Они сидели за столом и ужинали.
Весть об аресте Панаса глубоко взволновала деда. Он сидел, наморщив лоб, в глубокой задумчивости.
— Есть только один способ выручить Панаса, — сказал он, подумав, — самому отдаться им в руки. Панаса они взяли с таким расчетом.
Бабка Наста тяжело вздохнула.
На минуту снова стало тихо.
— Есть и другой способ вызволить парня, — нарушил молчание Мартын Рыль, — о нем и надо думать.
Дед Талаш оживился.
— Правда твоя, Мартын! — Дед Талаш порывисто потряс Мартына, схватив его за плечи. — Но скажи, как это сделать?
— Подумать надо, — уклончиво ответил Мартын, но по лицу его видно было, что у него уже созрел план.
— Знаешь, дядька, — сказал он, взглянув на деда, — являться к этим разбойникам нельзя. К кому являться? К таким прохвостам? Посадят тебя самого, а выпустят ли Панаса — еще неизвестно. Нельзя им, подлецам, верить. И покоряться не надо. Сто болячек им в бок!
— И я так думаю, голубь… Да-да! Так или иначе, а жить нам спокойно не дадут. Ни тебе, ни мне оставаться дома нельзя.
Понизив голос, дед взволнованно прошептал:
— Надо в лес податься, да не сидеть там сложа руки, не поглядывать спокойно со стороны, как эти разбойники здесь хозяйничают и командуют нами.
Ни дед Талаш, ни Мартын Рыль не договаривали своих мыслей до конца, но они хорошо понимали друг Друга.
— Ничего другого не остается нам, дядька, — сказал Мартын.
— Эх, ружья хорошего нет у меня! — пожаловался дед Талаш.
Мартын промолчал: он себя чувствовал неловко перед дедом, оттого что у него такой отличный карабин, из которого можно выстрелить семь раз подряд.
— Но я раздобуду хорошее ружье! — Дед Талаш слегка стукнул кулаком по столу и, немного помолчав, сказал, словно отвечая на свой вопрос: — Только одного ружья еще мало… Мало, братец, одного, даже самого лучшего ружья!
— Правда, — согласился Мартын, кивнув головой.
В хату вошел Максим.
— Тихо и спокойно, — доложил он.
Мужчины недолго совещались. Усталость склоняла их к мысли заночевать здесь и перед рассветом отправиться в путь. Так и сделали.
Максим снова пошел на свой пост, а дед Талаш и Мартын Рыль легли не раздеваясь.
Хотя дед был сильно утомлен, но заснул не сразу. Поговорил еще с бабкой Настой, а потом долго думал о Панасе, о том, как освободить его из панской неволи, да еще о том, как достать хорошее ружье. Наконец крепкий сон прервал его мысли.
Перед рассветом дед и Мартын ушли. Они направились в лесную пущу. Леса и болота. Полесья станут отныне их пристанищем и домом.
10
Недвижимо стоял густой замерзшей лес; верхушки деревьев плотно примкнули друг к другу; переплелись ветки под узорчатым покровом хрупкого, звенящего инея. Ни человек, ни зверь, ни птица не нарушали покоя раннего утра. Только сухо потрескивал мороз, словно что-то лопалось на застывших ветвях деревьев.
Светало. В сумраке вырисовывались стройные стволы осин, кряжистые дубы, прихотливо изогнутые березы, а среди них выделялись, как призраки, расщепленные бурей высокие деревья. Спиленные пни с белоснежными круглыми шапками торчали на прогалинах.
Затвердевший снежный наст хрустел под ногами деда Талаша и громоздкого Мартына Рыл я. Шли они неторопливо, выбирая самые глухие лесные стежки, обходя опасные места. Шли молча, углубившись в свои невеселые думы.
Дед Талаш — человек замкнутый. Своими мыслями он не с каждым поделится и все обдумывает не спеша, основательно. Важные вопросы и замыслы свои вынашивает долго. Зато, если уже примет решение, не успокоится, пока не добьется своего. Так и теперь. Выпестовал свою неспокойную думу дед Талаш, как мать любимое дитя. Вначале она была смутной и робкой, но понемногу становилась более отчетливой, все чаще занимала его, принимала уже вполне реальную форму и настойчиво требовала своего осуществления. Значительно способствовал этому и арест Панаса. Сейчас у него назрела потребность поговорить о своем решении с другом, который понял бы его и пришел на помощь в трудную минуту. Замысел деда Талаша был таков, что требовал участия и помощи отважных людей.
— Как ты думаешь, — нарушил молчание дед Талаш, начав немного издалека, — можно ли подобрать подходящих людей… ну, для небольшого военного отряда?
Мартын взглянул на деда. Он догадывался, куда гнет старый, и хотел узнать, как представляет себе это дело дед Талаш.
— Поищешь — люди найдутся, — уверенно ответил он и добавил: — Да вот ты и я — уже нас двое.
— Ну да! — отозвался дед Талаш, устремив глаза куда-то в глубь леса.
— Люди, дядька Рыгор, есть. Надо их только собрать, указать правильный путь и дать им хорошего командира.
— Об этом я и думал.
Они умолкли, задумавшись. Мартын ждал, чтобы дед высказался до конца.
— Если будет достаточно людей, то подходящий командир найдется, — повторил Мартын.
— Иногда один человек дороже десятков.
— Это верно… Но один человек без поддержки общества — малая сила.
Снова умолкли.
— А слышал ты, — немного спустя спросил дед, — что в лесах много оружия люди спрятали после войны с немцами?
— Ходят такие слухи… Наверное, есть… Говорят, и пулеметы припрятаны… Кое-что и люди забрали, во дворах прячут.
— Кабы собрать людей, — продолжал дед развивать свою мысль, — то и оружие нашлось бы.
Понизив голос, он стал излагать свою сокровенную мысль:
— Слушай, голубь! Слоняемся мы как неприкаянные, прячемся, как тараканы в щелях, в свою хату, как воры, крадемся. А что мы сделали? В чем провинились? За что нас терзают, жить не дают? За что?
— Погоди, дядька Рыгор, придет весна, всколыхнется трясина на болотах, зашумит лес, да так, как он еще никогда не шумел.
— Но само по себе это не сделается, Мартын.
И, понизив голос до шепота, дед Талаш проговорил горячо, от всего сердца, стиснутого болью:
— Давай, Мартын, возьмемся за дело!
— Ну, что же, я согласен, только не знаю, что ты надумал.
— Народ собирать, поднять его на великий бунт против палачей, насильников! За что мы их терпеть будем? На что надеяться? Ждать, пока нас переловят по одному? Что мы, разбросанные одиночки? Пыль, сухие листья, что ветер по полю носит. И первое, что я хочу сделать и в чем прошу твоей помощи, это вызволить Панаса. Он ведь еще дитя… — голос деда задрожал. — За что же, он мучится? У меня не будет спокойного часа, и хоть голову сложу, но вырву из злодейских рук Панаса. А как его освободить? Силой! Люди нужны. Хотя бы десяток смелых, вооруженных людей. Я пойду их искать, но и ты ищи их. И боже тебя сохрани кому-нибудь об этом обмолвиться, кто не заслуживает доверия… Тогда мы пропадем!
Мартын с невольным смущением взглянул на деда. Дед говорил не на ветер. Глаза его горели зловещим огнем и покоряли Мартына.
— Дядька Рыгор! За пятерых я ручаюсь. Скажи только, где найти тебя и когда.
Дед Талаш сдвинул со лба шапку, точно она мешала ему думать, нахмурил брови; взор его вновь устремился в далекие просторы, как бы оглядывая картины будущих событий, и после короткого раздумья он сказал:
— Отсчитай от сегодняшнего утра ровно три дня. На третий день, когда совсем стемнеет, приходи на Долгий Брод и жди, пока не услышишь, как завоет волк: это буду я. (Дед Талаш хорошо умел выть по-волчьи). Вой повторится три раза с небольшими промежутками. Так ты найдешь меня. Запомни же твердо!
Мартын точно повторил все сказанное дедом.
— Правильно! — подтвердил дед Талаш и взглянул долгим, испытующим взглядом прямо в глаза Мартыну.
Тот не отвел глаз, но не мог выдержать пристального взгляда деда и опустил ресницы.
— Отчего так глядишь на меня, дядька?
— Хочу увериться в тебе. Теперь по глазам твоим вижу, что ты говоришь правду.
Мартын молча кивнул головой.
— А если я не услышу волчьего воя около Долгого Брода?;— спросил он.
— Тогда жди меня близ дома. Я найду тебя, если не управлюсь за три дня.
— Ладно.
— Ну, голубь, будь здоров и счастлив! Да веди себя осторожно: нас уже разыскивают. Я на тебя буду надеяться. Узнай, что у тебя дома делается. И помни, о чем мы говорили. Так на третий день, в сумерки… Долгий Брод. Завоет волк…
Мартыну было не по себе, когда он слушал эти слова и решительный голос старого Талаша. Дед крепко, словно клещами, стиснул руку своего спутника и соратника, будто хотел ему показать, какая сила еще кроется в его жесткой, заскорузлой руке.
И когда приземистая фигура деда затерялась в лесной чаще, Мартын подумал: «Куда он пошел? Отчего я не спросил его?»
11
Дед Талаш снова остался один. Он пробирался сквозь лесные дебри, темные пущи, но не бродил бесцельно: он задумал найти ту красноармейскую часть, командир которой жил в его хате.
План деда простой: перейти в район, занятый Красной Армией. А там он разузнает, где находится командир батальона, стоявшего в их селе. К счастью, он знал и фамилию командира — Шалехин. Дед ему расскажет о постигшем его горе. Расскажет и о легионерах — он знает некоторые пункты, где расположены отряды захватчиков, и ему хорошо известно поведение этих бандитов. Разве эти сведения не заинтересуют командира батальона? И на большее пойдет дед: он предложит свои услуги в качестве разведчика — собирать нужные сведения о расположении легионерских частей. Кто, как не он, может показать дороги в лесу и проходы в болотах? А самое важное, что скажет дед Талаш, это о своем замысле поднять восстание крестьян против лютых врагов-захватчиков. И только попросит командира об одном — дать ему десять красноармейцев-охотников, чтобы произвести внезапный налет на уездного «комиссара» и на тюрьму, где страдает его Панас. И еще об одном попросит дед Талаш: дать ему настоящую винтовку. Когда ему удастся добыть себе ружье у легионеров, он вернет винтовку. Он расскажет и о своем плане нападения — этот план смелый и простой, потерь в людях не будет… Неужели он не убедит командира?
С такими мыслями пробирался дед Талаш сквозь лесные дебри. Он прошел уже большую часть пути. Оставалось еще километров шесть, чтобы выйти на Гударов лог. За этим логом находилось село Высокая Рудня, занятое частями Красной Армии. Туда и держал путь дед Талаш.
Долгое и трудное путешествие по лесному бездорожью утомило деда. Он остановился, смел рукавицей сухой снег с гладкого пня и присел отдохнуть и закусить — он изрядно проголодался. Сняв со спины ружье и охотничью сумку, куда заботливая бабка Наста положила хлеба и сала, дед зажал ружье меж ног, отрезал ломоть хлеба, кусок сала и принялся закусывать.
Кончил дед свой скромный завтрак и достал кисет с табаком — после еды не вредно и закурить. Но приглушенный шорох в лесу заставил его настороженно прислушаться. И видит дед Талаш: огромный дикий кабан медленно вышел из лесной чащи и побрел по снегу, не замечая деда. Кабан приблизился к аккуратному, словно выточенному рукой мастера муравейнику, ровно присыпанному снегом, и остановился. Потом начал разрывать кучу своим страшным, клыкастым рылом. При каждом движении кабана взлетали высоко вверх комья снега, смешанные с мусором, нанесенным сюда муравьями за долгие годы упорного труда. Вскоре две темные борозды вырисовались на чистом, нетронутом снежном покрове. Кабан рыл неторопливо и основательно, все более и более углубляясь клыками в землю.
Дед Талаш затаив дыхание следил за кабаном, который находился всего в сорока — пятидесяти шагах и так был увлечен своей работой, что ничего не видел и не слышал, как не видел и не слышал дед, что из лесной чащи крадется волк. И только тогда дед заметил волка, когда тот был уже совсем близко от кабана, ушедшего с головой в землю. Дед с еще большим любопытством стал ждать, что будет дальше. По мере того как кабан зарывался в землю, к нему, крадучись, приближался волк. Вдруг он молнией бросился на кабана, впился зубами в его брюхо и с такой же быстротой отскочил назад. Кабан дико зарычал, выскочил из рва и рухнул на снег с разорванным животом, корчась в страшных предсмертных судорогах. А волк стоял поодаль и жадными глазами следил за своей добычей.
Такой внезапной развязки никак не ожидал дед Талаш. Возмутила его и разгневала хищная волчья повадка. Прицелился дед Талаш, гулкий выстрел огласил лесную глушь, и волк, смаковавший свою добычу, так же вскинул ноги и грохнулся, как мешок, уткнувшись пастью в окровавленный снег.
Этот меткий выстрел доставил деду большое удовольствие, и первое, что мелькнуло в его сознании, была мысль о том, что хорошо бы так уничтожить всех хищников, пришедших на его родную землю — в полесские просторы. И вдруг дед спохватился, словно его что-то кольнуло, — у него возникло опасение, не следят ли за ним глаза какого-нибудь лиходея. Но в лесу царила невозмутимая тишина. Дед Талаш прежде всего зарядил ружье, не пожалев пороха, и на этот раз вложил в дуло круглую оловянную пулю. И только потом подошел к разрытому муравейнику, где лежали почти рядом разодранный волком огромный вепрь, с изогнутыми трехгранными клыками, и большой, но истощенный волк. Эта сцена навела деда на размышления об извечной борьбе в природе. Он вспомнил о сотнях тысяч маленьких мурашек. Их тут и не видно. Они уползли глубоко в подземные норы и даже, может быть, не знают, что дом их разрушен. Лишь весной, когда растает снег, а от вепря и волка останутся оголенные кости, они увидят варварское разрушение своего гнезда и дружно, не предаваясь горю, возьмутся за восстановление разоренного крова, на постройку которого они потратили годы труда. Глубоко задумался над всем этим дед, качая головой, — неожиданны и прихотливы превратности судьбы и у зверя, и у человека.
Но его философские размышления вскоре сменились сугубо практическими. И кабан и волк — ценная добыча. С волка можно содрать шкуру, а кабана освежевать и доставить домой — сколько было бы хорошей пищи! Мысли деда потекли по другому руслу… Эх, некогда этим заниматься! Но вскоре мелькнуло в голове: содрать шкуру с волка, пока он не окоченел, — это будет трофей деда, а кабана он подарит красноармейцам. Неплохая мысль! И он живо принялся за работу. Содрал с волка шкуру, вымыл руки, снегом, вытер их о полы тулупа, положил шкуру на плечо и с гордым видом удачливого охотника побрел дальше, держа путь на Высокую Рудню.
Наконец лес кончился. Дед вышел на опушку и остановился, чтобы разглядеть окрестности. Перед ним расстилалось просторное поле, окаймленное высокой стеной леса, а посреди поля белели хаты небольшого села, высились тонкие, стройные клены и вязы, а на выгоне маячили ветряки и овины. От стены густого леса разбегался вдоль опушки низкорослый кустарник.
Дед внимательно оглядел кусты. Среди них мелькнула фигура человека и тотчас же скрылась. Зоркие глаза деда разглядели в ней военного, только он не успел различить — свой это или чужой. На всякий случай дед немного отошел назад к лесу и вдруг услышал грозный оклик:
— Стой! Кто идет?
Дед остановился. Голос и слова, произнесенные по-русски, успокоили его, и он очень обрадовался — ему стало ясно, что тут красноармейский пост. Это значительно облегчило его задачу.
— Свои! — откликнулся дед Талаш.
Из кустарника показался молодой красноармеец с винтовкой, патронной сумкой и двумя гранатами на поясе. Вид его был довольно внушительный и грозный, но серые глаза добродушно глядели на деда и на его трофей, свисавший чуть ли не до пят и придававший своему обладателю вид первобытного человека.
— Документ! — сказал красноармеец.
— А какой, голубь, может быть документ у такого бродяги, как я? Я не здешний: от легионеров прячусь. Кто же мне даст документ?
— А куда идешь? — тем же официальным тоном спросил красноармеец.
— К вам, товарищ, иду. Специально.
Дед Талаш решил, что он говорит рассудительно, как полагается, особенно удачно это «специально». Красноармеец, видно, убедился, что перед ним человек полезный, от него можно кое-что разузнать.