— Если твоя заболей, — заметил он, — то моя посадить тебя наверх и понести!
Фрикет успокоилась при виде подобной выносливости своего денщика и потянула за ремни, из которых были сделаны поводья и уздечка. Она радовалась, что едет в столь долгожданное путешествие и обходится без помощи чиновников.
— Но, но, Мейс, трогай!
Зебу качнул головой, горб его дернулся, и животное неторопливо двинулось в путь. Добраться до Маровуэя можно было бы и по воде, что было легче и быстрее. Например, сесть в одну из местных лодок, когда она не перевозила солдат или грузы. Или же взять пирогу, которых здесь было много и которые отвезли бы Фрикет и ее денщика за небольшую плату. Но тогда пришлось бы расстаться с зебу, этим славным животным… Нет, для юной парижанки это было невозможно: она к нему очень привыкла, а тот, в свою очередь, привязался к ней как собака. Барка прекрасно знал дорогу, он проходил здесь много раз и брался доставить свою дорогую тубибу до места назначения без риска и неприятностей.
Все трое, выехав из центра Маюнге — европейского квартала, — проехали мимо туземных хижин, лагеря Мангье и вскоре оказались в чаще молодого леса и мелких кустарников.
Мейс без устали шел вперед, Фрикет почти дремала, убаюканная мерным покачиванием, а Барка, согнувшись под тяжестью рюкзака, нес на лямке ружье, в руке — дубинку и чеканил шаг, напевая веселый марш. Обогнув холм Рова, путешественники взяли северо-восточное направление. Вскоре перед ними вновь предстали мангровые деревья, кусты хлопчатника и высокие мадагаскарские пальмы. Еще немного погодя они увидели несколько арабских захоронений, представлявших собой каменные четырехугольники, на каждом углу которых стояло нечто вроде пирамидки, ее внутренний край был вырезан в виде маленьких ступенек, а внешний — заострялся пикой. Барка рассказал Фрикет на своем немыслимом жаргоне, что знал об этих могилах, и, подойдя поближе, отдал честь.
Город остался в стороне, издалека он выглядел замечательно: белые домики на фоне зелени деревьев, а за ними — голубой океан, который сливался с ослепительной голубизной неба и уходил в бесконечность. Это было необыкновенно красивое зрелище, и сердце девушки наполнялось восторгом оттого, что поездка началась так удачно. Алжирец, не слишком сентиментальный по своей природе, тоже поддался очарованию: он пригласил девушку полюбоваться огромной зеленой равниной, на окраине которой блестело устье реки Бецибока, окаймленное полоской мангровых деревьев.
После небольшого привала они снова двинулись в путь. Дорога была каменистой, из нее торчали известняковые валуны, на них натыкались, издавая металлический звук, подковки на ботинках алжирца. Путники шли часа три и наконец достигли пустынной деревушки с дюжиной убогих, покинутых жителями хижин.
— Это Ампаршинжидро, — сообщил Барка. — Можем тут остановиться, перекусить и отдохнуть.
Фрикет проворно соскочила на землю, Барка сбросил рюкзак и прежде всего накосил своей саблей огромный пучок травы для Мейса. Друзья съели по сухарику с ломтиком тушеного мяса, немного передохнули и продолжили свой путь. Через четыре часа они достигли Амбоитромби, которым заканчивался первый этап. К арабу вернулись прежние силы и здоровье, и он, казалось, ничуть не устал. Для зебу этот переход был, по-видимому, всего лишь небольшой прогулкой. И только Фрикет еле передвигала ноги от усталости…
Амбоитромби представлял собой нечто вроде лагеря, построенного мальгашами во время прошлой экспедиции французов. Это было прямоугольное пространство протяженностью более пятисот метров, снаружи окруженное глубокими рвами, а изнутри — земляной насыпью, перемешанной с камнями, в которой были проделаны бойницы. Туземцы покинули лагерь давным-давно. Теперь в нем находились солдаты, выздоравливающие после лихорадки; ими командовал старшина.
Прекрасная всадница — слово это не совсем правильно, ведь она ехала верхом на быке, — ее послушный зебу и колоритный телохранитель произвели необыкновенное впечатление. К ним стали медленно подходить солдаты — бледные, исхудавшие, в чересчур широких гимнастерках. Они разглядывали вновь прибывших с изумлением и детским любопытством. Барка вел себя как старый капрал, разговаривающий с новобранцами:
— Мы хотеть говорить с начальник.
Старшина представился и, не в пример чиновнику из посольства, очень вежливо осведомился, чем может служить. Фрикет объяснила, кто она такая, что имеет полномочия Комитета Французских Дам и везет подарки для солдат.
Здесь необходимо рассказать о том, почему девушка действовала от имени этого общества, основанного французскими патриотами и ставившего перед собой очень высокие цели.
В Сингапуре ей довелось зайти в европейский магазин, чтобы купить кое-что для своего гардероба, основательно износившегося во время корейских событий. И тут ей пришло в голову дать телеграмму в комитет о своем отъезде на Мадагаскар и попросить официальное задание. У Фрикет слово никогда не расходилось с делом. Она тотчас же телеграфировала в Париж и попросила, чтобы с ближайшим теплоходом ей прислали в Джибути вещи, которые она от имени «Французских Дам» смогла бы подарить выздоравливающим солдатам.
Члены комитета с радостью согласились. Подготовленные посылки подняли на борт «Ирауадди», на котором Фрикет добиралась из Джибути до Маюге. Из-за спешки не удалось собрать ничего особенного. Но девушка надеялась вскоре получить вторую, гораздо более солидную партию, которую она хотела направить туда, где окажется, следуя за войсками.
Узнав приятную новость, солдаты оживились и повеселели, а Фрикет, хоть и валилась с ног от усталости, не стала откладывать раздачу подарков. Да, не так уж много было поводов для веселья у этих несчастных, страдавших от местного климата. Далеко позади остались торжественные проводы, букеты цветов, громкие речи, возгласы «браво!» и духовой оркестр, игравший «Марсельезу»…
Теперь во Франции уже начали понимать, что эта война — не простая прогулка, и хотя противник не располагал большими силами, здешний тяжелый климат наносил не меньший ущерб, чем многочисленная и хорошо вооруженная армия. Те, что находились на Мадагаскаре, и подавно видели, как в отсутствие сражений и эпидемий войско тает на глазах, уменьшаясь с каждым днем из-за невыносимой усталости, тяжести перехода, палящего солнца, болотной лихорадки.
Эти молодые солдаты испытывали много страданий и физических и нравственных, поэтому Фрикет показалась им воплощением той самой любимой родины, по которой они тосковали и которую им, возможно, не удастся увидеть вновь. Когда девушка, такая приветливая и ласковая, принялась раздавать подарки, они обрадовались и расчувствовались.
В подарках не было ничего особенного: табак, курительная бумага, лимонные конфетки, шоколадки и разные другие сладости, однако все это напоминало о прошлом, а потому становилось необычайно дорогим.
Фрикет, доставившая столько радости, слушала слова благодарности и ловила взгляды, полные признательности… Внезапно она спохватилась:
— А у вас есть хинин?
— Так точно, мадемуазель, — отвечал старшина.
— Чтобы не заболеть, вы должны принимать определенную дозу каждый день, даже если нет температуры.
— Нет, мы не особенно аккуратны… и этого не делаем… и я первый, признаюсь вам честно: он такой горький…
— Безобразие! Хинин — лучшее лекарство от здешних болезней, он творит настоящие чудеса… Вы — командир, дайте мне слово, что будете ежедневно принимать нужную дозу сами и прикажете делать то же самое своим солдатам! Я прошу вас, умоляю и приказываю не только от себя лично, но и от имени ваших матерей, сестер, подруг… Ну как, согласны?
— Да, мадемуазель, клянусь честью, — взволнованно произнес унтер-офицер.
— Я на вас надеюсь.
Барка успел разгрузить зебу, поставить багаж под навес, разжечь костер и приняться за готовку: все у него получалось так быстро и ловко, что солдаты глядели на араба, замирая от восторга и восхищения.
Фрикет отвели одну из лучших хижин, и алжирец соорудил в ней простую, но очень удобную постель. Он взял обыкновенное одеяло, прорезиненное с одной стороны и с кармашками из парусного полотна по углам, вбил в землю четыре колышка и на каждый из них надел по кармашку — получилось хорошо натянутое полотно, совсем легкое и занимающее мало места, на котором можно было превосходно отдохнуть, не опасаясь сырости.
Фрикет с аппетитом съела целую чашку риса с кусочком консервированного мяса, выпила кофе, показавшийся ей превосходным, подошла к зебу, ласково погладила его и пожелала спокойной ночи Барке. Устав до изнеможения после первого этапа пути, она растянулась на своей походной постели, мгновенно уснула и проспала почти десять часов.
Проснулась она далеко за полдень. Зебу уже был нагружен вещами и оседлан. В кружках дымился горячий кофе, а в большой миске горкой лежал белоснежный рис. Девушка быстро-быстро привела себя в порядок, проглотила завтрак и, зная, что следующий переход будет долгим, приготовилась к прощанию с новыми друзьями. Все выздоравливающие солдаты выстроились в ряд перед ее хижиной, чтобы сказать «до свидания». Совсем молодой юноша, почти ее ровесник, морской пехотинец, вышел вперед и преподнес огромный букет цветов. Почтительно поклонившись, он проговорил:
— Мадемуазель, позвольте мне подарить вам этот букет от всех моих товарищей в знак нашей глубокой и искренней благодарности, вы как ангел, несущий утешение и надежду. Спасибо вам от нас, наших матерей и сестер, от наших любимых.
Фрикет взяла букет и растроганно проговорила:
— Сударь, то, что я сделала, — совсем пустяк, и ваши похвалы превосходят мои скромные заслуги. Обратите вашу благодарность к «Французским Дамам», которых я представляю здесь и которые не оставляют вас своей материнской заботой. Что же касается меня, то я просто француженка, я люблю свою родину, желаю ей от всей души славы и процветания, и я счастлива, что встретила людей, служащих ей столь самоотверженно. Я последую вашему замечательному примеру. Прощайте, господа, желаю вам поскорее увидеть нашу дорогую отчизну.
Солдаты, как по команде, сдернули фуражки. Фрикет сердечно распрощалась, помахала рукой и выехала из лагеря.
ГЛАВА 4
Отдых! — Переход через реку. — Изобретательность Барки. — Повозка Лефебвра. — Маровуэй. — Дом Фрикет. — Негодование. — Пример англичан. — Сломанная нога. — Хирургическая помощь. — Визит майора. — Медсестра.
Дорога от Амбоитромби, как и повсюду отвратительная, пересекала открытое пространство, поросшее кое-где колючим кустарником и веерными пальмами, и доходила до поселка Амбатиколи — десятка полтора хижин, покинутых жителями из-за страха перед наступающей армией. Фрикет и Барка добрались сюда за два часа. Немного отдохнув, они вновь отправились в путь и через некоторое время достигли Маеварано, где обнаружили людей, которые, догадавшись, что никто не собирается их притеснять или покушаться на их скромное имущество, остались дома. Возможно, чтобы шпионить или помогать своим.
Фрикет очень хотелось молока, свежих фруктов, но не тут-то было: ей ничего не дали! Однако ее спутник не растерялся: схватив одной рукой горсть блестящих побрякушек, предназначенных для обмена, а другой — дубинку, он принялся так грозно размахивать ею, что путники моментально получили все, что было нужно. Впрочем, мошенники не забывали о французских войсках, располагавшихся неподалеку, поэтому не осмеливались вредить. Отдохнув, маленький караван отправился в Миадану, где и оказался после четырехчасового тяжелого перехода. Путешественники проехали через огромную равнину, где им часто попадались веерные пальмы, столь характерные для мадагаскарского пейзажа. Барка поставил палатку довольно далеко от деревни, и Фрикет, уставшая еще больше, чем накануне, поев, мгновенно уснула, совсем не тревожась о том, что ее окружали дикари, лишенные понятий о совести и чести. Юная француженка находилась всего в двенадцати километрах от Маровуэя, где она рассчитывала отдохнуть денек-другой.
Как! Опять отдых? Да, конечно, ведь подобные многочасовые переходы сквозь заросли тропического леса, когда нещадно палит солнце, ужасно утомительны. Для европейцев, привыкших преодолевать большие расстояния по прекрасным дорогам на поездах, машинах или велосипедах, трудно представить себе столь медленное движение и те препятствия, которые приходится преодолевать во время обычного перехода в пятнадцать — двадцать километров. Прежде всего — невыносимая жара, мучит жажда, глаза застилает пот, донимают москиты. Затем — сама дорога: едва заметная, она петляет то вверх, то вниз между скалами, оврагами, грязными ручьями и колючим кустарником. Наконец, неудобства верховой езды: лошадь оступается, падает, продираясь сквозь преграды, к тому же путешественник сидит в крайне неудобном седле и едва-едва сохраняет равновесие. Да, непросто представить себе, что чувствовала Фрикет, когда вы, удобно устроившись в купе вагона первого класса, смотрите на проносящиеся мимо пейзажи и телеграфные столбы.
Однако на Мадагаскаре существует свой, менее утомительный, способ передвижения. Речь идет об устройстве, названном филанжан. Оно напоминает обычное кресло, которое соединяется с двумя параллельными шестами. Пассажир усаживается в кресло, и двое профессиональных носильщиков разом поднимают оба шеста, кладут их на плечи и отправляются в путь. Это, в общем, тот же принцип, что у паланкина. Носильщиков — боризана — найти довольно сложно, стоит недешево, и к тому же ими надо уметь управлять. Фрикет оставался только ее зебу, славный Мейс, воплощение кротости и доброты.
Выехав часа через полтора из Миадана, путники встретили новое препятствие — им предстояло перейти вброд большую реку. Она называется Андранолава, имеет двенадцать метров в ширину и два с половиной метра в глубину, преодолеть ее нелегко.
Когда-то здесь был мост, построенный военными, но он обвалился. До войны были лодочники, которые за небольшое вознаграждение возили пассажиров от одного берега к другому. Но они бежали при наступлении французов. Фрикет и ее верные друзья остановились, не зная, что делать. Девушке пришлось спуститься на землю, а Барка тут же стал разрабатывать план действий и, как обычно, кое-что придумал.
Неподалеку было несколько повозок Лефебвра, брошенных проводниками из-за их полной непригодности к местным условиям: лучше было навьючить поклажу на мула, так как и пустая повозка представляла собой большую тяжесть и даже без всякого груза едва могла передвигаться.
Итак, Барка выбрал самую близкую к реке повозку. Она была опрокинута и, словно в отчаянии, устремляла вверх свои оглобли, как бессильно воздетые к небу руки. Араб знал, как переделать повозку в судно и обратно: он снял шпонки и колеса и получил таким образом металлический ящик, похожий на вагонетку.
«Ну и что он будет делать дальше?» — недоумевала Фрикет, глядя, как быстро и уверенно действует ее спутник. Вскоре ей все стало понятно. Барка, не тратя лишних слов, вытащил из мешка веревку, отмотал сколько нужно и, привязав один конец к ящику, столкнул его в воду. Ящик держался на поверхности благодаря внутренней перегородке, которая создавала своеобразный непотопляемый балласт.
Араб пустился вплавь, зажав между зубами второй конец веревки. Он одним махом переплыл реку и закричал с другого берега:
— Твоя садись, госпожа!
Фрикет все поняла. Она послушно села в лодку, бывшую прежде повозкой, и Барка потихоньку потянул за веревку. Через две минуты девушка оказалась на том берегу.
Зебу, видя, что его любимые хозяева куда-то отправляются, не захотел с ними расставаться. Он направился к воде, и все вещи и провизия обязательно намокли бы и испортились. Но Барка громко закричал и поплыл назад, как раз когда зебу уже намеревался ступить в воду. Араб снял с него поклажу, перенес часть в металлический ящик, опять залез в воду и, натягивая веревку, осуществил транспортировку в два приема, причем в последний раз в компании верного Мейса, который наслаждался неожиданной возможностью поплескаться в воде. Побултыхавшись вволю, зебу выбрался на берег, отряхнулся и стал кататься по траве.