Осуществление равенства и свободы в положительном смысле требует продолжительной деятельности устроения жизни при помощи создания лучших материальных условий общественного развития. Современная политическая мысль, ставя государству эту трудную задачу, не ждет ее немедленного осуществления, как и вообще устраняет мысль о скором «достижении всеобщей гармонии». (См.: П.И. Новгородцев. На пути к правовому государству. Новый мир, 1991, № 12, с. 216.)
Все это не означает, что «трудная задача, о которой пишет Новгородцев, ныне должна переходить из десятилетия в десятилетие, оставаясь удобным предлогом для манипуляций политиканов, использующих бедность и нищету как платформу в их карьере, чтобы немедленно предать забвению эти задачи при достижении личных целей. (Прошло 20 лет после начала реформ по капиталистической трансформации. Теперь, оказывается, нужны еще десятилетия «походной» жизни (для истеблишмента?). Это – больше половины всего времени, когда СССР существовал как социалистическое государство. Обещания, обещания.)
Не будем отрицать, что постъельцинской эпохе перешло тяжелейшее наследие, свирепствовали переплетающиеся кризисы в экономической, политической, социальной областях, шла война на Кавказе, управление страной находилось на примитивном уровне, армия и правоохранительные институты стремительно разлагались, отношения центра и периферии напоминали отношения московского царя с боярами XVI века. Недовольство населения крайне низким уровнем жизни было на грани всеобщего бунта – бедность абсолютного большинства перерастала в нищету, повсюду царили произвол власти и преступных сообществ, бесправие и нищета миллионов, сотни тысяч бродяг, пожилые люди, роющиеся в мусорных баках, – это все то, что осталось от обещаний Ельцина, когда он боролся с Горбачевым, вселяя надежды на быстрое улучшение жизни всех и каждого. Это ельцинистское наследие было сложно преодолеть, когда Путин пришел к власти в 2000 г. как прямой наследник предыдущего правителя.
Однако в постъельцинский период, с конца 2000 г. в российскую казну стал непрерывным потоком поступать все возрастающий объем нефтяных денег, появилась самая реальная возможность для осуществления позитивных изменений в экономике, материально-культурной жизни общества, в частности, в короткие сроки ликвидировать нищету и существенно снизить бедность, серьезно повысить уровень и качество жизни населения. Эти реальные возможности не были осуществлены (при некотором, весьма скромном улучшении положения населения). Более того, путинское государство почти «освободило» себя от ответственности за реальное положение людей, направляя скромную долю государственных расходов на социальные и культурные цели.
Создается впечатление, что от внезапно обрушившегося богатства продолжает стремительно богатеть лишь узкая страта праздного класса – правящая государственная бюрократия и нефтегазовые и иные сырьевые магнаты – этот «новый альянс нечестивых». При этом надежно действуют каналы перераспределения ВВП в их пользу, как водопровод в некоторых квартала современного Рима, построенный 2,5 тысячи лет тому назад. Но они (эти каналы) серьезно модернизированы, с учетом новых процессов, связанных с огосударствлением активов и менеджмента в нефтегазовой отрасли, успешно осуществленных после бюрократической национализации мощной нефтяной компании «Юкос».
Социальное расслоение общества, которое было велико уже к концу 90-х гг., продолжает увеличиваться, иллюстрируя самым конкретным образом, чьи экономические интересы отражает государство – в частности, на 1% богатых семей приходится более трети всех доходов, превышающих весь фонд заработной платы. Такого социального разрыва, который свидетельствует о несоциальной природе всей внутренней политики государства, не существует ни в одной из стран ОЭСР.
Высока степень эксплуатации трудящегося населения (игосударством, и частными фирмами), норма которой превышает ее показатель, существовавший при социализме в 80-х гг. XX века. В результате, если у развитых стран на оплату труда направляется 70–75% ВВП, то в современной России – около 30% (напомню, что в СССР этот показатель был на уровне 40% в 80-е гг.). Материальный уровень жизни населения России снизился в период между 1991 и 2000 г. в три раза! Мы, начинатели реформ, стоявшие у истоков замены социализма на капитализм, этой нищетынароду не обещали. Мы, российские руководители, в том числе я, Председатель Верховного Совета, клятвенно заверили наш народ в том, что обеспечим его процветание. И полагаю, что я свою часть обещаний мог бы выполнить в полном объеме, если бы ельцинисты силой, коварством и предательством не устранили бы меня из системы высшей государственной власти.
Отметим и следующее обстоятельство: в 2001–2007 гг. (докризисный период) указанный выше разрыв в уровне материальной жизни населения (1991–2000 гг.), сократился с трех до двух раз. Таким образом, за годы президентства Путина появились и стали действовать две важные новые тенденции. Это – следующие:
Во-первых, была приостановлена тенденция к непрерывному падению уровня жизни населения, свойственная всей эпохе правления Ельцина.
Во-вторых, начался процесс медленного повышения уровня жизни населения.
Конечно, этот рост явно был недостаточен, и при тех колоссальных нефтяных доходах, которые стекались ежедневно в казну государства, можно было бы улучшить более существенно материальное положение людей. Однако тенденция к позитивному изменению наметилась, и важно было укрепить ее действие, что вполне было реально при разумной политике правительства.
Этой самой «разумной политики», как представляется, в последующие годы не обнаружилось, и тенденция к улучшению материально-культурного уровня жизни населения так и осталась весьма «слабенькой» тенденцией. Малая эффективность социальной политики государства отразилась в таком интегральном показателе, как смертность населения. В 80-е гг. XX века, когда все советское общество было уверено, что «дела в стране обстоят неважно», а поэтому горбачевская перестройка была поддержана всеми, с верой в то, что «плохую» ситуацию она (перестройка) изменит на «лучшую», – ежегодная смертность в Российской Федерации составляла 1,5 млн человек (на 128млн населения). На 2006 год смертность составила 2,3 млн человек (на 125 млн человек). Смертность российских мужчин в трудоспособном возрасте на 2006 г. в 10 раз превышала соответствующий показатель в развитых странах мира и в 5 раз – в группе по развивающимся странам. Согласно заключению одного международного эксперта, в России – «европейская рождаемость и африканская смертность». Особенно тревожно складывалась ситуация с «присутствием населения» на обширных территориях Восточной Сибири и Дальнего Востока (начиная с Читинской области); в 2001–2008 гг. население этой гигантской по протяженности территории сократилось на 3,5 млн человек – здесь проживало столько же людей, сколько их было в начале XX века, – 6 млн человек (ныне – еще меньше).
Низким остается пенсионное обеспечение в стране – порядка 6 тыс. руб. на пенсионера, в то время как показатели по некоторым европейским странам следующие: Австрия – 826 евро, Германия – 1060 евро, Финляндия – 1150 евро, и даже в Чили – 200 евро, в три с половиной раза выше, чем в России. Показательно то, что Россия не ратифицировала Конвенцию Международной организации труда (МОТ), согласно которой «коэффициент замещения пенсией заработной платы» не должен быть ниже 40%. Например, пенсии в Италии и Испании составляют 90% от размера заработной платы; Швеции и Германии – 65%; Франции, Японии и США – 50%; а в России – всего лишь 27%, при этом произошло существенное снижение этого показателя, который составлял 32% в 1992 –1993 гг. Правда, премьер недавно сообщил, что коэффициент замещения вскоре должен составить 40% от уровня заработной платы, но если сам уровень заработной платы низкий, то и пенсии останутся незначительными, неспособными обеспечить жизни пенсионера и его семьи.
Бюджетное распределение имеет явно нерациональный характер, вплоть до последнего времени действовала тенденция к утрате социальности государства (с точки зрения патронажа над бедными слоями общества, которых явное большинство). Так, например, в развитых современных государствах на функции государственного управления, обороны, полиции и суда направляется обычно 3–4% от федерального (или центрального) бюджета. В России на те же цели – более 30%. На социальные цели, здравоохранение, культуру и образование, пенсии, пособия и т.д. в первой группе стран приходится до 40% всего ВВП, а в ряде европейских стран (Швеция, Норвегия, Финляндия, Италия – свыше 45%. В России на эти же цели направляется около 10% ВВП). На такой финансовой основе и при таком подходе можно построить, – иронично заметил профессор С.М. Рогов, – «всего лишь вертикаль ХVIII века».
Все это – самые конкретные результаты целенаправленной социальной политики федеральноых провинциальных властей, их просчетов и ошибок. Те действия и целевые национальные программы, которые преследовали задачи «поддержки многодетных семей» и пр., безусловно, имели положительное значение (с точки зрения логики «лучше иметь это, чем ничего»). Но они были чрезмерно ограниченны по своим микрозадачам, а на их реализацию выделялись скромные финансовые ресурсы (по сравнению с масштабами проблем). К тому же социальная политика государства логично осуществляется в рамках самой федерально-провинциальной социально-экономической политики, и вряд ли целесообразно было придавать ей некий «надстроечный характер», выделяя отдельные программы из общей социальной политики, когда все внимание властей концентрировалось на последних в ущерб всей социальной политике государства (проводимой бездарными министрами).
Ущербность деятельности государства в области повышения уровня жизни населения в значительной мере связана и со спецификой формирования российского олигархического капитализма. Президент и его политический режим оказались не способными стать мощной конструктивной силой на пути к экономическому прогрессу. Его разрушительный потенциал, заложенный ельцинизмом, явно доминировал, несмотря на некоторые позитивные изменения, происшедшие и ныне происходящие вее структуре в последние годы – но исключительно в сфере отдельных сфер экономики. Политическая культура, моральные и нравственные стороны развития общества продолжали деградировать. Отсюда – и рост коррупции до небывалых масштабов как проявление разложения политического режима, да и самого государства, которое не смогло рационально «перевозить» огромные финансовые ресурсы, непрерывным потоком текущие в федеральную казну. Здесь, несомненно, и истоки бурного возрастания мздоимства и лихоимства чиновничества.
К российскому большому бизнесу более, чем к какому-либо другому, применима теория «праздного класса» Торстейна Веблена, а его плебейская природа делает его чрезвычайно жестоким по отношению к обществу. Представители этого «класса», все еще не уверенные в том, что это они, вчерашние попрошайки и маргиналы, сегодня – сверхбогаты и известны, как бы мстят обществу за свою вчерашнюю бедность и унижения, им неведомы чувства сопричастности к судьбам отечества, положению народа и т.д. И эти первобытные хищнические инстинкты (по Т. Веблену) будут сопровождать их всю жизнь, хотя вполне естественно, что в структуре предпринимательства и его менеджмента уже заметно происходят положительные сдвиги. Они в основном связаны с неумолимо идущими процессами взаимодействия национальных деловых кругов с иностранными, повышением образования и деловой культуры и пр. И самое главное – с приходом новой генерации управленцев и деловых людей, усматривающих смысл жизни не только в накопительстве, подобно «скупому рыцарю» Шекспира, но прежде всего за счет нового слоя – реально профессионального, добивающегося успеха своими способностями, умением использовать конкурентные механизмы, соблюдающего должные (в том числе неписаные) правила ведения предпринимательства, этики и морали. Это то поколение, которое является продуктом уже нашего воспитания в лучших университетах и институтах России и зарубежных вузов. На них – моя надежда...
Профессор Никита Кричевский указывает: одной из ведущих отраслей промышленности почти два столетия была легкая промышленность, еще в 1990 г. в ней было занято более 3% всей рабочей силы; однако, в 1995 году в текстильном, швейном, обувном и кожевенном производствах страны было занято уже менее 2% всей занятости, а в 2007 г. – 0,6%. Сравнение с показателями 1987–2007 гг. показывает следующую картину.
В 1987 г. в РСФСР было произведено 8426 млн кв. м тканей всех видов, а в 2007 г. в РФ – 2735 млн кв. м (уменьшение в 3 раза); производство шерстяных тканей уменьшилось с 451 тыс. кв. м до 29 тыс., льняных – с 592 тыс. до 201 тыс. кв. м; производство трикотажных изделий – с 714 млн штук до 108 млн; обуви – с 366 млн до 51 млн пар (в 7 раз!). (См.: НГ, 2010, 3 июня, с. 7.)
Особенно катастрофическое сокращение произошло в производстве шерстяных тканей: за 20 лет оно снизилось в 15,6 раза – с 451 до 29 млн кв. м. Этот показатель эпохи становления производства российского текстиля при императрице Екатерине Второй! Для сравнения: в наши дни доля продукции легкой промышленности в ВВП Китая составляет 21%, Италии – 12%, Германии – 6%, России – менее 1%. Катастрофическое состояние отрасли отражает то, что в 2004–2006 гг. китайские предприятия закупили 121,2 тыс. ткацких станков, российские – 176 единиц.
Некоторые аналитики считают, что ускоренное развитие текстильной промышленности предоставило бы России целый ряд преимуществ. Во-первых, позволило бы восстановить производство традиционных текстильных материалов и изделий, которое ныне сосредоточено в Китае, других восточных странах и в странах Европы. Во-вторых, избрать как развитие страны модель производства современного текстиля и нетканых материалов на базе внедрения высоких технологий. В-третьих, занять свою нишу в сегменте производства, например, всего домашнего текстиля. Текстильные предприятия можно было бы развить там, где они и ранее развивались и имеются предпосылки и сегодня, – в Московской области, Петербурге, Иванове, Ярославле и др. В этих регионах есть производственные мощности (нуждающиеся, впрочем, в техническом перевооружении) и специалисты, соответствующая научно-экспериментальная база. Технологическая цепочка, необходимая для производства химволокон и красителей, могла бы протянуться до Твери, Курска, Щекина, Кемерова, Барнаула, где сохранились инфраструктура, кадры и опыт. В мировой текстильной индустрии доля смесевого текстиля (смесей хлопка, вискозного волокна и шерсти с полиэфирными волокнами) составляет около 25%, в России – чуть больше 2%.
Очевидно, для всего этого необходимо разработать программу «Российский текстиль». Финансирование могло бы осуществляться в форме долгосрочных кредитов под государственные гарантии. Необходимо закупить, наладить и запустить новейшее иностранное оборудование, возможно, и приобретение сырья. Требуется серьезная учеба кадров, лучше – в Италии. Зато результат мог бы дать феноменальный успех. Посмотрите на людей, не только на молодежь – костюмы, рубашки, блузки, платья, юбки – все иностранное. А ведь не трудно одеть наших людей в отечественное – доступное по цене, красивое модное, прочное.
Внесоциальный, паразитарный характер российских крупных частных собственников, не вписывающихся в общую логику классического развития капиталистической системы, – это бесспорная реальность. Форсированное, искусственное его развитие сопровождалось органическим вплетением в его ткань целого «блока аморальности» – заменителя конкуренции. Но что не менее опасно, нигилистическими настроениями, отвергающими наличие неких установленных аксиоматических положений, связанных с развитием и эволюцией капитализма, и более того, уверенных, что административная власть «может все», – были заражены представители государственного аппарата, политики и т.д. В частности, они и ныне непрерывно твердят о необходимости «защиты частной собственности», но почему-то забывают о не менее важной задаче – «защитить права гражданина на достойную жизнь», «защите права трудящегося на работу и оплату этой работы в соответствии с затратами его труда». В какой стране Запада ныне существует такой позорно-убийственный минимальный уровень оплаты труда, какой установлен ныне в России? Фактически, если иметь в виду фонды общественного потребления, этот уровень ниже, чем уровень при социализме. Об этом говорит и депутат Государственной думы Оксана Дмитриева (она одно время возглавляла бывшее Министерство труда и социальной политики, и возглавляла достойно. Видимо, по этой причине ее «убрали», а министерство объединили с Министерством здравоохранения). По ее мнению, некоторые социальные итоги следующие: