Спустившись на лифте, устроенном в вырытой на берегу шахте, к самому подножью Ниагары, и облачившись в прорезиненные плащи, семеро путешественников ощутили тот же благоговейный ужас, что и люди вокруг них. Перед необузданной мощью природных сил все равны. Водяная стена грандиозно рушилась вниз в каких-нибудь полутора метрах от зрителей, и поделиться своими ощущениями не представлялось возможным – из-за шума «грохочущей воды» (так по-ирокезски звучит «Ниагара») стоящий рядом человек ничего не слышал.
Был вечер, и белопенная голубоватая стена воды начинала подсвечиваться разноцветными лучами сотен прожекторов, создавая сказочную иллюминацию, словно великое чудо природы демонстрировалось в мюзик-холле. То было потрясающее зрелище. Неровная, чуть волнистая и как будто взлохмаченная стена вспененной воды эффектно разбивалась о громоздящиеся внизу огромные куски упавших каменных глыб, и воображение туриста прямо-таки требовало роковых и жутких историй, связанных с грозным обликом безграничной суровой стихии.
Позже, когда путешественники поднялись обозревать общий вид водопада, гид рассказал ирокезскую легенду о Деве Тумана.
- Каждый год индейцы выбирали самую красивую девушку и приносили её в жертву богу Маниту, жившему в пучине под водопадом. Красавицу наряжали, сажали в пирогу без вёсел и отталкивали от берега выше Ниагары. И Дева Тумана, как называли принесённую в жертву, улыбалась и пела, плывя к водопаду, - ведь ей выпало великое счастье встретиться со всемогущим божеством! Но однажды выбор пал на красавицу-дочь великого вождя ирокезов и, не в силах вынести разлуки с любимой дочерью, он бросился в пучину с края скалы и погиб в ниагарских водоворотах. С тех пор ирокезы, лишившиеся самого мудрого и храброго вождя, навсегда покончили с жутким обрядом, чтобы впредь не случалось подобных трагедий.
Пока туристы, впечатлённые рассказом гида, с чувством почтительного благоговения созерцали водопад, Эмилио занял место рядом с Таис и невинно заметил:
- Не советовал бы я тебе, belissima, родиться ирокезской дочерью. Слава Богу, ты бразильянка и к тому же живёшь в современном обществе!
- По-моему, у ирокезов не было такого предания, и столь поэтичная легенда попросту выдумана хитроумными гидами для развлечения туристов, - громко сказал Курт.
- Так считаешь не ты один, - повернулся к нему Кристиан, - но, между тем, реальная история Ниагары полна скрытых драм и трагедий. Мне пришлось как-то оперировать одного безумца, решившего спуститься с водопада в бочке. Парень выжил, вкусил немного славы, но, насколько мне известно, счастья ему это не принесло.
- Счастья! – презрительно фыркнул Курт. – А разве не в безумных поступках заключается оно?
- Правда, в чём же оно состоит? – разговор заинтересовал и Анжелику. – Как ты думаешь, Даниэль?
Обращение девушки к старшему брату задело самолюбие Курта, и он замолчал, отвернувшись.
- Счастье? – переспросил Даниэль. – Я задумывался над этим вопросом ещё в юности. Мне кажется, счастье, это когда твои любимые, близкие люди находятся рядом и ты можешь окружить их заботой.
Курт живо развернулся.
- А если близкий и любимый человек вдруг предаст? Ты окружишь тогда его заботой, и будешь ли счастлив при этом?
Курт упорно избегал смотреть на Кристиана, но француз уже понял, к кому были обращены его слова. Даниэль тоже понял это, и счёл своим долгом послать кузену предупреждающий взгляд. Курт, встретив его, осёкся и, сделав над собой усилие, пробормотал:
- Да я что... Я всего гипотетически…
Назревающий конфликт был предотвращён; в этот момент гид продолжил экскурсию и предложил закончить её на том самом островке, о котором поведал Анжелике Даниэль. Знаменитая «Пещера ветров» находилась именно там – спустившись по винтовой лестнице вниз, путешественник мог пройти по уступу между известковым обрывом и падающей стеной воды Лунного водопада. Прогулка в тучах брызг под грохот разбивающихся водяных струй была, как сказал гид, самым захватывающим ощущением для посетителей Ниагары. Заслышав это, группа туристов заволновалась, предвкушая сладость острых ощущений, но гид неожиданно заявил:
- Недавно власти запретили эти рискованные экскурсии. Край уступа уже не так прочен, и есть опасения, что он может обрушиться в самый неподходящий момент. Подобные случаи уже бывали. Два раза вниз срывались глыбы весом в семьдесят пять и двести тысяч тонн. Пришлось даже на время перекрыть реку выше водопада так, чтобы вся вода текла через Канадскую часть – Подкову, - и капитально «отремонтировать» бетоном известняковый уступ, с которого срывается Американский водопад. К сожалению, теперь мы можем лишь наблюдать «пещеру ветров».
Туристы разговорились, сокрушённо обсуждая запрет властей и прелести теперь уже недоступного развлечения, а гид украдкой бросил взгляд на часы, готовясь завершить экскурсию, как вдруг от толпы отделился молодой человек и, перепрыгнув заграждения, в два счёта оказался у самого уступа. Он действовал так быстро и ловко, что был замечен только тогда, когда стал карабкаться по лестнице вниз.
- Курт, авантюрист ты этакий! – крикнул Эмилио и чуть было не кинулся вдогонку, но гид удержал его.
- Он-то сумасшедший, но Вы!
Внимание всех туристов было целиком поглощено происходящим. Сделав шаг к известковому обрыву, Курт повернулся и помахал рукой. Бесполезно было что-либо кричать ему – он не услышал бы ни слова из-за шума падающих вод Лунного водопада. В следующее мгновение он исчез за ними.
Его друзья напряжённо всматривались в тучу брызг, но ничего не видели. Лишь когда Курт появился по другую сторону уступа, они облегчённо вздохнули. Но вслед за этим волнение снова охватило их – Курт решил вернуться тем же путём.
Через пять минут он стоял, окружённый со всех сторон изумлёнными и восторгающимися туристами; промокший до нитки, но счастливый. Победно, с лёгкой примесью высокомерия поглядывая на окружающих, он сказал громко, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Совершение безумного, запретного поступка может подарить гораздо более прочное счастье, чем близость любимого человека!
Кристиан отвернулся и побрёл прочь. Как медик, он понимал, что Курт подменяет чувство счастья выбросом адреналина, ему не хотелось видеть псевдогероизм нахального немца.
Никто не заметил его ухода. Рассерженный гид говорил, что инцидент станет известен властям, и тогда уж они позаботятся убрать винтовую лестницу; туристы потешались над случившимся, а спутники Даниэля возмущённо выговаривали Курту за то, что он заставил их волноваться. Один Микио не участвовал в этом процессе – он спешно фотографировал всё, что могло отразить произошедшее.
- У меня голова кругом идёт! – призналась Таис. – Курт, какой ты глупый – ведь это опасно!
Юноша виновато опустил голову, украдкой кидая взгляды на Анжелику – именно её упрёк он воспринял бы болезненно. Но Анжеликины глаза смотрели на него благосклонно, как будто она понимала и его поступок, и сказанные им слова.
- А где Кристиан? – вдруг спросил Микио, не обнаружив в кадре их спутника. Поискав глазами, он увидел его удаляющуюся фигуру. – Да вот же он!
Даниэль чуть наклонился к своему кузену и голосом, не суровым, но хлёстким, произнёс:
- Я думал, ты повзрослел, Курт. Ты ведёшь себя, как мальчишка.
Барон мужественно выдержал его взгляд.
- Отправишь в Германию, к папе?
Даниэль покачал головой.
- Нет. Я обещал твоему отцу – что бы ни случилось, я закончу своё путешествие с его сыном на борту.
Даниэль догнал Кристиана и они продолжили путь вдвоём, о чём-то оживлённо разговаривая, а их оставшиеся пятеро спутников уныло брели позади: восторги и искры юмора испарились, когда всем стало ясно, что случилось что-то грустное и неприятное.
И снова Анжелика поймала себя на мысли о том, что принимает близко к сердцу печаль и волнение своих спутников. Она понимала каждого в отдельности, но сложить целую картину из разрозненной мозаики фактов и эмоций ей было трудно, потому что, ко всему прочему, здесь были замешаны её собственные чувства.
За ужином, однако, общее настроение переменилось. Прежде, чем приступить к еде, Даниэль сказал, придав своему голосу несколько загадочный оттенок:
- Утром, сразу же после завтрака, мы летим в Лос-Анджелес. По пути нам посчастливится бросить беглый взгляд на Большой Каньон и, возможно, даже полюбоваться его красотами.
- Как же! – возразил Курт. – Станет авиакомпания тешить наше воображение! Максимум, что мы увидим с высоты птичьего полёта, это горы в пелене разорванных облаков.
Тут вмешался Эмилио.
- Твой кузен, вообще-то, не рядовой гражданин, Курт, если ты помнишь. И на его личном самолёте тебе тоже приходилось летать. При чём тут авиакомпания?
- Да, мы летим на частном самолёте, - подтвердил Даниэль, - именно он поможет нам приблизиться к Каньону настолько, что станет возможным увидеть всю его притягательность. Встреча с ним оставит неизгладимое впечатление.
Таис откинулась на спинку стула и чуть улыбнулась. Большой Каньон это, может быть, здорово, но она жаждала встречи с Лос-Анджелесом. Вот где, по расчётам девушки, ждали её неизгладимые впечатления.
Глава 16. «Большой Каньон»
Если смотреть на Большой Каньон глазами геолога – это всего лишь огромный, самый большой на Земле овраг, результат многовековой водной эрозии. Но людям без специального образования этот национальный парк США запоминается, как грандиозный сон. Провал ужасающих размеров, с исполинскими стенами, разлинованный цветными пластами осадочных пород, заполнен беспорядочным скоплением утёсов-останцев, именуемых здесь «храмами». Храмы эти имеют самые причудливые формы и действительно напоминают японские пагоды, старинные башни и купола. Разноликий каменный лабиринт прорезают бегущие по дну каньона красно-коричневые воды Колорадо. Даже укрощённая плотиной, река мчится со скоростью двадцать километров в час, катя по дну огромные валуны и гальку, и неся столько песка и глины, что вода её абсолютно непрозрачна. Миллионы тонн камня унёс поток Колорадо в море, прежде чем образовался Большой Каньон. Сила и мощь водной стихии вызывали невольное уважение, и Эмилио заметил не без почтения:
- Такую «канаву» люди не сумели бы вырыть, если бы даже рыли её всем миром и с первой недели своей истории. Подобные забавы под силу одной лишь природе.
- Я читал, что длина этого колоссального ущелья – более пятисот километров, а глубина достигает тысячи восьмисот метров! – поделился Микио, пряча фотоаппарат в футляр. За тот час, что они кружили над Каньоном, он нащёлкал столько фотографий, что из них можно было бы составить целый альбом, посвящённый зияющей под ними бездне.
Таис пытливо разглядывала из окна их маленького, но сверхкомфортабельного самолёта что-то своё, и, наконец, не выдержала:
- Здесь даже жизни нет, одни каменные скульптуры!
- Это только на первый взгляд, - опередил Даниэля Эмилио, - когда спускаешься ко дну каньона, кое-где по бокам тропинки можно обнаружить кактусы, можжевельник, дубки и небольшие сосны. Совсем же внизу к ним присоединяются агавы, берёзы и ивы.
- Это растительность, а она, как известно, способна пробить даже бетон. Я имела в виду животных.
- О, их полно! – воскликнул Эмилио. – Я бывал на дне ущелья и видел скунса, ящерицу и жёлтых скорпионов. Как-то с приятелями, составившими мне компанию в той поездке, мы обнаружили на песке след горной пумы. Что касается, белок, бурундуков и лисиц – для них в каньоне тоже нашлось местечко. Это ущелье можно назвать своеобразным зоопарком.
Таис подозрительно посмотрела на мужчину.
- Я слышала, как ты совершенно искренне выражал своё восхищение по поводу масштабов каньона, как будто впервые видишь это чудо. А ты, оказывается, здесь уже был.
- И не раз, cara. Облик этого исполинского ущелья поразительно изменчив. Можно десятки раз приходить к каньону и каждый раз видеть его иным, не похожим на прежний. Видишь те пестроцветные полосатые стены? Они постоянно меняют свои оттенки, причём в самой изысканной гамме, от чёрного и пурпурно-коричневого до бледно-розового и голубовато-серого. А вот знойную дымку, окутывающую нас сейчас, я вижу впервые. В ней гигантский провал со всеми его естественными постройками видится мне совершенно другим.
- А нельзя ли спуститься пониже? – попросила Таис Даниэля. – Мне кажется, столько ещё недоступно нашему взору.
Даниэль ответил с сожалением.
- Администрация парка требует проводить полёты на высоте, по крайней мере, шестьсот метров над краем каньона. Но, вполне может быть, что в скором времени этот район вообще закроют для авиации.
- И потеряют кучу прибыли от таких полётов, - ухмыльнулся Курт, - ведь тут каждый день совершается несколько десятков воздушных прогулок. Странно только, что нам до сих пор не встретилось ни одного вертолёта или ещё чего-нибудь в этом роде.
- В одном лишь Курт прав, - согласился Даниэль, - когда говорит о числе машин, кружащих над ущельем ежедневно. Но этот национальный парк сильно страдает от авиации, и особенно много возражений встречают полёты внутри каньона: шум летательных аппаратов беспокоит обитающих здесь зверей и птиц, а вибрация воздуха может привести к окончательному разрушению остатков индейских поселений тысячелетней давности. Никакие доходы не стоят этого.
- А как же американский девиз «Make money»? – вступил в полемику Курт.
- Во всём должна быть мера, - Микио, как истинный бизнесмен, хоть и японский, принялся разъяснять юноше законы коммерции и экологии, - когда всё разрушится и продавать будет нечего, из чего ты будешь «make money»?
Кристиан, сидевший рядом, предпочитал не слушать. Он не отводил глаз от иллюминатора, стараясь увидеть и запомнить всё, чтобы потом в письме дочерям рассказать об этом природном чуде. Как бы он хотел, чтобы Жизель и Катрин увидели своими глазами этот грандиозный исполинский проект планеты Земля! Девочки росли любознательными и впечатлительными; родители всегда поощряли в них эти качества. Что-что, а взгляды на воспитание детей у Кристиана и Элизабет редко расходились. А когда такое случалось, то ненадолго, и впоследствии забывалось. Хороших детей они воспитали. А вот Курту, самоуверенно рассуждающему о ценностях цивилизации, повезло меньше. Когда Даниэль догнал Кристиана у выхода на Ниагарском водопаде, он принялся извиняться за своего кузена, предлагая игнорировать его выходки.
- Ты ведь знаешь, Кристиан, что Курт остался с отцом, когда ему было всего тринадцать. Он так и не смог простить мать, которая стала инициатором развода. А теперь он не может простить тебя: ведь ты – живой пример его боли.
- Прошло столько лет, - возразил тогда Кристиан, - пора бы ему и повзрослеть. Твой кузен образован, Даниэль, наверняка, он читал Луи Ламура. Сей муж полагал – и я полностью присоединяюсь к плодам его размышлений – что до поры человеческую жизнь формирует окружающая среда, наследственность, меняющийся мир; но наступает минута, когда он сам берёт в руки глину, чтобы вылепить жизнь по собственному желанию. Любому под силу сказать: такой я сегодня, таким стану завтра. Пусть Курт уяснит себе это и научится понимать, что на свете не всё так просто.
- Для него – просто, - покачал головой Даниэль, - Курт не любит ничего усложнять. Я с детства знаю этого юношу, и поверь, его восприятие мира не изменилось с тех времён. В душе он по-прежнему ребёнок и видит своё окружение свободным от стереотипов и предрассудков.
В тот момент Кристиан был не согласен с тем, в чём пытался убедить его Даниэль, потому что, оправдывая кузена, американский друг невольно принимал его сторону. Сидя в самолёте и обозревая необъятные просторы Большого Каньона, француз чувствовал тоску. Путешествие занимало его, но не отвлекало, а явные ухаживания Эмилио за Таис напоминали ему собственные романтические похождения с Элизабет. Чем она сейчас занята? Кристиан взглянул на часы: они показывали четверть второго, значит, во Франции уже вечер. Наверное, Лиз с девочками ужинают, или отправились на вечеринку к кому-нибудь из друзей. А Кристиан летает над пропастью, одинокий, несчастный, и с каким бы удовольствием он ринулся вниз, чтобы разбиться о причудливые «храмы» и перестать испытывать боль, тоску, сожаление. Наверное, только присутствие компаньонов удерживало его от этого бессмысленного шага.