К этому времени первая перемена блюд уже находилась на сервировочных столах, ими занимался мажордом, следя за тем, чтобы все яства отведали главный повар и дворецкий из-за опасения отравления.
Сразу по окончании дегустации гости расселись по своим местам, и вперед выступил умелый резчик мяса. Он гордился скоростью и ловкостью своей работы. Дегустировать оставалось только напитки. Проба и подача эля и вина должна была совпасть по времени с подачей первого мясного блюда.
Жанна следила за церемонией во все глаза. Никогда прежде ей не приходилось видеть ничего подобного. Откуда старому дворецкому, дядюшке де Сувре, который еле передвигал ноги, стали известны такие церемониальные тонкости? Раньше Жанна за ним ничего подобного не замечала. Обычно старик садился за стол сразу после того, как хозяин замка занимал свое место и, выпив кубок-другой вина, засыпал, подперев подбородок кулаком. Практически он был членом семьи, потому что служил еще при отце Мориса де Бельвиля. А сегодня дядюшка де Сувре слово помолодел на добрых два десятка лет. Он везде успевал и даже раздавал зуботычины нерадивым слугам, разбалованным неспешной и простой провинциальной жизнью, которая царила в замке Бельвиль.
Когда накрыли столы для третьей перемены, пышная процессия слуг в ярких нарядах внесла в зал десять больших серебряных блюд с запеченными и красиво украшенными лебедями. Одно такое блюдо поставили перед новобрачными, и Жанна долго не решалась притронуться к мясу – вместо резчика разделить лебедя на порции должен был жених.
– Не желаете ли, сеньора, отведать? – тихо спросил Жоффрей, указывая глазами на блюдо.
– Да… – после некоторого колебания ответила Жанна.
До этого они почти не разговаривали: Жанна стеснялась, а виконт не знал, о чем можно говорить с такой малявкой. Он злился на родителей, которые устроили этот брак, но ничего поделать не мог – дом Монтегю был весьма уважаемым в Бретани, хотя и не принадлежал к высокородной знати.
Жоффрей быстро и аккуратно отрезал несколько кусков от лебедя, что предполагало известную сноровку в таких делах (похоже, он был заядлым охотником), и положил на тарелку перед невестой. Жанна благодарно кивнула и, отбросив чинность, жадно вгрызлась в аппетитный кусок, даже не посолив его. Она сильно проголодалась, поэтому боялась, что забыла тонкости застольного этикета. Жених одобрительно хмыкнул и последовал ее примеру.
Тем временем вино сделало свое дело, и пир стал шумным и веселым. Утратившие чопорность сеньоры, бароны, виконты и мессиры жаждали развлечений, и они их получили. Ради дочери Морис де Бельвиль расстарался и пригласил самых известных во всей Бретани комедиантов во главе с жонглером по имени Тибо. За короткое время он сумел из музыкантов дома Монтегю и тех, кто прибыл вместе с Шатобрианами, составить неплохой оркестр, и песни о любви наполнили старинный зал, подняв настроение гостей и хозяина замка.
Сам мэтр Тибо играл на виоле; его смычок так и порхал над струнами. Ему подыгрывали два актера – один на жиге, второй на рюбере. Двухструнный смычковый жиг не требовал большого мастерства; он вел «высокую» партию. А однострунный рюбер был предназначен для басовой партии.
Жанна сидела и дивилась: как это отец умудрился сохранить в тайне приготовления к свадебному пиру? Теперь ей стала понятна причина большой охоты, которую устроил сеньор Морис ни с того ни с сего и которая закончилась два дня назад; в охоте принимала участие и Жанна, притом самое деятельное. Охота длилась больше недели в отдаленных лесах, и, похоже, все это время мэтр Тибо упражнялся с музыкантами замка Бельвиль, а портной шил свадебное платье.
Теперь вся пойманная дичь присутствовала на пиршественных столах, гости ели да нахваливали – повар в замке и впрямь был великим мастером своего дела. Только блюд из птиц насчитывалось около двух десятков! А еще была оленина в разных видах, кабаньи окорока, рыбные блюда… Различные виды сыра и сырные пироги чизкейки (дань английской моде, издревле присутствующей в Бретани) подавали, как и оленину, только самым знатным и уважаемым гостям. Лимоны и севильские апельсины, очень дорогие привозные изюм, инжир, финики и чернослив…
У сеньора Мориса имелись и свои виноградники, но он предпочитал дорогие вина Эльзаса, а также «клареты» Бордо и вина Бургундии. Он был верным приверженцем девиза: «Чем больше пьешь вина, тем собственная жена кажется красивее, друзья – вернее, будущее – надежнее, а окружающие – терпимее». Ему хотелось, чтобы свадьба любимой дочери стала для всех памятным и приятным во всех отношениях событием.
Когда мэтр Тибо закончил свои вокальные упражнения, наступил черед танцам – пока слуги готовили столы к следующей перемене блюд. Рыцарский зал замка Бельвиль был достаточно просторным для подобных увеселений, места всем хватало, но танцевала в основном молодежь. Первую пару составили жених и невеста. Жанна с удивлением и радостью почувствовала твердую руку Жоффрея и его умение правильно исполнять нужные па, что рыцарям того времени было не очень свойственно. Куртуазные века закончились, и мужчин больше привлекал звон оружия, азарт рыцарских турниров и сражений.
Гости постарше и некоторые молодые люди решили заняться разными играми. Синьор Морис лишь недовольно поморщился, когда ему высказали такое пожелание – игры, тем более на деньги, нередко приводили к ссорам и дракам, которые часто заканчивались кровопролитием. Но делать было нечего: желание званого гостя – закон для хозяина. Принесли несколько столов для игры в шахматы, наборы для «табличек» и «тремереля», шахматную доску с фигурами – и подогретые вином игроки затеяли азартные сражения.
«Тремерель» и «таблички», весьма популярные не только в домах дворян, но и в трактирах, как игры азартные подлежали особым запретам. «В чьем доме будут играть в триктрак и тремерель, того ждет наказание в 60 сольдо штрафа». Так гласил один из ордонансов.
Нарекания вызывали и шахматы в связи большим количеством ссор, возникавших между благородными людьми. Епископ парижский Од де Сюлли при Филиппе-Августе запретил священнослужителям играть в шахматы и даже держать их у себя. Людовик Святой хотел наложить штраф на всех, кто играет как в шахматы, так в «таблички» и «кости». Но привычка сильнее всяких наказаний, и бесконечно возобновляющиеся запреты не останавливали рьяных игроков.
Шахматы были гордостью владельца замка Бельвиль. Они достались ему от деда, участника крестового похода; это был его воинский трофей. «Королей» и «королев» в золотых коронах, украшенных крохотными бриллиантами, четыре «скалы», «слонов» и множество мелких «павлинов» искусные мастера-сарацины вырезали из слоновой кости и черного агата, а шахматная доска была окантована золотом и изготовлена из ценных пород дерева и перламутра.
Сеньор Морис де Бельвиль не находил себе места. У него вдруг появилось плохое предчувствие. Он вспомнил, что в прошлом году неподалеку от замка ему повстречались тинкеры, как он думал – выходцы из Византии. Но оказалось, он ошибался. Встреченные им оборванцы объявили себя христианами из какого-то Малого Египта; они спасались во Франции от преследований сарацин. Почти у всех этих «египтян» уши были проколоты, и в каждом висело серебряное кольцо, а то и два; они рассказали сеньору Морису, что на их родине это знак благородного происхождения.
Мужчины «египтян» были очень смуглыми, с вьющимися волосами. Что касается женщин, то это были чистые ведьмы – черные и страшные, с татуированными лицами. Их волосы свисали, как лошадиные хвосты, одежда состояла лишь из ветхого покрывала, сделанного из очень грубой ткани и завязанного через плечо при помощи тесьмы или веревок, а под этой пародией на одежду только и было, что убогая сорочка. Более бедных созданий сеньору Морису еще не приходилось видеть. Тем не менее «египтяне» сумели завладеть не только вниманием хозяина замка Бельвиль, но и его кошельком. Это случилось настолько неожиданно, что он не сразу и опомнился.
А началось все с того, что одна из этих страшных женщин, древняя старуха, вдруг сказала ему на ломанном бретонском языке: «Господин! Над твоим домом кружит черный ворон. У тебя есть юная дочь и ей грозит беда». Сеньора Мориса так зацепили ее слова, что он тут же пристал к ней с расспросами, как репей к длинному военному плащу. В конечном итоге старуха начала ему гадать – понятное дело, недаром.
Поначалу он не верил ее россказням, но когда она привела несколько фактов из его прошлой жизни, о которых не знала даже его всеведущая жена, сеньор Морис, что называется, проникся. Потом из всего сказанного старой колдуньей он вспомнил лишь то, что его дочь в следующем году выйдет замуж, и поначалу жизнь Жанны будет легкой и приятной, но затем на нее обрушатся большие беды. Какие именно, гадалка не сказала, но на прощанье утешила расстроенного отца тем, что его внуки будут занимать видные посты и станут богатыми. Из-за этой последней фразы он и расстался со своим кошельком.
Предсказания старой прорицательницы начали сбываться спустя полгода. Дом Монтегю не думал и не гадал, что у Жанны попросит руки виконт Жоффрей де Шатобриан. Это была большая удача для семьи. Конечно, ранние замужества во Франции не поощрялись – невесте должно было быть не менее четырнадцати лет, но Бретань уже закусила удила и неслась к независимости во всю прыть, поэтому законы короля Филиппа VI на бретонской территории игнорировались. Тем более, что род Брианов, чей замок в Бретани стал центром баронии Шатобриан, являлся очень знатным и уходил корнями в XI век. Родовой герб Жоффрея де Шатобриана украшали золотые сосновые шишки и девиз: «Я сею золото». За военные доблести в Седьмом крестовом походе король Людовик Святой пожаловал барону Жоффруа де Шатобриану герб с золотыми лилиями.
Сначала сеньор Морис де Бельвиль был на седьмом небе от счастья – его любимая голубка попадет в достойную семью. Да и сам жених производил благоприятное впечатление и не был замечен в распутстве и кутежах, чем немало грешили бретонские дворяне. Посещение проституток считалось нормальным явлением, не требующим сокрытия. Наоборот, молодой мужчина, не появлявшийся в публичном доме, порождал кривотолки, его могли заподозрить в том, что он болен или слишком стеснен в средствах. Но Жоффрей де Шатобриан все эти глупые условности отмел напрочь. Он был очень целомудренным юношей. А тех, кто пытался злословить на его счет, быстро ставил на место, благо оружием владел превосходно, несмотря на юный возраст.
В общем, спустя какое-то время после тайного сговора насчет брака дочери и Жоффрея де Шатобриана хозяин замка Бельвиль вдруг вспомнил гадалку, которая предупреждала, что судьба Жанны будет нелегкой. И теперь на свадьбе он маялся в ожидании грядущих бед, хотя понимал, как это глупо – торжество шло гладко, ничто не предвещало неприятностей.
Неожиданно в зале раздался шум, крики, что-то упало… Сеньор Морис похолодел – гвалт поднялся в той стороне, где собрались любители азартных игр! Он поторопился к месту событий и увидел, что сильно повздорили двое шахматистов – шевалье Раймон де ля Шатр, вассал сеньора Мориса, и Жерар де Гито, представитель семейства Шатобрианов. Их крепко держали за руки, но они умудрялись и в таком положении поносить друг друга на чем свет стоит.
«Я так и знал! – мысленно, в полном отчаянии, возопил отец Жанны. – Я так и знал! Теперь дуэли не избежать… И она состоится здесь, сейчас». Примириться, тем более оставить выяснение отношений на будущее, никто из поссорившихся не захочет, это не принято.
Однако, вместо того чтобы сокрушаться по поводу предстоящей дуэли, неуместной на свадебном пиру, собравшиеся в зале оживились, весело загомонили, а некоторые дамы даже зааплодировали. Ведь не каждый день можно созерцать такое развлечение, тем более что дуэлянты должны были драться не учебным – тупым – оружием, а боевым.
Но тут радостное предвкушение схватки гостям подпортил сам сеньор Морис. Грозно нахмурив брови, он сказал:
– Поединок до первой крови! Тому, кто ослушается, не жить! – и в подтверждение своих слов приказал замковой страже приготовить луки.
Пришлось смириться. Все знали, что сеньор Морис слов на ветер не бросает и назад их не берет. Гости понимали хлебосольного хозяина; ему не хотелось омрачать свадебный пир похоронным молебном.
Поединщики решили сражаться на мечах. Из защитного облачения были выбраны хаубергоны с капюшонами. Дополнительной защитой служил металлический щит-баклер круглой формы, совсем маленький – его называли «кулачным щитом».
Двор замка Бельвиль был достаточно просторным для подобных игрищ. На улицу вынесли скамьи для особо почтенных гостей, отыскался и герольд, – вернее, ученик герольда – который хоть и был здорово навеселе, но правила поединков помнил. Впрочем, собравшиеся и так их хорошо знали: поединок происходит только между равными, он служит способом отмщения за нанесенное оскорбление и не может быть заменен чем-либо другим, но вместе с тем он не вправе заменять органы судебного правосудия, служащие для восстановления или защиты нарушенного права… И самое главное – нельзя бить лежащего.
По сигналу герольда поединщики сошлись. Жанна мысленно поставила себя против Раймона де ля Шатра, который всегда был очень любезен с ней и часто демонстрировал ей оригинальные фехтовальные приемы. Девочка пожалела его противника; шевалье де ля Шатр великолепно владел полуторным мечом-бастардом. В свое время он был наемником, а затем бродячим поединщиком, бретёром, предоставлявшим услуги своего меча всем желающим. Эту тайну знали немногие, в том числе и сеньор Морис. Де ля Шатр был обедневшим дворянином, дальним родственником дома Монтегю, и сеньор Морис помогал ему, чем мог. Но, конечно же, взять его на полное обеспечение он не имел возможности. Поэтому де ля Шатр часто предпринимал «путешествия» за опасными для жизни приключениями, которые приносили ему кое-какой доход, ведь дорогие доспехи рыцаря и его боевой конь, стоившие больших денег, а также кошелек принадлежали победителю.
Как оказалось, и де Гито кое-что смыслил в поединках на мечах, судя по шраму на его лице. Но все равно Раймон де ля Шатр оказался проворней. В какой-то момент поединка он, распластавшись над землей, произвел атаку с низкой стойки и поразил де Гито в бедро. Это был необычный по тем временам прием. Удар мог быть выполнен лишь длинным мечом-бастардом с его остроконечным, зауженным клинком. Де ля Шатр сильно рисковал, потому что мог нарваться на мощный ответ с высокой стойки, от которого не спас бы и хаубергон.
Жерар де Гито упал на одно колено, а де ля Шатр крикнул:
– Сдавайтесь!
– Никогда! – Жерар де Гито взревел, как раненый бык, встал на ноги и обрушил на своего соперника град таких сильных ударов, что разрубил пополам его щит.
– Остановитесь! – сеньор Морис вклинился между противниками. – Вы забыли, что поединок до первой крови!
– К дьяволу! – зарычал де Гито и попытался оттолкнуть хозяина замка Бельвиль.
– Не сметь! – вскричал подбежавший к поединщикам Жоффрей де Шатобриан; он обхватил де Гито за плечи и воркующим голосом проговорил: – Опомнитесь! Шевалье, вы рискуете оскорбить сеньора Мориса и нарушить правила поединка! Не омрачайте мне свадебное торжество, очень прошу вас.
– Лучше смерть, чем позор! – продолжал яриться Жерар де Гито.
– Я готов принести свои извинения, – миролюбиво молвил Раймон де ля Шатр и опустил меч. Он был удовлетворен; ранение противника – его победа. А большего ему и не нужно, ведь оружие и защитное облачение по условиям поединка забрать себе он не мог.
Жерар де Гито глубоко вздохнул, стараясь совладать с эмоциями, глянул на свою рану и мрачно ответил:
– Извинения принимаю. Но мы еще встретимся, шевалье.
– Всегда к вашим услугам. – И Раймон де ля Шатр отсалютовал мечом.
Свадебный пир продолжился выступлением комедиантов. Они ставили пьесу, которая называлась «Игра о Робене и Марион» с песнями и танцами. Гости, можно сказать, были полностью удовлетворены зрелищами, которые им довелось увидеть, не говоря уже о просто превосходных яствах и напитках. Лишь де Гито злобился на всех и вся из-за своего поражения, да сеньор Морис де Бельвиль никак не мог избавиться от мрачного предчувствия, хотя улыбался и даже пытался шутить.