Глава 2
Беглец
Площадь около наиболее чтимой в торговом мире Великого Новгорода церкви Святого Иоанна, что на Опоках, полнилась народом.
С берега, на котором стояла церковь всего в нескольких десятках сажен от реки Волхов, открывался великолепный вид на центральную часть города. На противоположном берегу реки возвышались каменные стены Детинца – Новгородского кремля, за которыми виднелись главы Софийского собора, Евфимьевой башни и звонницы. Проезжие (или Водяные) ворота Детинца выходили к мосту через Волхов, поставленному на «клетях» – опущенных в воду срубах, наполненных камнями. Мост соединял Детинец и всю Софийскую сторону с Торговой, на которой, во главе моста, стояла каменная башня с воротами. От моста к воротам Детинца шли низкие деревянные ряды-балаганы, где сидели торговцы всякой мелочью. Обычно во время осады мост и ряды уничтожались, но лето 1343 года пока не предвещало нападения внешних врагов, и в Новгороде шла обычная размеренная жизнь.
Правда, смута среди новгородского люда в начале года шла, и немалая. Она была связана с тем, что Господин Великий Новгород, образно выражаясь, уселся между двумя стульями, стараясь опираться на Литву против Москвы и на Москву против Литвы. Новгородские старейшины понимали, что покровительство Литвы обеспечивало им в какой-то степени независимость от великого князя Московского, но в то же время именно через Москву новгородцы получали многие товары и съестные припасы.
В таком положении долго оставаться было трудно, тем более что Новгород посадил у себя на княжение Наримонта, сына великого литовского князя Гедимина, и дал ему в потомственный удел Ладогу и Карелию. Река Волхов стала как бы границею между двумя неприятельскими станами: половина жителей Новгорода восстала на другую половину. Одни были за союз с великим князем Московским, другие – с Гедимином. На обоих берегах Волхова засверкали мечи и копья. К счастью, взаимные угрозы не закончились кровопролитием, и вскоре «зрелище ужаса обратилось в картину трогательной братской любви», как написал на бересте безвестный инок монастыря, основанного Антонием Римлянином на правом берегу Волхова.
Река Волхов, вытекающая из недалекого от города озера Ильмень, делила Новгород на две части. Правая, по восточному берегу, называлась Торговой, потому что здесь находился главный городской Торг. Левая, по западному берегу, звалась Софийской; с той поры, конечно, как там была построена соборная церковь Новгорода – храм Святой Софии. На Торговой стороне возвышалась «степень» – помост, вокруг которого собиралось новгородское вече; с этого помоста старшины обращались с речами к народу. Возле «степени» находилась вечевая башня, где висел колокол; его звон созывал новгородцев на вече. Внизу башни помещалась вечевая канцелярия, там сидели дьяки и подьячие, записывавшие постановления народных собраний и составлявшие грамоты по поручению веча и старейшин.
На торговой площади, в Великом ряду – постоянные лавки и амбары, с торгом перед ними, где с возов продают товары со всех концов обширных новгородских владений. У храма стоят городские весы, здесь собирают «весчее» – сбор за взвешивание товара; эти весы – гарант правильности взвешивания и приносят немалый доход церкви Святого Иоанна. Весь торг шумит и галдит, полный бойкого делового оживления; тут и торговцы-разносчики, и праздные гуляки, и дети, с любопытством рассматривающие важных заезжих иноземных купцов, и городская стража…
Неподалеку от городских весов, за столами-прилавками с маленькими весами для взвешивания монет, расположились менялы. Они высматривают людей, особенно иностранцев, с увесистыми кошельками, как коршуны добычу. Кроме новгородских гривен – увесистых серебряных слитков, на прилавках менял можно увидеть и редкие, а оттого очень ценные в Новгороде золотые и серебряные европейские монеты – большинство их прибыло в Новгород в кошельках ганзейских купцов…
Как раз о Ганзе и шел разговор между богатым новгородским купцом Милятой Добрыниным и боярином Остафием Дворянинцем. Оба принадлежали к новгородской знати. Купцы Добрынины имели обширные вотчины под Архангельском, в Устюге и Сольвычегодске. Они занимались торговлей пушниной и солеварением. Варка соли была делом очень прибыльным. И все равно соли не хватало, поэтому ее в большом количестве везли из-за рубежа. Главными поставщиками столь ценного продукта были ганзейские купцы; но они торговали не своей солью, а в основном вывезенной из Франции и Испании.
Добрынины были столь богаты и славны, что с ними почитали за честь породниться не только бояре, но и князья. К слову, и Остафий Дворянинец имел виды на дочь Добрынина; у него как раз подрос и вошел в нужную для брачного союза пору сын Варфоломей. Остафия несколько раз избирали тысяцким и даже однажды посадником – четыре года назад. Именно под его руководством началось строительство каменных укреплений на Торговой стороне. А когда его избрали посадником, Остафий изгнал из Великого Новгорода сборщиков дани великого князя Московского и Владимирского Семена Иоанновича, сына князя Иоанна Данииловича Калиты; он правил в Новгороде с 1320 по 1340 год.
Боярин тоже был далеко не бедным; в перерывах между занимаемыми им общественными должностями он торговал с Ганзой. В какой-то мере Остафий и Милята были соперниками, потому что и Дворянинец торговал мехами. Но Остафий продавал в основном беличьи шкурки и не в таких больших количествах, как купцы Добрынины. Кроме того, он менял мед и воск на товары ганзейских купцов – сукно, железо, медь и вино. А еще Остафий на свой страх и риск снаряжал собственные суда для того, чтобы торговать с Заонежьем, а также городами Западной Европы – напрямую; так было гораздо прибыльней.
Остафий Дворянинец жаловался:
– Где это видано, што мы должны ответ держать за ограбление немецких купцов где-то в Варяжском море?! У Ганзы достаточно сил, штоб самим справиться с пиратами, а не перекладывать свою вину на чужие плечи. Торговые законы гласят, што в случае нарушения одним из купцов правил торговли предъявлять иск следует только виновному лицу. Но ить я ничего не нарушил, а мои кочи с товаром арестованы в Любеке. Ну и зачем тогда мы подписывали договор с немецкими купцами в 1338 году? На договоре поставили свои печати самые богатые и уважаемые купцы Ганзы – посол от Любека Маркворт фан Косфельде и посол от Готланда Венемер фан Эссен. И што? А ничего.
Милята Добрынин сокрушенно покачал головой и ответил:
– Сушший разор… Ну дык и мы не лыком шиты. – Тут он подмигнул боярину. – Третьего дни немецкий мастерманн завез на Готский двор много ценного товару. Обратись к посаднику, а я поддержу, и этот товар будет конфискован в твою пользу – до выяснения причин ареста твоих судов или на покрытие убытков.
– А ежели ганзейцы снова уйдут из Новгорода? – сомневался боярин. – Они вполне могут устроить нам очередную торговую войну. Боюсь, посадник не согласится поддержать мою просьбу. Это же какой урон будет для торговли…
В торговых договорах оговаривалось, что во время войны купцам гарантировался «чистый путь», то есть свободное движение по торговым путям. Тем не менее на практике всякий раз с началом войны объявлялась торговая блокада. Иногда конфликты возникали и непосредственно между жителями Великого Новгорода и иноземными купцами, что нередко вело к приостановлению торговли.
В периоды особенно острых противостояний ганзейские купцы закрывали церковь и свои дворы, – Готский и Немецкий – забирали свое имущество, казну, архив и покидали Великий Новгород. Ключи от дворов они передавали на хранение особо доверенным лицам, высшим церковным иерархам – архиепископу Великого Новгорода и архимандриту Юрьева монастыря. В свою очередь новгородцы стремились задержать ганзейцев в городе до удовлетворения своих требований.
Купец хитро осклабился и сказал:
– Торговля с Новгородом для Ганзы – золотое дно, курица, которая несет золотые яйца. Ты думаешь, они зарежут ее собственными руками? Как бы не так! Все их выступления – это всего лишь игры. Штоб сбить цены на наши товары и получить полную свободу в торговле, желательно, беспошлинную. Поэтому нужно бить их по рукам – а еще лучше по башке – как можно чаще и больней. Так што не дрейфь, посадник будет на твоей стороне. Обещаю…
Милята Добрынин не мог признаться Остафию, почему так старается сделать ему большое одолжение – все-таки в купеческом сообществе он по праву пользовался большим уважением и серьезными связями. Просто среди бояр и именитых купцов давно шли разговоры, что пора нынешнего посадника сменить. И лучшей кандидатуры на этот пост, чем Остафий Дворянинец, нельзя было сыскать. Конечно, такие намерения держались в секрете, ведь еще существовало вече, которое нужно убедить, что Остафий – именно тот, кто нужен Великому Новгороду. А быть в дружеских отношениях с посадником дорогого стоит. Поэтому Милята уже мысленно подбирал ходоков из уважаемых купцов к посаднику, чтобы уговорить того пойти на крайние меры и прикрыть на время торговлю с Ганзой; ведь конфискацией товаров у одного мастерманна дело точно не обойдется – на Ганзу многие купцы имели зуб.
Ганза стремилась всеми силами ограничить контакты Новгорода с другими возможными покупателями с Запада, поэтому запрещалось перевозить новгородские товары на кораблях Ганзейского союза. Дело иногда доходило до того, что пираты и ганзейцы вместе грабили суда новгородцев. Немцы вывозили из Новгорода сотни тысяч беличьих шкурок, помимо большого числа соболей, куницы и бобра, и новгородцы теряли до половины дохода от торговли пушниной.
Поговорив еще немного, боярин и купец разошлись по своим делам. Впрочем, у Остафия в голове была лишь одна забота – как вызволить кочи и свой товар. Поэтому на торге он долго не задержался и направился домой.
Усадьба Остафия Дворянинца находилась на Плотницком конце и занимала большую площадь. Ее окружал крепкий высокий тын. Массивные, широкие ворота вели во двор, замощенный дубовыми плахами. В рубленом двухэтажном доме на каменном фундаменте, с сенцами и крыльцом, жил Остафий с семьей. Горница соединялась сенями с повалушей – пристроенной к дому холодной кладовой. Кроме дома, в усадьбе имелись еще и рубленые избы, в которых боярин поселил челядь и прислугу.
На подворье стояли две конюшни, в которых содержались лошади служебные и выездные, повить для сена и несколько хлевов; но основная часть скота и прочая живность, в том числе пернатая, содержалась в загородном поместье. Для хранения снеди и вин Остафий построил два просторных каменных погреба – один под домом, другой отдельно. Во втором погребе был обустроен ледник. А еще во дворе стояли добротные амбары для разного рода запасов, и в дальнем конце, за огородами, среди фруктового сада, – баня с предбанником. Все постройки и даже ворота украшала богатая резьба, на которую новгородские ремесленники были большие мастера.
Но оставим пока боярина и постараемся отыскать его младшего сына, непутевого Вышеню. Вообще-то, у него было два имени: православное Юрий, и второе – дань древней вере – Вышеня; предусмотрительный Остафий Дворянинец страховался на все случаи жизни и не забывал старые обычаи. Сын его родился в месяце жнивне – в августе, покровителем которого был Дажьбог – Вышень.
Вышене минуло восемнадцать лет, и он успел заслужить недобрую славу записного драчуна и бездельника. В данный момент отрок развлекался в обществе таких же великовозрастных балбесов из боярских семей, как и сам, – компания играла в «свайку» возле ворот Ганзейского Немецкого двора.
Двор включал в себя сложенную из камня двухэтажную церковь Святого Петра, служившую также товарным складом, больницу, кладбище, жилые и хозяйственные постройки, и был огорожен тыном из очень толстых бревен. Особую популярность Ганзейскому двору приносило немецкое пиво. Дубовые ворота, окованные железом, запирались на ночь. Ночная и дневная стража обычно состояла из двух вооруженных солдат-кнехтов, в качестве которых часто выступали молодые купцы-подмастерья, охранявшие церковь (новгородцам доступ в нее запрещен был даже днем), а внутри двора на ночь спускали огромных сторожевых псов.
Срок пребывания для немцев в Новгороде был ограничен полугодом, соответственно торговавшие здесь купцы делились на «зимних» и «летних» гостей. Многие из молодых купцов проживали в новгородских семьях – для обучения русскому языку. В связи с этим пришлось даже внести изменения в устав Немецкого двора. Дело в том, что в Новгороде процветала игра в кости, и часто немцы, играя вместе с русскими, проигрывались до нитки. Поэтому в устав записали пункт, по которому купцам запрещались азартные игры под угрозой штрафа в пять марок…
Свайку – кованый гвоздь весом около пяти фунтов – бросал в толстое железное кольцо Бориска Побратиловец. Бросать свайку нужно было так, чтобы она упала в центр кольца или, воткнувшись в землю, оттолкнула бы его на некоторое расстояние.
– Эх, голова садовая! – с досадой воскликнул Бориска.
Он с такой силой бросил свайку, что гвоздь стал «редькой» – влез в землю по самую головку. Теперь, чтобы его вытащить, придется копать землю, а значит, подвергнуться шуточкам друзей.
– Вишь-ко, шильце к бильцу подползло! – расхохотался третий участник игры, Семка Гостятин. – Не тюрюкай тюрю, проползай в пору!
Придется взять щепку или что-нибудь другое для раскапывания земли вокруг гвоздя. В конечном итоге Семка будет сегодня в выигрыше. Если, конечно, его не обойдет Вышеня Дворянинец, у которого точный глаз и сильная рука.
Площадка, на которой они расположились, была в самый раз для игры в свайку – совершенно ровное место с мягкой землей, поросшей густой невысокой травкой. Немцы специально выращивали эту траву вокруг тына; ее даже косили хитро устроенной косой – она брала не под самый корень, а лишь сбивала верхушки, чтобы высота травы не превышала пяди. Получался плотный красивый газон, издали похожий на зеленый бархат.
Продолжить игру им не довелось. Со скрипом отворились ворота и к мальчикам направились два стражника.
– Пошёль вон! – сказал один из них и с силой толкнул первого попавшегося.
Им оказался Вышеня Дворянинец, который стоял ближе всех к воротам. Он обладал горячим, даже буйным, нравом, и когда его наказывали за разные проделки, грозился, что уйдет в ватагу ушкуйников – речной вольницы Великого Новгорода.
Недолго думая, Вышеня развернулся и влепил немцу такого крепкого леща, что тот превратился в живую свайку – воткнулся головой в землю.
– Шайзе! – в ярости вскричал другой стражник и выхватил меч из ножен с явным намерением зарубить нарушившего договор обидчика, ведь жителям Новгорода запрещалось даже приближаться к стенам Немецкого двора.
– Дай! – крикнул Вышеня, выхватил из рук растерявшегося Бориски гвоздь, который тот только что выкопал, и метнул его в сторону стражника, находившегося в пяти шагах от него.
В тот же миг раздался дикий вопль – свайка острым концом вонзилась точно в глаз немцу. Он выронил меч, упал на землю и начал кататься по траве, зажимая кровоточащую глазницу рукой. За стеной Немецкого двора залаяли псы, поднялся переполох, и Вышеня крикнул:
– Ходу!
Юноши помчались в сторону церковного сада и вскоре скрылись среди густого кустарника, служившего живой изгородью…
Остафий Дворянинец сидел в горнице и ужинал. Перед ним стояла большая плоская тарелка с половинкой онежского лосося – самой вкусной из всех рыб, тем более что кухарка готовила его с разными пахучими травками. А еще на столе присутствовал жбан немецкого пива – подношение от ганзейцев. Немцы всегда чуяли, куда ветер дует в новгородских делах, и старались задобрить будущих правителей заранее. А уж Дворянинца – тем более; вес у него в делах Хольмгарда, как иноземцы называли Великий Новгород, был немалый.