— Кароший!.. Мейс кароший!.. — смеялся араб, с которого лило как с водяного.
Это было единственное происшествие второго этапа их пути и, наверное, единственный раз, когда повозки Лефебвра пригодились на что-то полезное.
Вскоре наши герои приблизились к Маровуэю.
— Ой, это же настоящий город! — воскликнула Фрикет.
Их прибытие не осталось незамеченным. Солдаты почувствовали, что обретают в лице юной француженки друга и помощницу.
Мальгашская часть города являлась одной из крупнейших агломераций на западном побережье Мадагаскара. По числу жителей город был таким же, как Маюнге, в нем насчитывалось почти четыре тысячи человек. Маровуэй имел вытянутую форму с юго-востока на северо-запад, в том же направлении в почти симметричном порядке располагались вдоль широкой улицы все строения. Местное население, как и в Маюнге, было очень неоднородно по составу и по расовой принадлежности. Здесь встречались каменные дома, в которых жили арабы и индейцы, занимавшиеся торговлей, хижины из самана и глины народа антимерина, наконец, убогие лачуги из тростника, убежища сакалавов, многочисленных мальгашских и африканских рабов.
Город и окрестности были заполнены французскими военными, которые очень медленно направлялись на Юг, к Тананариве, узловому пункту экспедиции, куда солдаты должны были прибыть неизвестно когда после тяжелейших испытаний!
Совершенно неожиданно Фрикет удалось найти квартиру. Конечно, это не «Гранд-отель», ни даже скромный постоялый двор: простая хижина на восточной окраине главной улицы, недалеко от речки, именуемой Цимаадзас. Обнаружил ее, разумеется, Барка. Сам он, как настоящий странствующий философ, заявил, что ему для ночлега вполне достаточно небесного свода. Ну а зебу остался вполне доволен отведенным ему пространством со вбитым в землю колышком. Фрикет предстояло прожить в городе неопределенное время, так как войска почти не продвигались вперед из-за трудностей транспортировки.
Как и всюду на этой проклятой земле, больных было несчетное количество. Крепкие и полные сил и энергии мужчины вначале ощущали недомогание без видимой причины, затем теряли бодрость, аппетит, начинали обливаться потом, быстро худели и бледнели. Они становились легкой добычей разных болезней, которые уносили их, ослабевших и обессилевших, в течение нескольких дней. Объяснение следовало искать в общей депрессии, вызванной отравляющими кровь миазмами, которые превращали безобидные недомогания в смертельные болезни.
Фрикет вскоре все поняла, и ее доброе сердце преисполнилось невыносимой болью при виде целых батальонов солдат, измученных страданиями и походивших на призраки.
Медицинская помощь только что начала действовать регулярно. Не хватало лекарств, и главный врач был вынужден прибегнуть к изъятию из корабельных запасов и даже ветеринарных аптечек сульфата, предназначенного для мулов. В общем, нарушений было предостаточно. Девушка, конечно, их замечала, подробно записывая обо всем в свой дневник; но она не могла ограничиться простой критикой происходящего, а с обычной своей энергией принялась за дело.
В сопровождении верного араба она поехала верхом на зебу за двадцать километров от города, чтобы передать солдатам подарки, посланные «Французскими Дамами». Там она узнала, что один молодой пехотинец, упав, сломал себе ногу. Ввиду отсутствия медицинской помощи его собирались отправить в Маровуэй.
Фрикет обратилась к командиру и легко получила разрешение на то, чтобы наложить фиксирующую повязку. Ей ассистировали фельдшер-капрал и вездесущий Барка. Девушка быстро приготовила все необходимое для придуманного ею средства. Вместо шин использовались ленты из пальмовых листьев, в качестве компресса — сухие лепестки, а лигатурой должны были служить волокна из рафии.
Затем, с присущей ей смелостью француженка решила:
— Необходимо поставить на место сломанную кость!
Вместе с помощниками ей это удалось, и несчастный солдат почувствовал необыкновенное облегчение, не зная, как ему благодарить замечательного доктора. Фрикет наложила повязку и решила довезти больного до города. В госпитале его сразу же осмотрел главный врач. Он поразился изобретательности, а также прекрасно проведенному лечению, увидя же необыкновенные бинты и шины, остался доволен результатом проведенной операции и воскликнул:
— Прекрасно!.. Нам здесь делать нечего!.. Кость должна срастись правильно.
Побеседовав с Фрикет, медик спросил, где она живет, и даже счел необходимым лично нанести ей визит. Барка как раз в это время занимался обедом. Увидев идущего к ним гостя, он пулей влетел в дом и закричал:
— Госпожа!.. Моя вижу начальник! Сюда идти!
Девушка удивилась, но ничуть не растерялась. Она поведала доктору свою историю, продемонстрировала каморку — и все это без всякой позы, скромно и сдержанно. Сказала, что стремится принести пользу родной стране. Майор слушал и восхищался этой щедрой, великодушной и такой энергичной и самоотверженной девушкой. Решив, что было бы нелепо не пойти навстречу ее желаниям, которые сочетались со столь высоким профессиональным уровнем, он обратился к Фрикет:
— Мадемуазель, к моему огромному сожалению, я не могу дать вам работы, соответствующей вашей квалификации.
— Но ведь какая-то работа все же есть?
— Да, я могу взять вас к себе в госпиталь.
— Тогда примите меня санитаркой… Для меня этого достаточно.
— Это неблагодарный и тяжелый труд, вызывающий иногда даже отвращение… грязная работа…
— Нет ничего грязного, когда делаешь благородное дело… Облегчать страдания — вот женское предназначение, святой долг. Во время войны и знатные дамы, и женщины из народа самоотверженно ухаживают за больными и ранеными…
— Да, вы совершенно правы, мадемуазель. Я, старый военный врач, немало повидал на своем веку, и я знаю, на что способны француженки. Вы достойны ваших предшественниц.
— Когда я смогу приступить к своим обязанностям?
— Как можно скорее… завтра или сегодня вечером…
— Что ж, пусть будет завтра.
— Разумеется, вы получите паек. Что же касается денежного довольствия…
— Мне не нужны деньги… мы ведь на войне… В крайнем случае меня прокормят мои репортажи.
— Вы очень находчивы, мадемуазель, с вами интересно беседовать, — заметил врач, ему было приятно, что у девушки к тому же веселый нрав.
— Я оставлю свой багаж в этой хижине, — проговорила Фрикет. — Мне нужны деньги, только чтобы оплатить питание денщика и зебу.
— У вас есть денщик?..
— Да, араб, которого я вылечила… и зебу… Два моих первых здешних пациента.
— Ну что же, ладно. До завтра, мадемуазель… Рад был с вами познакомиться. За это можно поблагодарить счастливый случай.
— А я, сударь, благодарна вам за честь, которую вы мне оказали, придя сюда.
Доктор откланялся и вышел, а Барка неподвижно замер у стены, держа руку в военном приветствии. Когда врач пропал из виду, араб обратился к Фрикет со своим обычным невозмутимым видом:
— Твоя лучший доктор, чем все майоры…
— Почему?
— У них только резать!.. Всегда резать!
— Может быть, этот не такой…
— Как же… у моего, который хотеть резать мой нога, было две нашивки, а у этого целых четыре, так он резать вдвое больше.
На следующий день Фрикет отправилась на работу в военный госпиталь Маровуэя.
ГЛАВА 5
Лечение больных. — Добрый ангел госпиталя. — Отправление. — Эскорт. — Дорога до Амбато. — Капрал Пепен. — Встреча. — Снова повозки Лефебвра. — Этапы перехода. — Прибытие. — Что еще?
В госпитале временно разместили более трехсот больных. Медицинского персонала, к сожалению, было явно недостаточно. Все предполагали вначале, что военная экспедиция будет лишь небольшой прогулкой. Злейшим врагом солдат неожиданно стал плохой климат. Едва прибывало пополнение санитаров, как они начинали жаловаться на вялость, утомление и вскоре заболевали сами. Приходилось всеми средствами выходить из трудного положения. Врачи работали без устали, не жалея себя, не считаясь со временем. Пациенты оказывали друг другу помощь, выздоравливающие ухаживали за тяжелобольными.
Появление в госпитале Фрикет оказало удивительно благотворное влияние на моральный дух и настроение солдат. Она прибыла сюда посланницей «Французских Дам», неся поддержку и утешение от лица тех, кто с волнением следил издалека за экспедицией и стремился по мере возможности приостановить болезни. Да, Франция не забыла своих несчастных, так быстро повзрослевших сыновей, уехавших здоровыми и веселыми, а теперь ослабевших и подавленных, оказавшихся беззащитнее маленьких детей. Для каждого из них у Фрикет находились добрые слова утешения. Она старалась передать угасающим людям свою энергию, волю к жизни, заставляла себя слушать их, говорила о священном долге, о родине, о близких и часто побеждала апатию и бессилие — этих вечных спутников тропической лихорадки. Она ходила туда-сюда по палатам, не давая себе отдыха, стремительно, легким шагом, отзываясь на все стоны и жалобы, делая все необходимое и, как опытная и внимательная сиделка, не покидала больного до тех пор, пока ее не звал кто-То другой. Никогда она не выказывала усталости, отвращения или досады. Неутомимая и быстрая, она никого не забывала, успевая повсюду и проявляя заботу и сострадание. И все же самым главным было то, что благодаря Фрикет у больных поднималось настроение. Ее по-женски нежные прикосновения, ласковый голос вызывали у бедных юношей воспоминания о матери или старшей сестре, сердца их переполнялись радостью, они боготворили девушку и были готовы отдать за нее свою жизнь, которую она пыталась отвоевать у смерти. И как же трогательно она за ними ухаживала! Чуткость ее была поразительна! «Вот этот, — догадывалась Фрикет, — больше других тоскует по родине». Она заговаривала с пациентом о его семье, о деревенской церкви, добровольно брала на себя обязанности секретаря, писала письма, в которые вкладывала всю душу, и отправляла их по адресу. А тот, другой, неисправимый курильщик, умирал от желания покурить, не осмеливаясь нарушить распорядок. Фрикет приносила ему табак, бумагу, спички, не слишком умело помогала скрутить папиросу и убегала со словами: «Не забудьте, только одну!» Еще один ужасно боялся смерти, и это понятно: тяжело умирать в двадцать лет! Бедняга делился своими страхами с девушкой, которая, притворяясь веселой, клялась, что он непременно выздоровеет, и возвращала бедняге надежду, хотя неумолимая судьба уже готовилась нанести последний удар!
У Фрикет, казалось, был дар поспевать всюду, было непонятно, когда она спала, ела и отдыхала. Девушка стала для госпиталя добрым гением, настоящим ангелом, приход которого преобразил все вокруг.
Местные врачи высоко ценили и очень хвалили свою помощницу, отзываясь о ней самым лестным образом. А замечание ей делалось только одно: поберечь силы и отдохнуть. Напрасный труд! Она ничего не хотела слышать и упорно продолжала свой благородный труд. К тому же наша парижанка всегда улыбалась, была весела и приветлива. Общительная без вульгарности, быстрая без резкости, заботливая без навязчивости, она вызывала любовь и уважение, сама того не подозревая.
Так продолжалось около месяца, день за днем, без передышки, без выходных, и работы не становилось меньше. Число больных все время увеличивалось по мере продвижения колонны в глубь острова.
Однажды утром начальник госпиталя, военный врач первой категории, вызвал к себе Фрикет. С невеселым видом он приступил прямо к делу:
— Мадемуазель, вы должны нас покинуть.
Фрикет побледнела и проговорила:
— О сударь, а как же мои бедные больные?.. Чем я могла заслужить подобное отношение?..
Доктор не дослушал:
— Успокойтесь, у вас будет еще больше больных, и все они, увы, в самом тяжелом состоянии.
— Но я не понимаю…
— В двадцати пяти лье от нас, в Меватанана, находятся наши войска. Мы недавно захватили там линию укреплений противника.
— Теперь понятно, есть раненые… убитые…
— Эту линию мы заняли без боя и без потерь…
— Как прекрасно! Ни одного раненого!.. Ни одного убитого!
— Тем не менее дела наши плохи, у нас тысяча двести больных! Как вам известно, в Двухсотом линейном убит командир, а от самого полка мало что осталось. Мы разместили в Амбато, на полдороге от Меватанана, полевой госпиталь. Там нужны люди. У меня есть информация от моего коллеги, что им требуется помощь, положение тяжелое. Так вот, хотя мне очень не хочется с вами расставаться, я подумал, что вас следует направить туда. Трудностей и опасностей будет более чем достаточно.
— Вы правильно сделали! — воскликнула Фрикет, сияя от восторга.
— Я знаю, что вы стойко переносите физические лишения и обладаете твердым характером, вам могут позавидовать многие мужчины. Следовательно, я могу говорить с вами как с мужчиной и солдатом…
— Спасибо!
— Вы отправитесь в Амбато сегодня же, либо по суше, либо по воде. По прибытии на место вам окажут достойный прием.
У Фрикет не хватило духу попрощаться со своими больными. Она попросила доктора передать всем, что должна подчиниться приказу командира. В госпиталь девушка не вернулась. Ей было так грустно, что хотелось плакать.
Она решила ехать по суше, хотя этот путь был длиннее и утомительнее, но и интереснее для настоящего путешественника, который жаждет увидеть иные края, стремится получить побольше впечатлений.
Барка страшно обрадовался их неожиданной поездке. Он уложил вещи, оседлал Мейса, уже окончательно поправившегося и повеселевшего.
Их хозяйка теперь добилась всего, о чем мечтала: ее официально признали военной медсестрой, и она с полным правом могла посвятить себя раненым, число которых день ото дня умножалось. Начальник госпиталя написал ей рекомендацию, где восхвалял ее усердие, способности и профессиональные качества. В ее распоряжение были предоставлены повозка Лефебвра с мулом и погонщиком, а также небольшой эскорт из шести пехотинцев с капралом во главе. После санатория в Носси-Комба эти солдаты возвращались в свой полк, куда они стремились, чтобы помочь товарищам, оказавшимся в беде.
Выехали ранним утром. Начало было хорошим: успешная переправа через реку Маровуэй на пароме. Потом стало хуже: путь их лежал по равнине Амбохибани, которую местные жители превратили в огромное рисовое поле. Во время сезона дождей здесь невозможно ни проехать, ни пройти, потому что земляные насыпи, разделяющие плантации, едва видны и наполовину размыты водой. Тем, кто сюда попадает, приходится брести, погрузившись в скользкую вязкую грязь и проваливаясь иногда чуть ли не по пояс.
К счастью, сезон дождей уже миновал, и можно было не думать об этих неприятностях. Вместо них путников ожидало нечто иное. Повсюду еще стояли огромные лужи, которые приходилось обходить стороной. Солнце высушило землю, она покрылась широкими трещинами, изрезавшими почву по всем направлениям. Это тоже мешало движению, потому что трещины были глубокие, с отвесными краями, которые к тому же постоянно осыпались. Если люди и животные выбирались из них благополучно, то злосчастная повозка без конца застревала, и ее приходилось толкать, вытаскивать, переносить!.. Барка, оптимист по натуре, утверждал, что дальше дорога будет лучше и все пойдет «как по рельсам». В других условиях Фрикет просто бросила бы повозку, но теперь в ней лежали вещевые мешки солдат, и ей вовсе не хотелось заставлять их тащить эту тяжесть на себе. Они радовались, как дети на каникулах, пели, смеялись и шутили, глядя на неповоротливую повозку. А славный капрал, плотный, с хитрыми глазами, в котором по произношению чувствовался за версту парижанин, сочинил забавные куплеты, очень развеселившие Фрикет. Он пел, немного фальшивя, такую песенку:
Раздался всеобщий хохот, и капрал продолжил: