломную практику в качестве штурмана-дублера и был переведен в штат штурманом, но уже на другое судно. Когда он прощался с экипажем, пожимая руку матросу Чичулину, тот с заметной грустью в голосе напомнил:
— Про кодекс не забывай.
Парней с неспокойным характером, как у Чучи, он встречал в своей жизни немало. Вот и матрос Бойко. Неуспокоенный, пижонистый. Голованов уже знал, что из таких вырастают хорошие люди, им лишь в жизни необходимо всего один раз помочь. Упусти этот момент — и человек запетляет по жизни, как река.
Прошла вахта. Замигали буи. От воды струился прохладный ветерок. Голованов вышел на правое крыло, облокотился на поручни. С кормы послышался смешок матроса Бойко. Огонек папиросы высвечивал его собеседника — моториста Юрку Свечникова.
Юрка читал стихи, и Голованов поразился, с каким вдохновением в этой тихой ночи плыли строки неизвестного ему поэта.
— Чье это, Юр? — Бойко хлопнул по щеке, отгоняя комара.
— Нашего брата-речника, — пояснил Свечников. — Только, говорят, он потом бросил реку, осел в городе. — Моторист вздохнул. — Он где-то там, а стихи я его знаю, потому что писал он про нас от души.
Бойко лишь вздохнул.
— И еще скажу я тебе, сейчас на флоте совсем иные порядки. Вспомни, ты меня раньше мог уговорить туман шваброй разгонять, веником радиоволны от антенны отмахивать.
— Да брось ты, ведь это же шутки.
— Кому шутки, а кому и горе. Ведь я же думал, что так и надо, ты наблюдал за мной и укатывался от смеха, верно же?
— Что с тобой, Юр? Когда это было? — Бойко положил руку на плечо друга.
— Вот именно — когда? А что в тебе изменилось? Ничего, какой был неисправимый, такой и остался. Не будь Голованова, выгнали бы тебя с треском.
— Тут ты прав, — согласился Бойко. — Выручил он меня.
— А копни тебя чуть поглубже, — продолжал Свечников, не обращая внимания на сказанное, — так ничего в тебе нет.
— Брось, Юр.
— Да что ты все Юр да Юр. Скажи, ты хоть рубль матери отослал?
— Не-ет, — растерянно произнес Бойко.
— Вот. А она, бедная, все окна проглядела, ожидая тебя, а ты штурману загибаешь про шумные города, такси Эх ты! — Свечников бросил папиросу в полоску воды, отсвечивающую за кормой.
— Откуда ты знаешь об этом? — удивился Бойко.
— Ты же на судне работаешь, тут не может быть никаких секретов. Ты меня плоскими шуточками пичкал когда-то, а сам ничему не учился. Похохмил — и ладно. Тебе, как мне кажется, все безразлично: сегодня плавать, завтра канавы рыть.
Бойко молчал. Голованову показалось очень странным, что обычно молчаливый моторист Свечников сейчас допекает Бойко.
— У меня же все не так, — вновь заговорил Свечников. Если уж связался с рекой, то навсегда. А разве виноват я, что меня капитан за водкой посылает? Как мне отказаться, а?
Голованов насторожился.