Их разговор был прерван гаснущим светом, в зале стало темно и тихо, словно ночь прорвалась сквозь стены театра. Музыкальная увертюра, начинаясь капелью, сложилась в мелодию духовых инструментов, и, наконец, вылилась в мощные, протяжные аккорды электрооргана. Гирлянды лампочек под потолком замигали, плавно загораясь и погасая; прожекторы бросили лучи в разные стороны, и на сцене появились актёры-кошки. В руках у них были светящиеся кошачьи глаза. Кошки пошли по рядам, заглядывая в лица зрителей, а несколько поползли на четвереньках по парапету балкона.
Натренированны актёры были фантастически. Они двигались с нечеловеческой пластичностью, и становилось немного неуютно при мысли о том, что всё-таки, это были люди. Одетые в блестящие трико, разрисованные во все цвета и узоры, какие только носят представители семейства кошачьих; в цветных гетрах и меховых воротничках; с гривами, хвостами и сложным многослойным гримом, эти люди создали неповторимые образы животных-героев.
Кошки собирались на сцене, выскакивая из водосточных труб, выкарабкиваясь из мусорного бака, съезжая с капота автомобиля, как с горки. Музыка ускорялась, превращаясь в нарастающий хаос звуков, и оборвалась. Потом осторожно вступила снова, и кошачье общество с боязливым любопытством стало озираться по сторонам.
Анжелика ощутила возле своего локтя руку Даниэля и опёрлась на неё, словно на единственное доказательство реальности. Даниэль послал ей ободряющий взгляд, но Анжелика не увидела его: всё её внимание поглотило действие, разворачивающееся на сцене.
Пролог начался с вопросов и пояснений: исполняя его, кошки одновременно танцевали и пели. Когда их мелодекламация переросла в гармонизированные кошачьи вопли, на сцену упал огромный сношенный башмак, очевидно, брошенный кем-то из соседей. Только теперь кошки заметили зрителей, и представились. У них были забавные имена, и Анжелике отчего-то вспомнился Рошфор. Она с улыбкой взглянула на Даниэля, но теперь уже он был занят спектаклем. В следующее мгновенье действие захватило всех.
Раз в году кошки собирались на бал, чтобы «возрадоваться» и встретиться со своим вождём, который в конце бала должен был указать члена племени, коему предстоит вознестись в слой хевисайда, полный немыслимых чудес, и вернуться на землю, воплотившись для новой жизни. Каждая кошка и кот представляли собой целое эпическое повествование, поданное под танцевально-акробатическим соусом, но первый раз невозможно было всё запомнить, и в антракте Таис, Анжелика и Курт пожаловались на полный хаос, царящий в их головах. Даниэль пообещал им разложить впечатления по полочкам и подключил к этому Джерри, который смотрел мюзикл прежде.
- Даже с третьего раза очень трудно понять, у кого какие актёрские задачи, - глубокомысленно сказал тот, - от постановки к постановке второстепенные партии достаются всё время разным исполнителям, так что с ними совсем не разберёшься. Что касается солистов, то я могу рассказать только о своих любимцах: Дженни Эни Датс и Рам Там Таггере.
- Имена кошкам Элиот был мастер придумывать, - заметил Эмилио, - говорят, он с удовольствием помогал знакомым в этом трудном деле.
- Кошки говорили о хевисайде, - напомнила им Таис, - что это?
Ответить взялся Кристиан. Мюзикл он тоже смотрел впервые, но схватывал гораздо лучше своих друзей.
- Слой хевисайда – популярный символ науки и техники начала века. Оливер Хевисайд – британский физик-самоучка – предположил в 1902 году, что в атмосфере на большой высоте воздух ионизирован и проводит электрический ток, поэтому радиоволны могут, многократно отражаясь от этого слоя как от металлического зеркала, огибать земной шар. Эта гипотеза подтвердилась. Слой Хевисайда делает возможным дальнюю радиосвязь.
- Увидите вы в конце, как кошки представляют себе этот самый слой, - хмыкнул Микио.
- Ты не очень-то благосклонно к ним относишься, - заметила Таис.
- Я не сторонник зрелищности, - прямо ответил японец, - искусство должно воздействовать не через глаза и уши, а через сердце. В чём секрет популярности «Кошек»? Взяли недописанную детскую книгу нобелевского лауреата по литературе, положили под неё музыку гениального композитора – вы уже слышали часть «Memory» Уэббера: в конце она прозвучит полностью – приправили банальным сюжетом, который постановщик высосал чуть ли не из пальца – зато с элементами восточной мистики и даже НЛО. Теперь «Кошки» - самый популярный и прибыльный мюзикл всех времён и народов!
- Ты злой, Микио! – шутливо воскликнула Таис. – Мне нравится этот мюзикл.
- Мне тоже, - не меняя тона, произнёс Микио, - иначе я бы не пришёл на него снова.
- Вот мы и пришли к общему знаменателю, - весело подытожил Курт, - у нас ещё есть время, чтобы перехватить что-нибудь в буфете. Правда, мы обедали недавно, но для меня буфет – такой же символ театра, как и занавес.
- Занавеса в Wintergarden нет, - напомнил ему Джерри.
- Неважно, - отмахнулся барон, и помчался за колой и пирожными.
- А мне кажется, что спектакль о кошках - это сплошные аллегории, - решилась высказаться Анжелика, - ведь не просто так кошачьего вождя назвали Дьютерономи – насколько я помню, так называется одна из книг Библии.
- Я сомневаюсь, что «Кошки» аллегоричны, - ответил Микио, - они всего лишь галерея портретов, выписанных Элиотом в книге стихов для детей. Причём старый Опоссум хотел раскрыть нам кошек с практической стороны. Помните ту кошечку Дженни Эни Датс, что стремилась исправить манеры и повадки мышей, обучая их музыке, танцам и рукоделию?
- И готовила для них еду, полагая, что их плохое поведение проистекает от неправильного питания! – со смехом добавила Таис.
- А отряды тараканов-скаутов?! – хохотнул Джерри.
- Ребята, вы уже погрузились в воспоминания, а ведь ещё второй акт не посмотрели, - разогнал веселье Эмилио, - он подбросит вам куда большую пищу для размышлений.
Эмилио преуменьшал. Второй акт не только подбросил пищу, но и окончательно разбудил воображение. Кошачий бал, несмотря на происки врагов, не принадлежащих, разумеется, кошачьему племени, состоялся, и наконец-то все услышали арию Memory в том виде, в каком она известна как самостоятельный номер. А потом было путешествие в слой Хевисайда.
Из-под волшебной покрышки посреди сцены стали выбиваться клубы театрального дыма, и под заклинания кошек она тронулась с места, потом плавно двинулась вперёд и вверх, унося на себе старого вождя Дьютерономи вместе с одной из главных героинь, исстрадавшуюся в этой жизни и заслужившую путешествие – Гризабеллу. Ария Memory, исполненная ею, вызвала на глаза Анжелики слёзы. Память на несколько мгновений вернула её в прошлое, к Петькиной любви и Сашиной дружбе, и ей стоило огромных усилий досмотреть представление не расплакавшись.
Под волшебной покрышкой плавало кольцо прожекторов, между ними струями валил дым. Поднявшись до уровня осветительной системы, покрышка встретилась с летающим стулом, который забрал Гризабеллу и понёс её по небу, состоящему из цветных лучей и мигающих огоньков. Микио был прав, говоря о зрелищности как одном из главных составляющих элементов мюзикла.
Забытая всеми покрышка с Дьютерономи не спеша вернулась на место и вождь, выстроив всю свою команду, дал зрителям прощальное наставление о том, как им отныне следует обращаться к кошкам, обращаться с ними, обращаться вокруг них.
Мюзикл закончился. Дети бежали на сцену, а потрясённые взрослые выбирались из зала. Друзья Даниэля оставались на своих местах, продолжая хранить молчание.
- Может быть, зрелищность, действительно, присуща американскому шоу, - первой отважилась заговорить Таис, - но зато это стопроцентное качественное шоу, подобного которому я не видела в своей Латинской Америке.
- Я предлагаю заглянуть в ближайший ресторан и обсудить всё за ужином, - сказал Даниэль. Его идея была встречена тепло: «Кошки» нагнали аппетиту – как физиологического, так и умственного. Высказывался каждый, но разговор был слишком бурный и неорганизованный, так что отдельные реплики могли обидеть. Кристиан один благоразумно не принимал в этом участия. В своём путеводном дневнике он, конечно же, воспроизведёт этот вечер, постараясь сохранить весь его эмоциональный запал, но откажется от любой оценки нашумевшего мюзикла. Право на личную оценку он имел только в письмах к дочери, а это был общий дневник.
Кристиан закончил писать его далеко за полночь, и лёг спать самым последним. Ему хотелось, чтобы сегодня ночью приснилась Элизабет, но в сновидениях хирурга, так же, как и остальных, господствовали кошки. Только слепого и глухого они могли оставить равнодушными.
Эта мысль пришла к Анжелике перед тем, когда она уже готова была погрузиться в сон и сквозь дремоту ей чудились то угнетённые, то забавные кошачьи образы из мюзикла. Неожиданно пелену сновидений прервали странные звуки. Они не были порождением сонного сознания; в этом Анжелика уверилась, сев на кровати и некоторое время прислушиваясь. Звуки не прекращались, и Анжелика, накинув лёгкий халат, решилась выйти из комнаты.
Было тихо. Внизу, по всей площади этажа, приглушённо горели ночники. В их мерцающем свете дом казался таинственным и немного пугающим. Набравшись смелости, Анжелика спустилась вниз, догадавшись, что источник звуков находится где-то там. Сориентировавшись в тускло освещённом помещении, она осторожно шагнула в одну из боковых ниш, и увидела дверь. Анжелика бесшумно приоткрыла её и мелодия, вырвавшись наружу, окутала девушку своими чарующими звуками. Анжелика узнала «Зиму» Вивальди. Это мощное, исполняемое в быстром темпе произведение воздействовало на человеческое воображение сильнее «Кошек». Оно приводило в смятение, порождая картины суровой, беспощадной зимы с редкими оттепелями, и могло застудить, а могло и отогреть, смотря по тому, насколько восприимчив был слушатель. У Анжелики возникали разные, самые противоречивые ощущения, но она очень любила это произведение Вивальди. Теперь, слушая его в живом исполнении, девушка открывала для себя новые грани мелодии, и ей показалось, что зима царит в душе играющего, настолько резки и отрывисты были его удары по клавишам фортепиано. Кто в такой поздний час решился открыть его?
Анжелика снова потянула на себя дверь, и глаза её теперь могли охватить больше пространства, чем прежде.
В углу комнаты, предназначенной, вероятно, для приёмов, возвышался чёрный блестящий рояль. За ним, спиной к двери, сидел Курт. Анжелике было видно, как его длинные крепкие пальцы взлетали над белой пастью инструмента и спустя мгновенье падали в неё, словно желая извлечь оттуда что-то, что было проглочено инструментальным монстром. Курт играл вдохновенно и неистово. Мышцы его широкой спины, напрягаясь и расслабляясь в такт музыке, проступали сквозь голубую футболку, которую он так и не переодел после представления; короткие прямые волосы на затылке топорщились от влаги; все движения его тела, только что плавные, размеренные, вдруг становились резкими и судорожными, как у человека, полностью находящегося в плену эмоций. Такой была «Зима» Вивальди. Она ласкала, убаюкивала, потом вдруг выхватывала из колыбели и швыряла в холодный снег, бросала в лицо колючие снежинки, чтобы через мгновение снова подарить покой.
Анжелика стояла и слушала, потрясённая увиденным. Прежде Курт казался ей забавным мальчиком-переростком, но внезапно он перевоплотился в глубокого, гениального исполнителя серьёзных вещей. Так мог играть только человек, понимающий, из чего состоит музыка, и чему она служит. Анжелика подумала, уж не сон ли это, как вдруг почувствовала прикосновение к своей кисти, до боли в суставах сжимающей ручку двери. Даниэль молча приложил палец к губам, опережая вопрос девушки, и глянул поверх её головы. Увиденное не поразило его, но слушал он с наслаждением. Музыка всё не заканчивалась: Курт, доведя её до завершающего аккорда, обрывал ноты и начинал заново. Ладонь Даниэля покоилась на запястье Анжелики и она чувствовала тепло, струящееся из его тела в её. Музыка, прикосновение, приглушённый свет, спина Курта и его парящие над роялем руки приводили в трепет: не романтический, как можно было бы ожидать, а неясный душевный трепет, волнение, от которого становилось хорошо, как в маминых руках в далёком детстве. Внезапно Курт перестал играть и поднялся из-за рояля так стремительно, что Анжелика и Даниэль не успели отреагировать. Они со смущением и удивлением смотрели на его бледное лицо, тоже сохранившее отпечаток волнения, и не знали, что сказать.
- Простите, - вслед за ними смутился юноша, - я, кажется, разбудил вас. Я полагал, что стены в доме Даниэля покрыты шумоизолирующим материалом.
- Мой дом не предназначен для ночных концертов, - ответил Даниэль и быстро поправился, - но ты, разумеется, можешь играть в любое время суток.
- Ты виртуозно владеешь этим инструментом, - выступила вперёд Анжелика, не скрывая восхищённого взгляда, которым она смотрела на Курта, - я никогда раньше не слышала такого гениального исполнения Вивальди!
- Спасибо, - он смущённо затеребил свою чёлку, - но ты забыла, что мой предок, Карл фон Диттерсдорф, был композитором.
- Сыграй нам что-нибудь из его произведений, - попросила Анжелика.
Курт внезапно рассердился.
- Я не намерен сейчас исполнять чьи-либо заказы, - резко сказал он и прошёл мимо своих невольных зрителей, - спокойной ночи.
- Я сказала что-то не то? – огорчилась Анжелика.
Даниэль мягко обнял её за плечи и сказал:
- Дело не в тебе. Курт завтра сам раскается и придёт просить прощения. И сыграет для тебя десять тысяч произведений Диттерсдорфа.
- Да, и всё же что заставило его сесть за рояль в час ночи?
- Мой кузен эксцентричен, если ты успела заметить.
Это объяснение не показалось Анжелике убедительным.
- По-моему, ты плохо знаешь своего брата, Даниэль, - осмелилась высказать она, - прости, если я слишком откровенна.
Даниэль на минуту задумался.
- Давай возьмём машину, и я покажу тебе ночной Нью-Йорк, - предложил он, - а по пути расскажу историю Курта. Ты не возражаешь?
- Я хоть и устала, но спать уже не хочу. Но я очень хочу знать, как Курт жил до этого путешествия, если только это не заденет ничьих интересов. Едем?
Зрелище ночного Нью-Йорка было не менее грандиозным, чем днём, но в тот момент оно мало интересовало Анжелику. Она чувствовала, что Даниэль желает посвятить её в свои отношения с Куртом по той простой причине, что сам не в состоянии разобраться в них, и приготовилась быть внимательным слушателем, игнорируя мириады неоновых огней за окном.
- С чего же начать? – Даниэль бросил взгляд на дорогу и сбавил скорость. – В общем-то, история Курта типична. Он рос во внешне благополучной семье, детство его было счастливым, но в ранней юности всё резко изменилось. Я сказал: «внешне благополучной семье», потому что для всей нашей родни известие о разводе родителей Курта стало неожиданной новостью. Мы всегда наблюдали их почтительное отношение друг к другу, взгляды нежности, которыми они постоянно обменивались… Да, неприятной новостью стало для нас известие о разводе тёти Гертруды и дяди Дитера. Ему пришлось самому заниматься своим бракоразводным процессом. Дядя был высококлассным специалистом по этой части, и, наверное, никогда не думал, что разделит участь своих клиентов.
- Почему они развелись?
- По самой банальной причине – тётя Гертруда полюбила другого мужчину. Когда дядя Дитер понял, что вернуть расположение жены ему уже не удастся, он стал бороться за сына. Курт и сам не хотел жить с матерью, ведь именно её считал виновницей гибели их семьи. Конечно, он её любит, и навещает часто, но в те мрачные дни бракоразводного процесса он несколько дней не ночевал дома: скитался по улицам и в результате угодил в какую-то шайку, которая подставила его при неудачном ограблении. Так что дяде Дитеру пришлось параллельно спасать своего сына от тюрьмы. Всё обошлось, но Курта с тех пор словно подменили. Раньше он был ласковым домашним мальчиком, а всего лишь несколько дней превратили его в циничного, распутного гуляку. У него до сих пор в голове одни развлечения. Поэтому дядя Дитер и предложил мне взять его с собой в это путешествие. Странствия закаляют тело и душу, расширяют кругозор, знакомят с разными народами, населяющими нашу планету – всё это делает человека терпимее, человечнее. Может, надеется дядя Дитер, Курт вернётся образумившимся, сдержанным, с серьёзным отношением к жизни. А ещё дядя Дитер уверен, что в одной из стран Курт встретит свою вторую половину.