Час от часу не легче! За какую такую нить? Неужели за эту хлипкую паутинку?
Я попробовал пошевелить правой рукой – она оказалась менее стянутой предательскими волосами. Я осторожно высвободил её и схватился за нить. Но, к моему удивлению, она не оборвалась, она оказалась необыкновенно прочной – словно я ухватился за рыболовную леску.
Что-то резко потянуло меня вверх, я почувствовал резкую боль в голове, треск в ушах, в глазах взорвались тысячи искр – и вот я уже парю под потолком и с ужасом наблюдаю свое тело сверху. Волосы Дианы, шевелясь как живой клубок змей, окончательно опутали мое тело, накрепко привязав к хозяйке, которая по-прежнему спала, вернее, оцепенело лежала с открытыми, но невидящими тускло мерцающими в темноте глазами, мертвенно уставившись в потолок. Вид её был до жути отвратителен и меня не оставляло ощущение, что, даже пребывая в сонном оцепенении, она видит меня, следит за каждым моим шагом через волосы-шпионы.
- Поторопис-с-с-с-сь, поторопис-с-с-с-сь, пока она с-с-с-с-спит! Береги-с-с-с-с-с-сь воло-с-с-с-с-с! Она ими ду-ш-ш-ш-шит, они ш-ш-ш-ш-ш-шпионят, они донес-с-с-с-с-сут! Уходим-с-с-с-с-с по лунной дороге!
«Какой-такой дороге?» - недоуменно подумал я и тут заметил, как сноп серебристого света, словно прожектор, указал прямо в сторону проклятого чулана с пауками. Я сделал движение руками, как пловец, и стремительно полетел по воздуху.
При виде меня молчаливые обитатели террариумов буквально взбесились. Пауки забегали из стороны в сторону, словно дикие тигры, только что заключенные в клетку, ползали по стенкам, а некоторые даже бросались на них, словно пытаясь разбить стекло тараном.
- Они ж-ж-ж-ж-ждут, когда их ос-с-с-с-с-свободят! Они ненавидят миз-з-з-з-згиря! Ненавидят её с-с-с-с-с-страш-ш-ш-ш-шные волос-с-с-с-сы! – паучок примостился у меня на плече, прямо у правого уха. – Она з-з-з-з-з-заключает ду-ш-ш-ш-ш-ши, наш-ш-ш-ш-ш-ши душ-ш-ш-ш-ши, выс-с-с-с-с-сос-с-с-с-санные как кос-с-с-с-с-сточки, моз-з-з-з-зговые кос-с-с-с-с-сточки. Из-з-з-з-здеваетс-с-с-ся, с-с-с-с-смеетс-с-с-ся, с-с-с-с-с-скармливает с-с-с-с-с-самкам!
Потом немного помолчал и -
- Для тебя тож-ж-ж-ж-же готов террариум-с-с-с-с-с, хе-хе!
Тут лунный луч осветил дальний угол чулана, и я действительно увидел пустой террариум.
Кровь ударила мне в голову, сердце затрепетало, в груди поднялась отчаянная решимость убить эту страшную женщину. Женщину ли?
- Ещ-щ-щ-щ-щё не вс-с-с-се-сссс, не все-ссссс… С-с-с-с-следуй лунной дорогой!
Тут я заметил, что лунный луч, упершись в стену, ярко осветил вентиляционную отдушину. Я сделал рывок руками и полетел туда.
Странная была эта отдушина! Вместо свежего воздуха, здесь было жарко как в печи. И чем дальше я шел, вернее, летел, тем жарче становилось.
Наконец, серебристый свет-проводник стал бледнеть, а впереди я увидел какое-то сияние, зеленовато-белесое сияние трупной гнили.
Тоннель закончился, и я нырнул внутрь. Моему глазу открылась поистине ужасающая картина.
Огромная пещера, погруженная во тьму, лишь снизу, от пола, шел свет – свет той самой трупной гнили. Запах стоял соответствующий – вонь несусветная. Я стал дышать ртом, но даже это не могло остановить рвотные позывы.
Я снизил высоту и едва не потерял сознание. Весь пол был завален кусками трупов в разной стадии разложения, по которым ползали какие-то мерзкие твари. Инстинктивно я рванул вверх – и от отвращения, и ужаса, и просто оттого, что терял сознание от трупного запаха, отравлявшего мои легкие.
- Ос-с-с-сторож-ж-ж-ж-жно! Ос-с-с-с-с-с-сторож-ж-ж-жно! Летай медленно! Тут повс-с-с-с-сюду с-с-с-с-сети! – заверещал прямо в ухо паучок.
И вовремя! Я остановился буквально в паре шагов от совершенно незаметной во тьме нити ловчей сети. Толстая как канат, с огромными клейкими узлами величиной с голову – наверное, такой могла казаться паутина мухам и комарам.
«Но если есть сеть – то должен быть паук?» - подумал я. И в то же время – «паук становится заметен только тогда, когда попадешь в его сети!»
Внезапно луч лунного света ворвался в это кошмарное обиталище, в эту жуткую людоедскую пещеру – и в его свете я увидел самое страшное – весь гигантский потолок, все стены пещеры кишели пухлыми, жирными восьмиглазыми тварями! К стенам и потолкам крепились концы сигнальных нитей сети и именно здесь, в этих темных, невидимых постороннему глазу углах-альковах, они ждали своих жертв!
Мохнатые лапы, пузатые брюхи, хищные жвала со сгустками белесой слюны, тонкие и острые черные коготки… Но хуже всего – эти ледяные мертвые глаза – ничего не выражающие, пустые, тусклые, пронизывающие меня и ждущие только того, когда я, наконец, угожу в эти дьявольские сети!
Я присмотрелся и увидел, что сети полны мертвецов – серебристый свет то тут, то там выхватывал из кромешной тьмы причудливые кульки из обмотанных шелковыми нитями тел, потом – уже высохшие как мумии кости, обтянутые кожей, напоминающие жуткие фотографии узников Освенцима или Бухенвальда. На всех лицах – выражение дикого ужаса и в то же время какого-то противоестественного сладострастия, пустые мертвые глаза, почти вывалившиеся из глазниц, устремились куда-то вверх, в дальний левый угол пещеры.
Я поднял голову и посмотрел туда. Серебристый лунный «прожектор» услужливо осветил его и… Крик застрял в моей глотке, так и не вырвавшись наружу, а волосы зашевелились на голове!
В самом темном и дальнем углу я увидел нечто поистине ужасное. Гигантская туша, размером с кита, словно выплывшая из черных глубин самых жутких кошмаров. Добрая сотня огромных белесых глазищ-шаров, какими-то дьявольскими лучами злобы и сладострастной неистовости пронзавшими меня, без малого пятью десятками лап, размером с толстый канат. Эта тварь с легкостью могла бы раздавить девятиэтажный дом, как куличик из песка! Но не её размеры, не её колоссальная сила ужаснули меня. Ужаснула меня та волна запредельной, нечеловеческой злобы и ненависти, что исходила от НЕЁ, словно гигантский цунами способной стереть с лица земли целые города и континенты!
- Королева-мать! Королева-мать! Королева-мать! – заверещал паучок, видимо, сам потрясенный увиденным. – Молис-с-с-с-сь вс-с-с-с-сем богам, каких ты з-з-з-знаеш-ш-ш-шь, и тем, каких не з-з-з-знаеш-ш-ш-шь тож-ж-ж-ж-же, благодари Вс-с-с-с-севыш-ш-ш-ш-шнего, что ОНА линяет-с-с-с-с-с! С-с-с-с-с-смотри!
Я внимательно осмотрел чудовище и заметил, что её черный хитиновый панцирь, утыканный косматыми черными волосами, кое-где отслаивается, показывая, словно дыры в ткани, нежную, розово-белесую подкладку тонкой кожи.
Чудовище содрогнулось и вместе с ней заплясала, как висельник, вся гигантская паутина, вместе с волной зловония меня потряс дикий вой боли, от которого я едва не оглох, - и вслед за этим ещё один кусок покрытой белесым гноем черного панциря, оторвавшись, полетел вниз.
В глазах у меня потемнело, и я потерял сознание.
4.
В чувство меня привел бодрящий аромат только что сваренного кофе. На кухне раздавались привычные звуки – звон ложек, шум открытой воды, переставляемых тарелок.
Я кое-как встал и тут же закашлялся, дышать было трудно. Я быстро пошел в ванную и под сильным напором воды выблевал – целый клок шелковистых на ощупь волос!
Я посмотрел в зеркало – на шее виднелись отчетливые следы удушья, под глазами – черные круги.
- Хочешь побриться? Лучше не надо, тебе идет борода.
Я снова поднял глаза и в зеркале увидел Диану – в легком, еле прикрывающем миниатюрное тело шелковом халатике, искусно украшенном прихотливой вышивкой. Она улыбалась, но как-то вяло, щеки побледнели, паутинки еле заметных морщинок обозначились в уголках губ. Глаза вновь скрывали очки-зеркалки в пол лица
Она поймала мой взгляд:
- Прости, сама только что встала, не успела привести себя в порядок. Ну, давай что ли, чмоки-чмоки?
Она подошла сзади и нежно обняла меня за плечи. От неё удушливо пахло каким-то шампунем. Руки, несмотря на всю их миниатюрность, показались тяжелее гири, а тонкие острые ногти-коготки больно оцарапали мне кожу.
- Ой, что тут у тебя на шее, паучок что ли?
Спросонья я не успел сообразить, как она одним движением руки уже смахнула его на пол и тут же раздавила тапком. Не как это делает обычная домохозяйка, с отвращением и испугом, а с каким-то поистине сатанинским наслаждением, медленно размазывая его по полу.
Я вздрогнул. На долю мгновения мне показалось, что я услышал какой-то душераздирающий писк.
- Это всего лишь паучок, Кир, шляются тут где ни попадя, будто места своего не знают! – и она страстно обняла меня и чуть прикусила мочку уха остренькими зубками.
Я не без труда освободился от её опротивевших мне ласк.
- Но… но… ты же… люб-бишь па-уков… - еле выдавил я, заикаясь, не в силах оторвать взгляда от мокрого пятнышка с еле заметными ниточками-ножками, которые продолжали судорожно дергаться.
- Это не ценный экземпляр, - словно издалека донесся до меня её ставший металлически безразличным голос. - Обыкновенный домашний. Таких много. К тому же я не люблю, когда они сбегают от меня. Паук должен знать свое место!
- Так говорит их Королева? – я пронзительно взглянул на неё – и она не отвела взгляд.
Мы простояли так молча – минуту, может, две.
Наконец, она четко и твердо процедила сквозь зубы:
- Да, Королева. И это – МОЕ царство.
- А кто же тогда я?
- Ты… - секунда замешательства. – Ты – мой гость, пока…
- …не закончится линька – закончил я за неё.
- Уверяю, ты узнаешь об этом первый, - отрезала она. – Ну а теперь – прошу к столу. Надеюсь, ты не против яичницы с помидорами и колбасой и крепкого кофе? Две ложки сахара, все как ты любишь…
Завтрак, откровенно говоря, совсем не лез в горло, но я почему-то решил его доесть во что бы то ни стало, несмотря на тошноту, рвотные позывы. Оставаться в Логове мне не хотелось ни минуты, я твердо решил покинуть это место навсегда. Пусть с этим чудовищем бьется кто-нибудь другой – Бог, боги, Герои, Спаситель – или кого там ещё придумывали авторы бесконечных мифов со времен Гильгамеша? С меня хватит! Моя жизнь мне дороже. Пока у неё линька, я «слиняю» без всяких последствий для себя. А там – будь что будет! Мои амбиции, слава Богу, не таковы, чтобы считать себя новым спасителем всего человечества!
Диана встала со стола.
- Уже уходишь? – голос её предательски дрогнул. - Ну что ж, прощай, как говорится, не поминай лихом. Кстати, внимательно осмотри, ничего не забыл у меня?
Я не ответил. Молча осмотрел спальню – да и что мог я забыть, если вся одежда на мне? Вопрос риторический.
Я молча подошел к входной двери.
- Она открыта. Я никогда её не закрываю, - донеслось из комнаты.
Диана сидела на кровати – плечи её опущены, спина как-то жалобно ссутулена, губы дрожали – словно вот-вот разрыдается. Смотрит в зеркало, что-то поправляя в волосах – теперь таких обычных, как и у любой другой нормальной девушки.
Я невольно залюбовался ею – она мне показалась в этот момент такой хрупкой, такой ранимой, такой слабой, совсем не похожей на ту женщину-вамп, к которой я привык.
Видимо, даже уверен, она заметила мои колебания, глядя в зеркале не столько на себя, сколько на меня.
- В конце концов, я не виновата, что я - ТАКАЯ! – в голосе её зазвучала такая обычная женская обида, в воздухе запахло типичной женской истерикой. – Да, я – хищница, я –чудовище, но кто-то же сделал меня такой! Вы же тоже, если, к примеру, любимая кошка загрызет несчастного воробья или мышь, не выбрасываете её на улицу, а пожимаете плечами: «мол, что с ней поделаешь? Она же хищник» и тискаете её потом, как и раньше! А чем Я хуже кошки? Да, я такая и ничего с собой поделать не могу!
И она громко разрыдалась, размазывая по бледным щекам слезы.
Я чувствовал, что сдаюсь. С каждым её словом, обволакивающем меня как липкая паутина, я становился все мягче и мягче и вот я уже почти готов простить её, зарыдать вместе с нею.
Я закрыл глаза и мысленно представил себе, что ещё минута – и я развернусь, обниму её, плачущую, несчастную, хрупкую и начну гладить по голове, целовать её влажные от слез щеки, руки, а потом…
Но в этот момент я словно вновь увидел раздавленного паука в ванной – и в голове возникли совершенно другие образы. Я вспомнил ВСЕ – и Лешу, и его раздавленную горем, обезумевшую мать, и похороны, и, наконец, кошмарное чудовище в Логове…
Мысли эти пронеслись у меня в голове с быстротой молнии, я снова взглянул на Диану и увидел – ОНА СМЕЕТСЯ!
Да, эта стерва, это чудовище, эта дьявольская женщина беззвучно, одними губами - смеется в зеркале, улыбается своей наглой, циничной ухмылкой. Она сняла очки – и я воочию увидел вновь эти страшные, чудовищные глаза – вечно открытые, никогда не закрывающиеся глаза!
Я вспомнил пустой террариум, приготовленный для меня, и в меня словно вселился дьявол. Я решился.
Не помню как, но уже через мгновение я осознал, что нахожусь на кухне. Из ящика я выхватил большой нож для резки мяса.
Ещё мгновение – и я уже перерезаю бельевую веревку в ванной и сматываю её на локте.
Ещё миг – и я уже в спальне.
Она смотрит на меня и в лице её застыл ужас. Но меня это только подстегнуло – во мне клокотала ненависть, жажда мести, неистовое, необоримое желание совершить – здесь и сейчас! – расплату, возмездие за все, что ОНА натворила или собиралась натворить.
Одним ударом кулака в лицо я опрокинул её на кровать. Затем крепко связал её руки, привязал их к железной спинке кровати – той самой, у которой ОНА, всего каких-нибудь пару недель назад душила, истязала моего единственного близкого друга.
Я занес было нож, но тут вспомнил предупреждение паука – «в волосах её сила!»
Я намотал её длинные, мягкие шелковистые волосы на кулак.
Ужас в её глазах сменился отчаянием. Оставался один удар – и все будет кончено! Навеки! Навсегда! И для всех!
И тут ненависть пересилила – я отбросил первоначальное намерение и стал бить ей в лицо. Не помню только – кричал я или думал, что кричал – ибо от бешенства слова застревали в глотке.
- Сука! Стерва! Мерзость! Б…! Это тебе за Лешу! Это тебе за его мать! Это тебе за первого, за второго, за третьего!..
Я бил её и не мог остановиться. В тот момент моему воспаленному разуму казалось слишком легко лишить её волос. Я хотел истерзать каждый клочок её тела, уничтожить её проклятое лицо, заставить навсегда закрыться эти ненавистные немигающие глаза, выбить эти проклятые хищные зубы!
Удар следовал за ударом, кровь брызнула на подушку, я ликовал. За все пережитое, за свои страхи, за боль, за… Неутоленную страсть!
Стоило только мне подумать об этом, как в тот же миг я осознал – да, неутоленная страсть! С того самого момента, когда я пожал ей руку-лапку в кафе, эта страсть мучила меня, змеиная зависть сжигала мне сердце, когда я читал откровения Леши в дневнике. Я вспомнил и то, что запрятал в самые темные уголки своего подсознания, мысль, промелькнувшую всего на мгновение, но крепко засевшую там. Мысль о том, что я бы и дьяволу продал душу за одну ночь тех удовольствий, что получали все они! Все восемь её «рублевских» любовников!
Огонь желания охватил меня целиком, как вспыхивает сухая трава, сухие ветви кустарника. Я перестал бить её. Я разорвал её халат, стал царапать её плечи, груди…
И сам не заметил (сколько прошло времени – минута, пять, десять, больше? – я не знал), как в какой-то момент услышал её торжествующий, исполненный холодной, но дикой и необузданной страстью, поистине сатанинский смех:
- Да! Да! Ещё! Ещё! Так! Так! А-ха-ха-ха-ха!
Её тело призывно изогнулось.
Грубым движением раздвинув её ноги, я пал так низко, как никогда ещё в жизни не падал – в самую преисподнюю…
Когда все было кончено – сколько времени длился этот кошмар – я не знаю – я упал без сил на залитую кровью кровать. Не в силах пошевелиться от истомы, истекая потом, я слышал её сатанинский смех. Каждая нота этого смеха терзала мою душу, причиняя ей невыносимую боль, ещё худшую, чем поток самой оскорбительной площадной брани. Звуки-иглы вонзались в плоть моей души, не оставляя ни одного живого места на ней. В этом смехе переплеталось все – запредельное сладострастие, злоба, ненависть, презрение, наглость, торжество нежданно одержанной полной победы. Одним словом, он был худшей мукой на свете, но наилучшим возмездием за то, что я так нелепо поддался темной стороне своего существа.