Михаил КОРШУНОВ
РАССКАЗЫ О ТВОИХ РОВЕСНИКАХ
СТЕПНОЕ ЛЕТО
«ГАЗЕТЧИКИ»
«ПЕРОМ ПО ЗАТЫЛКУ»
ХОЛЩОВЫЕ РУКАВИЦЫ
ДАЛЬНИЙ ПЕРЕГОН
МАТЬ И СЫН
ВОТ ОН — СЕВКА ГУСАКОВ
КОНУРА, ЛЕСТНИЦА И КУЗЬМИЧ
ТЕПЛЫЕ ОГНИ
ОВСЯНКА
ПОЛОСА ПРЕПЯТСТВИЙ
ГОСТЬ
ФРАНЯ
ЧУДИЩЕ ВОДЯНОЕ
ПЕС МАЛЫШ
ЕДЕТ, СПЕШИТ МАЛЬЧИК
ДОМ В ЧЕРЕМУШКАХ
РАССКАЗЫ О ГЕРОЯХ
ВЕДРО КАРТОШКИ
КРАСНАЯ РУБАШКА
АРЕСТОВАННЫЕ КНИГИ
МЕДНЫЙ КЛЮЧ
ДОПРОС КОММУНИСТОВ
ТАК НАДО!
БАЛЛАДА О РАЗВЕДЧИКЕ И ЕГО ВИНТОВКЕ
ЖЕЛЕЗНАЯ ПУГОВКА
БОЧКА КЕРОСИНА
ЧУБАШ
ОНИ ПРИШЛИ К НАМ
В ЗАРОСЛЯХ РЕКИ НИЯЗЫ
ПЛОТ С ВЫСОКОЙ МАЧТОЙ
КОРОЛЬ СКАЗАЛ: «ДУДКИ»
notes
1
Михаил КОРШУНОВ
Рассказы
РАССКАЗЫ О ТВОИХ РОВЕСНИКАХ
СТЕПНОЕ ЛЕТО
Все получилось неожиданно. С Украины в Москву приехала тетя Луша. Она была не просто тетей Лушей, а членом правления колхоза в селе Криницы и приехала в Москву по служебным делам.
Тетя Луша умела делать любую мужскую работу, как она говорила — майструвать. Умела и косить, и строгать, и пилить, и хату могла покрыть соломой, и прохудившееся ведро заклепать.
И вот однажды, когда тетя Луша управилась уже со всеми своими командировочными делами, она объявила маме и папе:
— Ваших ребят заберу к себе в Криницы. Пусть поглядят на колхозное житье-бытье.
Колхоз, в котором работает тетя Луша, большой и богатый. Из года в год на его полях созревают урожаи сладких сахарных бураков, гнет высокие стебли тяжелая наливная пшеница, в речных поймах и левадах, перевитые хмелем и колокольчиками, зацветают тугие травы и душистый чебрец, а вода в родниках-криницах бьет такая прозрачная, точно плещется в них само небо.
Петя и Тамара обрадовались. Колхоз! Они никогда не бывали в колхозе!
Посреди комнаты лежит раскрытый чемодан. Впервые брат и сестра едут со своим собственным чемоданом.
Мама собирает белье. Тамара и Петя приносят ей вещи, которые нужно взять с собой. Тут уж полное преимущество Тамары, хотя чемодан и общий: Тамара перешла в четвертый класс, а Петя только во второй. И вообще брата Тамара зовет Петухом.
— Дядина! — поминутно слышится ее задорный голосок. — А иголки у вас дома есть? А вязальный крючок? А мочалку мне брать?
На Украине, в деревнях, племянники иногда называют жену дяди не тетей, а дядиной. Тамара узнала об этом и тоже стала называть тетю Лушу дядиной. Уж очень ей это понравилось.
Когда мама наполнила чемодан всеми необходимыми вещами, он, конечно, не закрывался. Никакие чемоданы сразу не закрываются. Петя и Тамара знают это точно. И сейчас мама начнет перекладывать вещи, и здесь уже не зевай. Особенно настороже Петя; он, как младший, может понести большой ущерб.
На перроне вокзала было шумно и людно. На платформе ездили вагонетки-автокары. Они были нагружены пакетами с почтой, посылками, чемоданами.
На некоторых чемоданах столько было наклеено цветных ярлыков с изображениями самолетов, пароходов, паровозов и с крупными надписями различных городов, что Петя в душе позавидовал: вот люди сколько путешествовали по стране, сколько они уже всего видели и перевидели, а Петя только первый раз уезжает из дому...
Поезд был составлен из цельнометаллических вагонов. Стояли они один в один и такие длинные и массивные, на больших рессорах, с широкими раструбами вентиляторов, что казалось, в них нужно ехать куда-нибудь очень далеко, много-много дней. Ехать и в дождь и в холод, пересекать широкие реки, жаркие пустыни, густые леса.
Внутри вагоны полированные. Подуешь на стенку — появится мутное пятно, как на стекле. Появится и пропадет.
День в пути прошел незаметно, а утром поезд прибыл уже на полустанок Конопляновка, где надо было выходить.
В Конопляновке тетя Луша отправилась в кассу компостировать билеты на новый поезд. Он должен был довезти до разъезда Жбирь, от которого неподалеку находилось и село Криницы.
Пока тетя Луша ходила в кассу, Петя и Тамара разглядывали на полустанке людей.
Багаж у них совсем не был похож на тот, который ребята видели в Москве на вокзале. Были тут корзины, полные вишен и абрикосов, обшитые сверху мелкой рыболовной сетью, торбы с фасолью, духовки для печек, кошелки с голубоватыми утиными яичками, пересыпанные половой, чтобы не побились, волосяные сита.
Пробежала маленькая девочка, зажав что-то в ладонях.
— Ой, ненько? — кричала радостно девочка. — Я метелика поймала.
И в тот же миг девочка споткнулась о чей-то узел, и из ее ладоней выпорхнула помятая бабочка.
Подле водокачки из деревянной колоды не спеша тянули воду грузные серые волы, а около волов купались, брызгались бесстрашные воробьи.
Вдоль дороги пылила ватага босых мальчишек с граблями и вилами.
Для Пети и Тамары с полустанка Конопляновка начиналась совсем необычная жизнь: новые места, новые люди.
На разъезд Жбирь приехали поздним вечером. Тетя Луша сложила на земле пожитки и сказала:
— Вы посидите, а я пойду искать попутных лошадей.
На разъезде было тихо и безлюдно. В будке около семафора, точно искра степного костра, тлел желтый огонек, шелестели под насыпью сухие будяки. Где-то в бескрайном ночном пространстве натруженно поскрипывала одинокая телега.
Петя вздохнул, поежился от ночной прохлады, и ему сделалось грустно. Вспомнил он Москву, вспомнил горящие красным светом буквы «М» на станциях метро, теплый асфальт улиц, каменный грот в Александровском саду около Кремля, где он больше всего любил играть, вспомнил и маму — ее молодое красивое лицо с оспинкой над бровью.
Но длинный синий вагон далеко увез Петю от Москвы и от мамы. И Тамара, всегда такая бойкая и дотошная, тоже почему-то молчит и смотрит на уходящие в темноту рельсы.
Послышался шум мотора. Из-за поворота выскользнули яркие огни автомобильных фар.
Тетя Луша отыскала не попутных лошадей, а целый попутный «ЗИС-150».
Кабина у «ЗИСа» была просторная, но седоков набралось много. Одна тетя Луша чего стоила. Дверца еле затворилась.
Петя сидел у тети Луши на коленях, и ему все хорошо было видно. Но смотреть-то было не на что, Свет фар изредка выхватывал из темноты то дерево, то крышу хаты, то бежал вдоль сплошных посевов ржи и пшеницы.
Ветром к переднему стеклу прижало жука, и он долго не мог отцепиться и улететь. Иногда через дорогу что-то быстро перебегало, или это просто устали глаза, и так казалось.
Машина была тяжелая и ехала плавно, без тряски. Ее большие колеса с хрустом давили комки сухой грязи.
Однотонный гул мотора, запах бензина и кожи, близость тети Луши — где бы ни была тетя Луша, везде с ней как бы присутствовала частица домашнего тепла и уюта, — все это располагало ко сну.
Петя и Тамара задремали. Сквозь сон они едва помнили, как доехали до села, а потом долго шли темным садом, натыкаясь на ветви деревьев с холодными вишнями, как на пороге дома жгли спички, отпирали замок.
Потом тетя Луша взбила подушки, приготовила мягкую постель, от которой почему-то пахло укропом, и ребята уснули.
* * *
Утром Тамара будила брата:
— Петух, вставай! Ну же, Петух Петухович!
Но Петя закатился куда-то за подушку, навернул на себя простыню и не хотел просыпаться.
Было еще рано. Ребята спали в отдельной комнате, в глубокой, точно лодка, кровати.
Тамара едва из нее выбралась. Нагнулась, чтобы надеть туфли, но, к удивлению, заметила свои тапочки. Значит, тетя Луша уже распаковала чемодан.
Тамара быстро накинула сарафан, сунула ноги в тапочки и вышла на кухню.
Тетя Луша в простой ситцевой юбке, в кофте с короткими рукавами возилась около печи. Длинным рогачом она подхватила казанок и поставила его в печку. Ее полные руки были розовыми от огня.
— Спи еще. Я разбужу, когда завтрак сварится, — сказала тетя Луша.
— А я уже выспалась.
— Ну, иди тогда в садок, погуляй.
В саду было прохладно. Цветы, налитые росой, склонились вдоль дорожки. В глубине сада, в гуще вишневых деревьев, возились птицы — клевали ягоды. Под широкими листьями мальвы, где было сухо, спали цыплята. За садом поднималось солнце, а на небе еще догорал, бледнел месяц.
Густая трава захлестывала росой ноги. У высокой раскидистой шелковицы Тамара остановилась, подумала и полезла на нее.
Ягоды шелковицы были такими мягкими, что не успеешь поднести ко рту, как они раздавливались в пальцах.
Петя проснулся и тоже вышел во двор.
— Тамара! — закричал он. — Где ты?
Тамара спряталась в листьях.
— Ну, Тамарка! — Петя загляделся и наткнулся на крапиву.
Тамара не выдержала и прыснула. Петя, почесывая на ногах ожоги от крапивы, подошел к дереву. Попытался залезть — не смог.
— Тамара, брось ягод!
Пока Петя, медлительный и еще сонный, разыскивал в траве ягоду, подбежал цыпленок, быстро нашел ее и сглотнул.
— Тамарка, ты видела?
— А ты зевай больше, он и тебя проглотит.
Когда наелись ягод, тетя Луша позвала мыться. А потом сели завтракать.
На столе стоял кувшин с ряженкой, мед, яички, банка с вишневым вареньем, на тарелке — домашние булочки — балабухи.
Тетя Луша разлила ряженку по чашкам, Тамара попробовала и сказала:
— Очень вкусно, как сметана.
Пете тоже понравилась ряженка.
— Ну и хорошо. На здоровье, миленькие, поправляйтесь. Сейчас я еще варенички погляжу — может, готовы.
И тетя Луша взяла рогач, открыла заслонку и вытащила из печки казанок.
Вареники выложили в миску. Они были огромные, шевелили от пара белыми боками — вот-вот захрюкают.
— Ну, отведайте, — сказала тетя Луша. — Мамка вам таких не делала, я знаю.
Тамара хотела наколоть вареник вилкой.
— Сок выпустишь, — заметила тетя Луша.
— А как же?
— Руками бери.
Тамара укусила вареник, и из него полился густой сироп.
— Ой, дядина, до чего ж сладкие! — сказала Тамара. — С чем они?
— С крыжовником. Ешь, ешь, потом нахваливать будешь.
Тетя Луша выбрала вареник покрупнее и положила Пете на тарелку. Петя покосился на вареник, подул на него и взял.
Одолел Петя половину вареника и чувствует — больше не может, наелся уже. А тетя Луша все угощает, приговаривает:
— Ешь, Петро, ешь, пока не засмеешься.
Петя подождал, чтобы тетя Луша отвернулась, и толкнул под столом сестру.
— Тамара, — прошептал Петя.
— Ну, чего тебе?
— Не могу я...
— Что случилось? — спросила тетя Луша.
— Петух вареник не может доесть, — объяснила Тамара.
— Вот так казак — и одного вареника не осилил! — засмеялась тетя Луша.
Петя надулся.
— Ты, Петюшка, не серчай на меня, я ведь пошутила.
В это время тихо постучали в дверь.
— Да заходите, кто там? — откликнулась тетя Луша.
Дверь отворилась, и боком вошла девочка в пестром платье и матерчатых сандалетах.
— A-а, Нюра, — сказала тетя Луша. — Как шелкопряды? Ничего не случилось?
— Ох, тетечка Гликерия! — взмахнула руками Нюра и затараторила, при этом краешком глаз из-под тонкой черной бровки поглядывая на гостей. А глаза у нее до чего ж были юркие да любопытные! — Ох, случилась, тетечка Гликерия! Шелкопряды задыхаются. Лето душное, они совсем-совсем задыхаются. — И Нюра прикрыла глаза своими темными густыми ресницами и показала, как гусеницы «совсем-совсем задыхаются».
— Погоди ты охать, — остановила ее тетя Луша и встала из-за стола. — Много гусениц-то погибло?
Нюра подняла ресницы.
— Нет, еще немного. Трохи-трошечки даже. Варя говорит: может, они желтухой заболели. А Маша уже плачет.
— Ну, а так в колхозе все в порядке?
— Все в порядке, только вот гусеницы наши...
— Пошли к вашим гусеницам.
— Дядина, и я с вами, — сказала Тамара.
— И я тоже, — сказал Петя и с облегчением отодвинул тарелку с недоеденным вареником.
Вышли на улицу. Впереди шла тетя Луша, за ней — ребята.
Встречные первые здоровались с тетей Лушей, поздравляли с приездом. На селе тетю Лушу любили.
Тамара и Петя разглядывали село.
На высоком яру были разбросаны мазанки с глубоко сидящими в стенах чистыми оконцами. Почти над каждой хатой возвышалась мачта антенны. Возле хат кое-где, прислоненные к плетням, стояли велосипеды. За хатами — сады и огороды, которые спускались вниз, к небольшому пруду.
Нюра шла вприпрыжку и рассказывала Тамаре и Пете о колхозе и шелкопрядах. Молчать Нюра, очевидно, не умела.
— А шелкопряды эти наши. Мы, пионеры, за ними ухаживаем. Государство за коконы большие деньги платит. Мы тогда для школы библиотеку купим. Все-все самые новые книжки достанем. У вас в Москве в школе много книжек?
— Много, — сказал Петя.
— И у нас будет много. А тетечка Гликерия нам помогает. Она всем в колхозе помогает.
— А чем вы гусениц кормите? — поинтересовалась Тамара.
— Тутовником. Они были маленькими, а теперь выросли. Скоро коконы вить будут, только б не подохли.
— А тутовник — это дерево такое, да?
— Дерево, да. Шелковицу знаете?
— Мы сегодня утром ели, — объявил Петя.
— Вы ягоды ели, а гусеницы листья едят.
— Чудно! — удивился Петя. — Ягоды куда слаще.
— Ой, пожар! — воскликнула Тамара. — Смотрите скорее! — и показала рукой в поле, где стояла спелая пшеница.
Над пшеницей курилось белесое марево, а в одном месте пробивалось облачко дыма.
— Это не пожар, — успокоила Нюра, закрываясь от солнца ладошкой, — это молотилки работают. От зерна всегда пыль идет, вроде дыма.
Гусеницы помещались в отдельном доме. Над входом в дом была прибита вывеска с надписью:
Питомник тутового шелкопряда.
Пионерское звено № 2.
Звеньевая Маша Прокофьева.
Сама звеньевая сидела на траве в тени от крыльца и заплетала косичку. При виде тети Луши звеньевая вскочила и побежала навстречу.
— Тетя Луша! — закричала она радостно, но тут же, прижавшись к тете Луше, беззвучно заплакала.
Видно было только, как у нее на спине дергалась недоплетенная косичка.
— Ну-ка, Машутка, — сказала тетя Луша и кончиком косы вытерла ей со щек слезы, — прекрати панику.
Маша перестала плакать.
— Не буду больше. — Серые глаза Маши посветлели, на щеке задержалась и поблескивала слезинка.
В доме стояли широкие трехэтажные полки, сплетенные из камыша. На полках лежали ветки с листьями, густо покрытые большими беловато-желтыми гусеницами. На стене висели список звена и расписание дежурных по питомнику. Рядом — градусник.
Тетя Луша сняла с ветки несколько гусениц, оглядела их и положила на место.
Гусеницы были точно в оцепенении, поджали свои высокие рога, скорчились или, свалившись с ветвей тутовника, лежали кучками на полках.
— Вот что, Маша, — сказала тетя Луша. — Надо немедленно заклеить стекла. Это раз.
— Как заклеить? — не поняла Маша.
— Белой бумагой, чтобы не пробивалась солнце. А то вы всех гусениц уморите. И потом необходимо намочить пол. Это два. Понятно?
— Очень даже понятно, — в один голос ответили Маша и Нюра. — И тогда они оживут?
— Должны ожить. А теперь за работу.
— Нюрка, — быстро сказала Маша, — сбегай в школу и попроси бумаги и клея.
Нюрка на радостях покружилась на одной ноге и только тогда побежала к дверям.
— Погоди, — остановила ее Маша. — Если встретишь кого-нибудь из наших, зови на подмогу.
— А тож! — сверкнула Нюрка ровными зубками и исчезла.