Я прихватил с собой на несколько дней одного приятеля, моего ровесника, Билла Вудраффа. Они с Джо работали вместе в ремонтной мастерской, которой заведовал эксцентричный холостяк, проявлявший нездоровый интерес к мужчинам. Билл Вудрафф был неженкой (мы называли таких «тряпка»), избалованным слабаком и дохляком. Но не в этом дело – важно, что именно он наболтал мне всякого про О’Ригана и хотел, чтобы я непременно с ним познакомился. Итак, однажды вечером, когда мы шли по дороге, нас нагнала повозка, с которой спрыгнул Джо. Он мне сразу понравился. У него был приятный голос и крепкое рукопожатие. Я нашел его не только очень симпатичным, но еще и мужественным.
Через несколько минут мы уже сидели в лодке. Была кромешная тьма. Вдруг я услышал всплеск – это О’Риган выпал посередине озера. «Меня сдернул камыш», – объяснил он, вынырнув и смеясь как ни в чем не бывало. Вудрафф, который не умел плавать и вообще боялся воды, не на шутку испугался, хотя Джо плавал как рыба. После этого случая мы с Джо стали настоящими друзьями и оставались таковыми до самой его смерти. (Это произошло несколько лет назад.)
Как я уже говорил, никогда нельзя было понять, откуда Джо взялся на этот раз и куда исчезнет. Он следовал велениям интуиции. Как раз перед нашей встречей он демобилизовался из армии, где дослужился до сержанта, а ведь хороший сержант подчас важнее, чем любой генерал.
В армии он получил хоть какой-то багаж знаний, по крайней мере по географии, так как побывал на Дальнем Востоке – в Китае, Индокитае, на Яве и в Японии. В Японии он связался с какой-то местной и потом не уставал нахваливать японок, превознося особенно их чистоплотность, заметную даже в борделях. Послушать его, так сходить там в бордель – все равно что принять участие во встрече на высшем уровне. У них не только девушки тщательно моются до и после акта, но и мужиков заставляют почиститься. А потом начинается – изысканные кимоно, чай, сямисэн, цветы, птицы в клетках. Даже граф Кейзерлинг, посвятивший лучшие свои страницы Японии, не смог бы рассказать о ней ярче, чем Джо. Именно тогда я начал бредить Востоком, особенно Японией. (Конечно, позже я понял, что Джо многое переврал и преувеличил, но какое это имеет значение?)
Где бы он ни побывал, он всегда находил самые поэтичные слова, чтобы рассказать об увиденном. Меня удивляло, почему он не попробует писать. Я мог жадно слушать его часами. Какое наслаждение узнавать что-нибудь о всяких малоизвестных уголках земли, раскрывать внутреннюю красоту и изящество живущих там народов…
Я не сразу понял, что не все такого высокого мнения о Джо, как я. Большинство моих друзей – повторюсь еще раз – относились к нему с подозрением. Джо все время занимался раскручиванием и продвижением чего-то или кого-то (одно время мной и моим творчеством). К сожалению, он делал это не всерьез, словно поигрывал на досуге в карты.
Женщины относились к Джо совсем не так, как мужчины. Они его обожали и просто таяли от его комплиментов. С ними он строил из себя покинутого ребенка, никем не понятого, не оцененного всем миром. Ему не приходилось даже обманывать – бабы сами шли к нему в руки. Он часто позволял им содержать себя, но вовсе не потому, что любил нажиться за чужой счет, – в душе Джо был очень щедр, однако такие натуры вечно сидят на мели. Впрочем, если что-то в отношениях шло не так, он просто вставал и уходил, забывая о выгоде, – не важно куда, на поиски свежего воздуха.
Каждый раз, когда ему был нужен ночлег, он приходил ко мне. Ему нравился мой образ жизни и мои женщины. Он частенько предлагал мне разделить с ним бабенку, не видя в этом ничего плохого. Не думаю, что он мне завидовал, скорее искренне считал счастливчиком.
В то же время Джо взял на себя роль моего защитника. Он не понимал, как такой «большой писатель», как я, может прозябать в неизвестности. Он всегда по нескольку раз перечитывал все, что я писал, и говорил о моих вещах так, будто это было делом его рук.
По вечерам, возвращаясь со своих добровольных рейдов, он выкладывал мне подробности разговоров с издателями, редакторами и критиками и пророчил быстрые и большие победы. Но все почему-то срывалось в последнюю минуту, и это задевало Джо гораздо больше, чем меня, – я-то уже привык к пощечинам и пинкам под зад. Быть может, я просто пытался не падать духом, притворяясь перед самим собой, что я величайший американский писатель современности, последователь Уолта Уитмена. Естественно, каждое слово, вышедшее из-под собственного пера, я ценил на вес золота. Я сравнивал свои произведения с творениями только самых-самых – Петрония, Рабле, Эмерсона, Уитмена. Я считал себя лучше Синклера Льюиса, Теодора Драйзера, Шервуда Андерсона, Бена Хехта и других. В моей собственной классификации я числился в графе «уникумы».
Получалось, когда Джо был близок к отчаянию, это я утешал его. Не помню, чтобы мы когда-нибудь ссорились, хотя спорили до хрипоты. Мы часами могли обмениваться репликами на любую тему. Хоть Джо и не получил настоящего образования, он был очень умен – и скептичен. В приюте его воспитывали в строгом католическом духе, но он перестал верить в Бога задолго до своего побега. В монахинях Джо импонировала только наивность, а так он их считал легкой добычей для мужчин – всех, включая мать настоятельницу. Рассказы Джо о монахинях и об их готовности уединиться с кем-нибудь в укромном местечке мало уступали по красочности лучшим новеллам «Декамерона».
Когда я стал администратором по найму в телеграфной компании, то сделал Джо своим помощником. Работа ему очень нравилась. Особенно он преуспел в разоблачении обманщиков и эпилептиков. Он частенько подавал мне знаки, пока я беседовал с кандидатом, предупреждая меня, что парень – мошенник, и всегда первым замечал шрамы на руках у соискателя – приметы эпилептика, пережившего множество припадков.
Мы сидели за одним столом друг напротив друга, и я страшно забавлялся, глядя, как серьезно Джо относится к делу. Чего он только не вытворял! Как будто это он был президентом компании! У нас в офисе работали две красивые женщины, одна – для него, другая – для меня. Они жили вместе, что существенно упрощало дело. Однако в то время я еще был женат.
Случалось, что после ужина я укладывался на диванчик, чтобы вздремнуть. Я был вымотан, потому что за все время работы в телеграфной компании мне не удавалось выспаться. Ложился я обычно в два-три часа ночи, а являться на место службы требовалось к восьми утра. (Естественно, я все время опаздывал, врываясь в офис небритый, в грубой голубой рубашке, потертой на воротничке и рукавах.)
Когда я ложился, жена поначалу усаживалась в кресло-качалку рядом с диваном, ожидая, что я позову ее лечь рядом. Но я быстро засыпал. Тут мой добрый друг Джо брал дело в свои руки. Притворяясь, что очень жалеет покинутую супругу, он вскоре усаживал ее к себе на колени и, без сомнения, начинал массировать ей влагалище, пока я мирно посапывал тут же. Однако в итоге ситуация все равно складывалась в мою пользу. После того как Джо изрядно распалял мою жену, она соскальзывала на диван, засовывала руку мне в штаны и начинала играть моим членом. Разумеется, рано или поздно я открывал глаза и принимал участие в этих играх. Моя супруга отличалась особенной пылкостью, как все, кто долго подавляет свои желания. (Она была воспитана в монастыре в лучших традициях католичества.) Позже я начал подозревать, что кое-кто из ее дорогих подружек, как она их называла, – лесбиянки. Но это не мешало ей быть отличной любовницей. Так вот в качестве вознаграждения Джо позволялось сидеть в кресле-качалке и смотреть, как мы занимаемся сексом. До сих пор помню, как он затыкал уши, чтобы не слышать наших стонов и криков.
Джо жил со мной и во время всей этой эпопеи со вдовой. Мы тогда были ужасно бедны, на плаву нас поддерживал парень, которому мы сдавали комнату. На те гроши, что он выдавал нам из своей недельной зарплаты, мы могли позволить себе кусок мяса и вареную картошку три раза в неделю. Никаких десертов; никакой приличной выпивки – вина, джина или виски. Мы жили как отшельники и совокуплялись, как кролики, просто потому, что не знали, чем бы еще заняться. Деньги, которые привез с собой Джо, быстро кончились. Иногда нам удавалось сгонять в кино, чтобы поглазеть на Клару Боу, Чарли Чаплина, Чарльза Рея, Элис Джойс и других. Поскольку надежды найти работу не было, мы ложились спать поздно. Джо иногда вползал к нам под одеяло и изо всех сил старался присоседиться, умоляя нас не отвергать его, как самый обездоленный человек на свете.
Если вечером меня не было дома, будьте уверены, он тут же начинал приставать к вдове. Приходя, я иногда заставал ее в слезах. Что причиной, кто виной? Джо. Он ей нравился, но домогательства ее тяготили. (Мы тогда считали себя практически женатыми.) Позже я действительно собирался на ней жениться, но моя мать однажды недвусмысленно заявила, что прикончит меня, если я только заговорю об этом!
Водитель трамвая – его звали Текс – не представлял угрозы. Настоящий техасец, к тому же «джентльмен», он бы никогда не стал действовать за моей спиной.
Джо продолжал жить со мной (или с нами) и во время моего следующего брака, но к Джун он даже близко подойти не осмеливался. Она сразу же произвела на него неизгладимое впечатление: у них было много общего – щедрость и любовь к преувеличениям. Иногда, слушая их, я получал удовольствие, схожее с впечатлениями заядлого театрала. Они оба умели виртуозно лгать и при этом верили в собственную ложь.
Тем временем Джо не желал смиряться с тем, что его друг по-прежнему прозябает в неудачниках. Я до сих пор не продал ни одной книги. (Как-то раз я написал короткую статью в журнал для негров, ее опубликовали, но денег не заплатили.) Джо взялся исправить ситуацию. Как это мир может игнорировать его лучшего друга и великого писателя Генри Миллера? Но мир меня игнорировал, и даже Джо О’Риган со всем его шармом, хвастливостью и ловкой лестью не мог этого изменить. Время еще не пришло. Я понимал это и пытался смириться, что, впрочем, получалось с переменным успехом.
Я оскорблял не только редакторов и издателей, но и читателей. Я с презрением высмеивал их кумиров и идолов, стараясь персонально объяснить каждому маменькиному сынку, какой же он на самом деле тупой и бесчувственный ублюдок. (Да я и сейчас этим занимаюсь в свои лучшие минуты.) Ничего не изменилось с того времени, просто потом мне повезло, вот и все. Звезды заняли на небе правильное положение.
В чем я никогда не признавался Джо, так это в том, что трахаю его подружку. Я делал это вовсе не из мести и не чтобы преподать ему урок. Просто так получилось. Она вышла замуж за одного из моих лучших друзей – человека, которым я восхищался и которого считал настоящим гением.
В любом случае они не очень-то ладили, и я вскоре сошелся с его женой. Я сделал ошибку, познакомив ее с Джо, который быстро насаживал хорошеньких рыбок на крючок. Какое-то время она спала с нами обоими. Но потом в офисе появилась другая девчонка – смешно, но ее имени я не помню, – и я оставил Эльзу Джо.
Мы много занимались сексом, но, когда телеграфная компания разрешила нанимать курьерами женщин, дело пошло еще лучше. Теперь Джо не жаловался, он просто утопал в сексе. Так или иначе, все вело к траху, но я обычно стараюсь не вспоминать тот по-своему приятный период, ведь для меня он ознаменовался еще и фиаско в качестве писателя.
Хотя секс случался повсюду и даже вдвое чаще, чем требовалось, я был тогда по уши влюблен в свою вторую жену. Это может прозвучать странно, но у меня никогда не было ощущения, что я ей изменяю. Оприходовать кого-нибудь – еще не значит изменить возлюбленной. Этого требовала жизнь, праздник жизни.
Уехав в 1930 году в Европу, я не видел Джо вплоть до моего возвращения. Не помню сейчас, чем он тогда кормился, наверное, опять кого-нибудь раскручивал или занимался связями с общественностью. Он ничуть не изменился – та же хитрость, хвастовство и пустая риторика. Единственное, что в нем было ценного, так это чудесный литературный вкус. Мы просиживали ночи напролет, беседуя о наших любимых писателях и книгах. К этому времени он прочел многое из Достоевского и других русских писателей. Я дал ему почитать Бердяева. Он быстро проглотил Томаса Манна, Жида, Пруста и многое из Бальзака. Джо рассуждал очень уверенно, я не всегда осмеливался ему противоречить. Что касается меня и моего творчества, он оставался моим преданным поклонником, читал все подряд и хорошо знал, что обо мне пишут критики.
Кажется, после своего тура по Америке с «Аэрокондиционированным кошмаром» я наткнулся на Джо в одном из баров на Третьей авеню и с радостью кинулся ему рассказывать про старых друзей, которых повстречал во время этой поездки. Особенного внимания заслуживает рассказ о полковнике и генерале. Они выросли вместе со мной, поскольку мы жили в соседних домах. Один был на семь лет, другой (генерал) – на четыре года старше меня, и даже сейчас они обращались со мной как с маленьким мальчиком. Разумеется, ни тот ни другой не прочли ни одной моей книги – они вообще ничего не читали, а только и делали, что играли в карты, травили анекдоты с другими офицерами и поглощали тонны пива. Оба не представляли собой ничего интересного. Я напомнил Джо, что он говорил мне о сержантах. (Сам я никогда не общался ни с одним сержантом, но почему-то верю, что армия без них развалилась бы.)
Встреча с генералом занимала меня, потому что в детстве я считал его гомиком, и даже теперь, в мундире и с нашивками, он все равно казался мне педерастом. Его братец-полковник, наоборот, походил скорее на бабника. (Вообще-то, оба они заслуживают словца погрубее.)
Позже мне представилась возможность познакомиться с другими офицерами – из ВМС. Что я могу сказать? На уме у них только две вещи – секс и попойки.
Да, еще несколько лет спустя мне выпало счастье познакомиться и с теми, кого называют сливками общества. Надо признаться, что еще ни один знакомый офицер не вызвал у меня ни малейшего уважения, я встретил за всю жизнь только двух университетских преподавателей, достойных доброго слова, и никогда не встречал порядочных предпринимателей. Время от времени мне попадался пастор или монах, с которым можно было бы сердечно посмеяться и плодотворно обсудить вопросы духа. Я сказал «пастор или монах» – протестантских священников и раввинов это не касается.
В той поездке я также повидал одного своего приятеля по средней школе. Он теперь был преподавателем музыки в женском колледже где-то в Южной Каролине. Еще одно разочарование! Он мог с тем же успехом преподавать зоологию или палеонтологию, хотя в школе ему пророчили славу великого пианиста.
На этот раз Джо не попросил приютить его. Я не собирался надолго задерживаться в Америке, к тому же у него теперь была работа и преданная женщина, на которой он, правда, не женился. Он стал довольно уважаемым гражданином. Все тот же пьяница и ловкий обманщик, он тем не менее остепенился и твердо стоял на ногах. Я спросил, как поживает его сестра. Она вышла замуж, сообщил он мрачно, и мне тут же вспомнилось выражение его лица, когда он впервые представлял ее нам. Было очевидно, что Джо испытывает к этой настоящей ирландской красавице отнюдь не братские чувства.
Зная его как беспринципного негодяя, я всегда удивлялся, почему же он так и не оттрахал свою сестричку. Будь я на его месте, то не стал бы мешкать. Но Джо сохранил все же какие-то остатки совести. Хоть он и отзывался о своей матушке как о грязной потаскухе, было видно, что он ее очень любит. Его ненависть к ее мужу основывалась не только на ненависти ребенка к отчиму и антисемитизме, но и на том, что он занял место, которое принадлежало Джо, – место ее любовника.
Когда мы заговорили об этом, на Джо вдруг накатили странные воспоминания. Одно из них касалось его попытки отыметь корову. Он много раз проделывал сию операцию с овцами и даже с шетлендскими пони, насколько я знаю. Мой приятель был готов даже совокупиться со змеей, будь это возможно. Интересно, почему он не влюбился в японку или филиппинку? «Не было денег» – такой аргумент приводил сам Джо. Имелось в виду, что, если бы такая ему досталась, он бы чувствовал себя обязанным создать ей королевские условия. К американским девчонкам он относился как к ходячим дыркам или подстилкам, англичанки же, естественно, и вовсе не заслуживали внимания.
Никому из нас тогда и в голову не могло прийти, что я однажды женюсь на японке, а китаянок мы просто-таки не брали в расчет. Они ассоциировались у нас исключительно с прачками и официантками из китайских закусочных.