Ясно, что дневник, который я «читал», во сне, был дневником моего отца (я узнавал его хотя бы по почерку), а фотография на тумбочке была фотографией моей матери.
Ясно, что причина исчезновения моего отца, равно как и моей матери, связана с таинственными свойствами «Монолитов».
Однако, прочитав вышеописанные «факты», я не смог сдержать смеха. Какие факты?! Что за чушь!
Дневник, который я видел во сне! Фотография матери, которую я никогда в жизни не видел! «Монолиты» - о которых толком ничего не известно! Если это можно назвать «фактами», то я могу сказать, что романы Лавкрафта – это исторический источник, а мифология Ктулху имеет такую же культурную ценность, как гомеровский эпос или «Бхагават-Гита»!
Но даже если исходить из фактологической ценности всех этих «источников», остается неясным очень и очень много чего:
Если мой отец с моей матерью зачали меня в начале июля 1979 года, как я мог родиться 31 октября этого же года? Или они зачали не меня, а значит, у меня есть брат или сестра, о которых я и не подозреваю?
Если я стал невольным свидетелем прощального диалога между моей матерью и моим отцом на балконе гостиничного номера, то почему «в роли» матери выступала жуткая безликая черноволосая девушка, если моя мать – блондинка?
Что произошло между ними на «Монолитах», что так отвратило дотоле горячо влюбленного в неё моего отца?
И, наконец, почему моя мать совершенно была не похожа на своих прямых родственников?
Все эти бесконечные «почему» окружили мой утомленный тяжелым днем разум как лесная мошкара усталого туриста. Я твердо решил «подумать об этом завтра». Выключил свет и сразу же заснул. На этот раз – без сновидений…
28.10.08, Таежный, Энская область, Сибирь. Вторник.
ДЕНЬ ВТОРОЙ.
На следующее утро я проснулся бодрым и полным внутренней решимости докопаться до истины. В первую очередь, я решил найти родной дом моей матери.
Здесь у меня была одна-единственная зацепка - ксерокопия моего свидетельства о рождении, где было записано, что Шадрин А. Н. и Серебрякова С. С. зарегистрировали брак в отделении ЗАГСа пос. Таежный 12 октября 1979 г. К счастью, в поселке отделение ЗАГСа было одним-единственным. А, следовательно, именно там должна была храниться запись в книге регистрации браков, в которой обязательно содержатся паспортные данные жениха и невесты.
Недолго думая, рано утром я отправился прямиком в ЗАГС.
Гостиница «Турист» располагалась на центральной площади городка, которая была, откровенно говоря, единственным по-настоящему цивилизованным местом этого Богом забытого населенного пункта.
Как мне удалось выяснить ещё до приезда сюда, город был построен в пятидесятые годы прошлого века вокруг нескольких градообразующих предприятий, входивших в состав крупного территориального промышленного комплекса. Именно центральная часть городка свидетельствовала о том, что когда-то он знал лучшие времена: гранитное здание бывшего горисполкома с большими ростовыми окнами, бронзовый памятник всегда бодро указывающему куда-то вперед Ильичу, роскошные декоративные голубые ели, монументальный ДК со стеклянными вращающимися дверями, полированная гранитная плитка под ногами. Все это производило неплохое впечатление о поселке, если только не удалятся из этого пятачка цивилизации слишком далеко. В моей голове вспыхнули воспоминания об обшарпанных, облупившихся стенах покосившихся грязно-желтых двухэтажек и перевернутых урнах на автобусных остановках, но я решил оттянуть знакомство с этими местными достопримечательностями, насколько это будет возможно.
Выйдя из гостиницы, которая располагалась прямо напротив поселковой администрации, мне оставалось пройти буквально метров пятьсот влево по образцово-показательной тополиной аллее, - впрочем, изуродованной следами плевков, раздавленных «бычков» и разбитых пивных бутылок, - чтобы оказаться как раз напротив городского здания ЗАГСа.
В пустынной канцелярии мне потребовалось все мое красноречие, чтобы побудить ленивую регистраторшу выдать мне необходимые данные. Только документально доказав, что я являюсь сыном пропавшей, а также присовокупив к этому заранее заготовленное дорогое шампанское и натуральные французские духи, я получил доступ в святая святых – в архив. Адрес прописки моей матери был мною получен. По словам регистраторши выходило, что ехать мне придется в самый мрачный, в самый депрессивный район поселка с красноречивым названием «Тупик».
Собственно, «Тупиком» он назывался потому, что там располагалось трамвайное депо и, соответственно, последняя остановка трамвая. Однако приехав туда, я понял, что название это поддается не только (и не столько) буквальному толкованию. Ещё по мере удаления от центра на скрипучем, донельзя изношенном трамвае, я с тоской наблюдал за картинами постепенного возрастания процессов разложения и деградации. Почему-то мне сразу подумалось, что именно так должен был видеть Рим его гражданин, возвращавшийся туда после нашествия вандалов.
Если ближе к центру ещё попадались вполне добротные хрущевские пятиэтажки бледно-кремового, бледно-желтого и серого цветов, с разноцветными детскими городками и относительно чистыми стенами, а также даже пять или шесть девятиэтажных домов уже брежневской постройки, то вскоре их сменила совершенна другая архитектура. Недолго полюбовавшись на бурые трехэтажки с деревянными дверями и заросшими сорняками пустырями, я увидел уже замеченные вчера облупленные двухэтажки, которые, однако, очень скоро уступили место деревянным баракам с косыми дощатыми, давно не крашеными заборами, покосившимися ставнями, с полным отсутствием хоть каких-то детских сооружений во дворах. Унылый пейзаж украшали тут и там попадавшиеся фигуры ещё (или уже?) пьяных местных жителей, один из которых между прочим спал прямо на заплеванной подсолнуховой шелухой скамейке, с батареей пустых бутылок на асфальте. Создавалось впечатление, что это не населенный пункт в буквальном смысле этого слова, а город-призрак какой-то, потому что за все время моего путешествия на трамвае я не увидел ни одного опрятно одетого нормального человека на улице, шагающего прямоходящей походкой homo erectus.
Вскоре двухэтажные бараки сменились одноэтажными «избушками на курьих ножках», с характерными «удобствами» на улице. Тяжело запахло неубранным мусором. Глядя на тут и там попадавшиеся разбитые уличные фонари, а кое-где на их полное отсутствие, я внутренне порадовался тому, что еду в эту глушь в светлое время суток.
Уже подъезжая к конечной остановке я увидел выложенную кирпичом на стене здания давно остановившегося электромеханического завода надпись, которая мне показалось скорее образцом чьего-то черного юмора, чем отражением «унесенной ветром» действительности: «Слава труду!».
На самой остановке общую картину ужасающего запустения и разложения дополняла доска объявлений с надписью крупными буквами: «ИХ РАЗЫСКИВАЕТ МИЛИЦИЯ». Из довольно содержательных надписей и не менее колоритных портретов в фас и в профиль я сделал вывод, что частые упоминания в местной прессе о пропажах людей можно объяснить и более простыми причинами.
Закончив с изучением местных достопримечательностей, я отправился искать нужную мне улицу.
Часы показывали одиннадцать. Погода стояла теплая, но воздух был влажен, небо сплошь затянуто серыми тучами, достаточно хорошо пропускавшими свет, но скрывавшими сам его источник. Под ногами смачно чавкала грязь, не высохшая после вчерашнего дождя. Асфальт в этой части городка отсутствовал. На тесных и кривых улочках предместья мне опять не встретилось ни одного нормального прохожего, если не считать периодически проплывавшие мимо меня персонажи, больше похожие на тени из царства Аида, чем на живых людей: землистые, невыразительные лица, остекленевшие глаза, спутанные грязные волосы, какое-то рванье вместо одежды и неизменно сопровождавший их шлейф невыносимой вони. Смотреть на таких полулюдей, не говоря уже о том, чтобы говорить с ними, мне не хотелось.
Я прошел несколько перекрестков наугад. Перешел по небольшому мостику через ручей. Слева от мостика стоял облупленный двухэтажный желтый кирпичный дом, в котором на первом этаже располагался продуктовый магазин. Часть дома, занятая под магазин, выглядела вполне прилично. Здесь стены были заново покрашены, стояли пластиковые окна, развешены красочные картины с изображением различных продуктов. У крыльца стояли какие-то пьяные типы и что-то рядили насчет выпивки. Прошмыгнули несколько бабушек с кошелками.
Я уже решил было попытать счастья у продавцов магазинов, как вдруг слева ко мне уже подскочил какой-то странный молодой человек с длинной едва ли не до пупа спутанной русой бородой, нестриженной буйной шевелюрой на голове, обтянутой по периметру черепа тонкой алой шелковой лентой с какими-то таинственными символами, вышитыми золотистыми нитками. На ногах он носил настоящие лапти. Рубаха и штаны, перетянутые веревочным поясом, выглядели экспонатами из музея по истории костюма. Если бы не хипповские «фенечки» на запястье и шее, его можно было бы вполне принять за сошедшего с полотна XIX века покойного графа Льва Николаевича.
- Мир тебе, брате! – донесся до меня сладко-певучий, мелодичный, завораживающий голос сектанта. – Вступившего на произрастающую токмо волчцами да терниями землю Содомскую, Лота, родича Авраамова, приветствую сердечно!
Я сначала оторопел, но быстро нашелся:
- А ты Ангел что ли, с мечом разящим? Только в Содоме их было двое!
- Нас больше, чем двое, и мечей у нас – тоже. Имя нам – легион, однако, детей тьмы, детей ночи – легион легионов. Будь бдителен, пришлец из земли Авраамовой! Близиться суд Божий, суд праведный! Берегись доли окаянной жены Лотовой! Берегись!
Глаза молодого человека сверкали, а из губ летела слюна. Он говорил смачно, не торопясь, четко выговаривая, «выстреливая», слова, красноречиво жестикулировал, а его слогу могли бы позавидовать начинающие актеры. Я с опаской взглянул на алкашей у магазина, но они не обращали на него внимания. Видимо, у них были дела поважнее…
Меня внезапно осенило.
- Ты из «Детей Солнца»?
- Аз есмь! – довольно кивнул мой странный собеседник. – Мы – чада света, чада дня, мы - не чада тьмы, не чада ночи. Последних пророков пустил Господь наш Солнце Правды на проповедь пропащим, дабы не имели более оправдания в грехе своем. И горе тем, кто камением побиет их, горе тем, кто оплюет возлюбленных Господа Солнца – лучше бы таковым и не рождаться на свете этом, лучше бы им быть извергнутым из утробы матерней, лучше бы им с мельничным жерновом кануть в пучине…
Я совершенно механически перестал слушать этот бред.
Алкаши между тем исчезли, а вокруг бесновавшегося бородача уже начинала скапливаться стая из праздношатающихся бабушек, суеверно крестящихся дрожащими пальцами и что-то согласно бормочущими под нос. Я почувствовал сильное желание как можно поскорее убраться со сцены назревающего идиотского спектакля и резко оборвал бородатого:
- Где здесь Зеленая 86/1?
Парень от неожиданности поперхнулся на полуслове и вытаращил на меня свои по-рыбьи мутные и невыразительные глаза:
- Направо до конца и прямо до упора – махнул он в сторону рукой.
- Спасибо за незабываемый перфоманс, - облегченно улыбнулся я и зашагал своей дорогой, всей спиной ощущая на себе его недоуменный взгляд. Я чувствовал себя Одиссеем, только что вырвавшемся из смертоносных объятий сирен.
Пройдя в указанном направлении, я уткнулся в полуразвалившуюся конструкцию, которую только с большой долей условности можно было назвать домом. По существу, это были голые кирпичные стены с пустыми глазницами окон, ничуть не скрывающих отвратительного содержимого – полусгоревших балок, обломков штукатурки и кирпича и прочего мусора, кучами наваленного внутри дома. Участок, на котором располагался дом, полностью зарос крапивой, полынью и другими сорными травами, достигавших высотой уровня окон. Они напоминали мне какое-то вражеское войско, окружившее ветхие стены старой крепости кольцом плотной осады. Крыши над домом не было вовсе. Только обгоревшая печная труба уныло, как мачта давно затонувшего корабля, безмолвно сообщала досужему наблюдателю о том, что здесь когда-то теплилась жизнь, ныне же ставшая одним лишь воспоминанием…
- Померли все тут.
Я быстро обернулся на звук.
Справа, у невысокой калитки стояла, облокотившись на ограду, пожилая женщина в старой дубленке.
Я не сразу смог ей ответить. Горький ком подкатил к самому горлу, глаза заполнила мутная пелена, дыхание перехватило. В голове все перемешалось. Хаос мыслей, чувств настолько поглотил меня, что я никак не мог понять, что же мне делать дальше. Ведь все мои расчеты строились на одном-единственном предположении: если я найду местопребывание родителей моей матери, я смогу найти и её саму. Хотя гнетущая картина всеобщего запустения, которую я наблюдал по пути, порядком испортила мне настроение, я все же надеялся найти своих родственников хотя бы живыми, если не здоровыми, надеялся на альбом с семейными фотографиями, рассказы о детстве матери за чашкой чая, а тут… В один момент весь карточный домик моих расчетов и грез рухнул. Я вновь оказался ни с чем.
- Когда? – только и смог из себя выдавить я, чтобы хоть что-то сказать и получить тем самым ещё немного времени для того, чтобы обдумать в корне изменившийся порядок вещей.
- Дом сгорел уже лет пятнадцать назад. Сначала мать померла, потом все дружно стали пить, жить соседям не давали. А как отец помер, так запили все на месяц, вот дом и сгорел. Никого не осталось. Никого.
Несмотря на шок от всего только что пережитого, мне бросилось в глаза, что говорила женщина обо всем этом безразличным, каким-то отстраненным голосом. Скорее, больше из потребности хоть с кем-то и хоть о чем-то поговорить, чем из какого-то сочувствия или участия.
Словно в тумане, я совершенно механически сделал несколько неуверенных шагов по направлению к развалинам. Протиснувшись кое-как в пролом в стене, я оказался внутри пепелища. Стал рыться в мусоре, не боясь поранить пальцев. Сколько продолжались мои импровизированные археологические изыскания, я точно не помню. Весь мир в тот момент сжался для меня в одну-единственную пространственно-временную точку «здесь и сейчас». Все, что было за её границами, просто перестало существовать. Вдобавок, в ушах у меня звенело так, что я ничего не слышал из происходящего вокруг. Не знаю, что в точности хотел я найти там тогда, но, видимо, мои нелепые попытки тронули чье-то не до конца очерствевшее на этом дне жизни сердце…
- Да не копайся ты там, сынок. Все равно ничего не откопаешь. Растащили, что оставалось, уже давно.
Тошнотворно-резкий запах перегара, смешанного с потом и чесноком, окончательно отрезвил меня. Я повернул голову и увидел перед собой красное как перезрелый помидор, изрезанное словно шрамами глубокими морщинами лицо, покрытое грязно-белым ежом щетины недельной давности. Одет он был примерно так же, как и ранее попадавшиеся мне лица неопределенного рода занятий и местожительства, однако в отличие от них, в его глазах ещё блестели искорки разума и, что особенно ценно, живых чувств. В данный момент его глаза излучали какое-то подобие сострадания и участия моему горю.
- Твоя родня, да? – не дожидаясь ответа просипел пропитым голосом он.
Я снова промолчал. Говорить с ним не хотелось, а тем более – открывать перед ним душу. Однако в голове моей прояснилось и я не без труда выбрался из развалин на дорогу. Но пьяный старик не отставал от меня.
- Ты вроде не нашенский, а? Вижу, одет как депутат… Знакомый больно…
Я уже дошел почти до перекрестка, стараясь как можно больше увеличить расстояние между мной и дедом-алкашом, как вдруг последняя фраза, сказанная им, меня зацепила. «Знакомый…»
Я тут же развернулся на 180 градусов и едва не подбежал к нему.
- Вы-ы-ы… З-знали… Ну… Тех, кто жил… В-в-в… Этом доме – мой голос едва подчинялся мне.
- Их вся Шахтера знала… Пока не померли все, упокой душу… - старик размашисто перекрестился.