Поверхность горы оказалась весьма вместительной. «Корона» занимала относительно небольшую часть её. Именно поэтому на голую поверхность смогли беспрепятственно приземлиться те самые тени – оказавшиеся при свете огней огромными крылорукими ящерами, птеродактиль для которых был явно их деградировавшим подвидом. Ящеры, если и были разумны, то я этого не заметил, хотя, как и все в этом месте, они с живостью перекликались друг с другом, сверкая уже отнюдь не ящерными, безжизненными, глазами.
От того места, где приземлились эти чудовища, я заметил движение. От ящеров отделилась группа высоких, величиной, наверное, с пятиэтажный дом существ, передвигавшихся неуклюжей походкой к святилищу. Сначала они вызвали у меня ассоциацию с великанами-ограми древних скандинавских и германских легенд, однако при более близком взгляде на них я понял, что это не так. Существа эти были вообще ни на кого не похожи. Походка их была неуклюжа, как у тех, кто не привык передвигаться по земле. Вглядевшись, я обратил внимания, что ног у них и не было, как таковых. Точнее, они срослись в одну конечность, которая обеспечивала им движением за счет волнообразных колебаний, подобно змеиному хвосту. Тело все их было покрыто белыми перьями, вместо рук – атавистические крылья, а голова чем-то напоминала человеческую, только абсолютно лысую. Там, где должно быть лицо, красовалось розовое, постоянно шевелящееся отверстие, напоминавшее рот дождевого червя, губы которого заменяли тонкие постоянно активные влажные щупальца. Понятно, что глаз у такого существа не было тоже.
К этому времени на площадку под монолитами подтянулись и амфибии. Прекратили и свою суету паукообразные. И вся эту жуткая орава уродов – совершенно не замечая меня – подтянулись поближе к пирамиде, чтобы начать свой чудовищный шабаш!
Огонь на её вершине (и, как я предположил, внутри пещер-«глаз»), ярко вспыхнул, воздух огласился мерным звуков барабанов и свирелей и началось форменное светопреставление.
Уродливые твари завыли, каждый на свой манер – свист, шипение, клекот, мурлыканье – и задвигались. А потом, из черного чрева пирамиды, пришел ответ – отвратительное шипение, свист, шепот, напоминающий шелест осенних листьев, завывание ветра среди кладбищенских памятников - нечленораздельный набор звуков – Хаш’штхат’фтлункх’туфт’хащт – что-то в этом роде. А существа в ответ стали скандировать – сначала тихо, а потом все громче и громче:
Хтулфлу Ц’хаг,
Хтулфлу Ц’хаг,
Хаш’д Мурфлзлухлу,
Хтулфлу Ц’хаг!
В этот момент откуда-то спереди, из-под земли (наверное, там был вход в какую-то пещеру внутрь горы), вылезла целая партия паукообразных жриц, таща какие-то извивающиеся тела – ну точь-в-точь как муравьи, несущие в муравейник какого-нибудь червя или жука. Тащили они эти тела не на вершину пирамиды, а к её основанию – там, где был черный вход.
Поскольку я стоял совсем недалеко от входа, а Луна светила как раз за моей спиной, мне удалось рассмотреть, что было там внутри. А внутри пирамиды шевелилась какая-то одушевленная тьма, без формы, без образа, без вида, но от которой отовсюду распространялось ледяное дыхание смерти, от которого стыли внутренности, засыхал мозг, становилось трудно дышать, как на очень сильном морозе. И вот туда-то, к этой ледяной тьме, тащили паукообразные свои жертвы.
К сожалению, мне так и не удалось рассмотреть, кого эти страшные женщины приносили в жертву, но я видел, с каким ужасом – хотя и совершенно безмолвно – изгибались их тела (может быть, им просто заклеили рот, ибо пытка без возможности выразить голосом свою боль от этого становится ещё страшнее!), как судорога ужаса и невыразимого страдания пронизала их от начала и до конца. Я был совершенно уверен - имей они возможность закричать, от их крика я просто сошел бы с ума! Я вспомнил забавы своей юности, когда в муравейник я специально бросал найденных мною дождевых червей, гусениц, жуков, с любопытством ребенка взирая на то, как их извивающиеся в безмолвной муке ужаса и боли тела, в тщетной попытки отсрочить неминуемое, со всей сторон хватают деловито хищные жвала десятков муравьев, - и мне стало отвратительно тоскливо и жутко. Мне кажется, я уже знал, что произойдет с несчастными.
Чуть только стоило паукообразным женщинам бросить извивающиеся тела у подножия пирамиды, как из её черного чрева стремительно, как лапы паука-волка из земляной ловушки, вырвались темные щупальца и впились в предложенную жертву. Восторженный вой охватил собравшихся существ, сладострастно созерцавших происходящее. Бой барабанов и визг свирелей всё ускорялся. По толпе прокатился вздох наслаждения. Я и сам ощутил что-то подобное – сладкая истома разлилась по всему моему существу, как это было - когда? – в комнате, из которой я улетел нынешней ночью.
Между тем темные щупальца охватили белесые тела и прижали их к земле, а затем потащили их в черное чрево пирамиды. Сопротивление жертв ослабевало, как слабеет сопротивление мухи, ужаленной пауком. И я заметил, что белесая материя, объятая щупальцами, начинает разлагаться на моих глазах, распадаться на составные части, как будто бы смерть и тление были ускорены многократно.
Одержимый и жалостью, и любопытством, и каким-то животным желанием, я рванулся к пирамиде.
Не знаю, опередил ли я моего провожатого или он специально допустил это, но через несколько мгновений я оказался у самого черного входа. Луна озарила происходящее и я увидел – белесыми телами оказались тела людей, чьи лица смутно мне показались знакомыми. Я не успел их рассмотреть толком, ринувшись в самую черную тьму.
Тьма накрыла меня с головой черным покрывалом, я ощутил, как бесчисленное количество щупалец с крючками и присосками вонзились в меня – и только тогда я увидел ЕЕ.
Мертвенно-бледное, светящееся в самой непроглядной тьме лунообразное лицо, обрамленное с обоих сторон длинными цвета воронова крыла волосами. Но – о, ужас! Волосы, длинным покрывалом ниспадающие до пят – были живыми! Извивающиеся как змеи, лоснящиеся, шипящие, хищные – они длинными и тонкими щупальцами устремлялись на свои жертвы, опутывая их и затягивая их внутрь. На лице не было ни глаз, ни носа, ни губ – и только теперь я с ужасом понял, что они и БЫЛИ НЕ НУЖНЫ ЭТОМУ существу! Ибо волосы-щупальца – были и ртом, и носом, и глазами чудовищного существа.
Я не сразу заметил, что существо было в общем похоже на земную женщину – на ней было белесое платье-саван, у неё были руки и ноги – впрочем, безжизненно неподвижные, как и все остальное в этом теле. Только волосы были тем единственным, что составляли живое начало в нем. Но оно было насыщено жизнью в избытке!
Между тем щупальца волос обхватили меня с ног до головы. Казалось, не осталось ни одного свободного места на мне, не охваченным этими дьявольскими порождениями вековечной тьмы. Дурманящая волна сладострастия ударила в мозг, руки и ноги ослабели, перед глазами поплыл кровавый туман – и я подумал, что что-то подобное ощущает муха, ужаленная пауком. Безразличие и ледяной покой охватили мою душу и я безвольно пошел навстречу Существу. Арктический холод, исходивший от неё, заморозил последние остатки мыслей в моей голове. И тогда я отчетливо услышал там, внутри, мысленный Голос, словно шепот осеннего ветра и шипение змеи:
- Здравствуй, Хталфлуг’х Х’тфанг. Врата ’Аш’т Мах’т Фтхота всегда открыты для тебя. Предки с нетерпением ждут тебя!..
Голос был тем же, шипящим, как шелест осенних листьев в ночи, жутким, отвратительным, как прикосновение к холодному телу змеи ночью, как ползание паука по коже. По моим внутренностям прокатилась волна рвотной судороги и…
Я проснулся. Таким же измочаленным и истощенным, как и всегда, после подобных снов.
Этой ночью я больше не спал…
30. 10. 08. «Монолиты», Энская область, Сибирь. Четверг.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ.
Я едва дождался рассвета, чтобы не брести в темноте. И как только безжизненный белесый свет пасмурного октябрьского утра прогнал остатки ночных теней из моего номера, я тут же его покинул.
По пути я позвонил Егору и запоздало осведомился, не разбудил ли я его. Но оказалось, что нет. Он уже был на ногах. Ребята должны были выйти с базы через пару часов. Егор ещё раз спросил, готов ли я к ним присоединиться и обещал мне дать все необходимое для похода. Я ещё раз подтвердил свое согласие. Он сказал, что до базы можно добраться на 34-м автобусе от гостиницы - он идет до кладбища, а потом – выходит за пределы города прямо на север, к «Монолитам».
Когда я услышал про кладбище, мое сердце ёкнуло. Мне неодолимо захотелось снова там побывать, на прощание. Кто знает, что случится со мною в этих мрачных горах?
Я сказал, что подъеду как раз через пару часов и отправился на остановку. На первом трамвае я доехал до конечной остановки и увидел, что 34-й автобус здесь будет через сорок минут. «Вполне достаточно», - удовлетворенно подумал я и зашагал к воротам кладбища.
Утренний промозглый туман, как будто бы специально заполонивший все влажными белесыми облаками мешал ориентироваться. Памятники и ограды выглядывали из него, как верхушки мачт и обломки корабельных носов у таинственного острова погибших кораблей. Я немного испугался, что не смогу ориентироваться в этом лабиринте и уже пожалел, что отправился сюда в такую погоду. И, в общем-то, был прав. Хотя по времени я должен был давно уже выйти на знакомую оградку, я никак не мог сделать этого. Чужие памятники, чужие лица… Должно быть, с главного проспекта некрополя я свернул куда-то не туда.
Устав блуждать вслепую, я присел у одного ничем не выделяющегося памятника, с грустью подумав, что, наверное, уже не успею на автобус. Как вдруг что-то привлекло мое внимание. Памятник! Памятник, что стоял передо мною! Я смутно вспомнил, что в позапрошлый раз я уже видел его! Тогда меня поразило, что девушка, похороненная в этой могиле, судя по надписи - Девятова Анастасия Олеговна (1944-1961) - была очень юна. Но теперь меня заинтересовало другое. Я внимательно присмотрелся - что-то в фотографии на памятнике было мне смутно знакомо…
Памятник, как и сама могила, были не ухожены, заброшены. Видимо, родственники усопшей либо умерли сами, либо уехали отсюда. Могила заросла сорной травой, краска на лавке облупилась, а фотопортрет был покрыт толстым слоем пыльных и дождевых разводов.
Поддавшись какому-то интуитивному наитию, я стал протирать портрет влажной бумажной салфеткой – и остолбенел!
Две длинные светлые тонкие косички, округлое личико, смущенная застенчивая улыбка, по-детски выпуклый лоб…
Боже мой, да ведь это вылитая моя мама! – подумал я. Сердцн буквально выпрыгивало у меня из груди. Только вот глаза… Глаза совершенно не похожи: выражение детское, игривое, как у соседской девчонки напротив. Наверно, именно поэтому я её не узнал тогда.
Признаюсь, уже тогда во мне шевельнулись подозрения – уж слишком поразительно внешнее сходство! Однако жалость, захлестнувшая как морская волна меня с головой, победила. Горький комок во рту и слезы – всегда чертовски обидно, когда безвременно уходит в небытие что-то юное, прекрасное и полное жизни! – все это не лучшие спутники в работе разума.
Усилием воли я отвел взгляд от могильной фотографии и, чтобы хоть как-то отвлечься, принялся за чтение эпитафии под нею.
«Любимая Настенька! Спи спокойно, дорогая ты наша, цветочек наш полевой. Ты всегда была светлым солнышком, украшением нашего детского дома и школы, мы всегда будем помнить тебя такой – веселой, жизнерадостной, открытой! Ты навеки останешься в наших сердцах лучиком света, благоуханным цветочком! И пусть ты ушла от нас совсем молодой, мы гордимся тобой, ведь не многим дано и за шестьдесят лет так ярко прожить, как ты прожила свои семнадцать лет.
Друзья и товарищи туристического отряда «Павки Корчагин» и коллектив преподавателей детского дома №3298 им. «40-летия Великого Октября».
Опять туристический отряд! Неужели…
В этот момент настойчиво зазвонил телефон:
- Ты где там потерялся, Кирилл?
- Егор? Я – в общем, на кладбище…
- Понятно! У нас тут один товарищ отставший на машине едет, он тебя добросит на базу без всякого автобуса. Давай выбирайся!
- Хорошо… Слушай, Егор, ты как первый специалист по туризму вашего края мог бы ответить на один провокационный вопрос?
- Валяй, только поскорее.
- Ты знаешь, кто такая Девятова А. Н. и что это за туристический отряд имени «Павки Корчагина», а?
Продолжительная пауза. Сопение в трубку.
Наконец…
- А почему это тебя интересует?
- Так знаешь или нет?!
- Ну, знаю, - буркнул. – Только это долгая история. Это вообще не телефонный разговор.
- Понял, – а сам уже ликовал от возбуждения: ради одного этого стоит идти в поход – спросил-то я его наобум, мог бы вообще ничего не знать или не сказать!
- Давай, Андрей тебе позвонит, как доедет, я ему твой номер уже скинул…
Когда я закончил разговор, туман уже успел отчасти рассеяться, так что я без труда нашел выход из кладбища. А вскоре подъехал и убитый перегруженный уазик Андрея. Через полчаса я был уже на базе…
Выйти пораньше, как всегда не получилось. Пока я приехал, пока собрался, тут уже и до обеда рукой подать, в общем, тронулись уже часов в пол второго дня. Впрочем, ребята, что называется, «не парились». Девчонки и мальчишки 20-23, редко старше, лет, смеялись и болтали, как дети. Казалось, им вообще было все равно, когда выходить – лишь бы любой ценой продолжать веселый беззаботный и бессмысленный треп, способность на который – а никак не наличие детей, морщин, седины или чего-то подобного – и отличает, собственно, молодого человека от зрелого или даже «старого». Прослушав мимоходом пару-тройку фраз, я тут же поставил у себя внутри своеобразный «фильтр», который автоматически посылал в невидимый «черный список» все произносившиеся в этой среде слова и фразы, ввиду их полной бесполезности для меня, и целиком сосредоточился на сборах рюкзака и своих мыслях обо всем том, что происходило со мной в последнее время. По крайней мере, пока Егор – единственный достойный с моей точки зрения собеседник – не будет готов вступить со мной в общение.
Признаюсь, я не большой любитель лесных, а тем более горных, походов. Если бы загадка «Монолитов» не оказалась так тесно переплетена с тайны моего происхождения, я бы в жизни не полез туда. Хотя по исследовательской работе мне так или иначе приходилось время от времени совершать подобные переходы, я совершал их лишь в той мере, в какой требовала необходимость. Так было, когда я собирал редчайший фольклорный материал на русском Севере, когда в некоторые деревни не ходили даже ржавые пазики. Я просто брал рюкзак, ружье, проводника – и шел через леса и буреломы, тучи мошкары, болота и солнцепек. Та же самая история была и на Урале. Впрочем, когда можно было обойтись без этого, я обходился. Наверное, из меня бы не вышло Скотта или Кортеса, но я, признаюсь, к этому никогда и не стремился. Жизнь для меня измеряется не внешним подвигом, а внутренним деланием. Если материал достается более дешево – что ж, я возьму его за меньшую цену!
Но сейчас, именно сейчас, риск – такой, какой не выпадал за всю жизнь мне никогда – был оправдан. Я знал одно – все дороги ведут на «Монолиты». Только там я получу ответы на все мои вопросы. И если я погибну там, что ж – я погибну счастливым: либо оттого, что я все узнал, либо оттого, что честно сделал попытку узнать. Такова карма всех настоящих исследователей, неважно, что они открывают – новый народ или новый вирус. Проще говоря, я чувствовал себя причастным к невидимому ордену великих первооткрывателей.
Наконец, нагрузившись рюкзаками, мы тронулись в путь: сначала по проторенной тропинке, которой ходят все любители поглазеть издалека, а уже через три-три с половиной часа свернули в непроходимую чащу. Ещё через полчаса отчетливо почувствовался начавшийся крутой подъем. Восхождение на «Монолиты» началось!
Поход начался так, словно был благословлен свыше. Стояла сухая теплая осенняя погода – именно та, на которую и рассчитывал Егор. Казалось, в конце октября расцвело второе «бабье лето». На небе не было видно ни облачка, солнце светило ярко. Лес был наполнен птичьим пением. Одним из счастливых преимуществ этого времени года было полное отсутствие мошкары и комарья – бича летней тайги. Вспоминая об этом, я блаженствовал – можно было идти в свое удовольствие, наслаждаясь свежим лесным воздухом, прохладным ветром, приятной компанией – Егор шел со мной рядом. Впрочем, пока Егору было не до бесед – он все время сверялся с GPRS-навигатором, связывался по рации с замыкающим, писал кому-то смс сообщения. Со мной обмолвился лишь парой ничегонезначащих слов. Я его и не дергал, возлагая большие надежды на привал.