Крепкая утренняя «заправка» нужна для последнего трудного перехода. Еще день, и мы подойдем к району горы Манья-Тумп. Петр Ефимович уже наметил стоянку на реке — это длинный остров, 38
омываемый двумя большими протоками. И мы должны во что бы то ни стало дойти туда до вечера.
Переход был мучительным и долгим: верховья Тозамтоуи в сплошных завалах. Днем стояла жара. Комары не давали покоя. С горки на горку, через поваленные деревья, вязкие болотистые низины, многочисленные ручьи — так шли мы до самого позднего вечера. Уже закатилось солнце, а острова еще не было видно.
Темнота подкралась как-то незаметно, словно подкараулила нас. В тайге сразу стало жутко. Мы выбрались из леса ближе к речке. И на берегу уже нельзя было ничего различить, кроме блестящей водной ленты. Но наш старый манси, всматриваясь в темноту, продолжал идти по берегу.
— Может быть, остановимся, Петр Ефимович?
— Место худое. Мох нету. Чево олень кушай?
Мы продолжаем идти в зловещей темноте. Глаза пытаются разглядеть хоть что-нибудь, но ничего не видят. Идем молча, в каком-то забытьи, И вдруг из-за склона лесистой горы блеснул огонь.
Мы разом остановились. Темнота мгновенно исчезла, воздух наполнился каким-то матовым зеленоватым светом.
Как в самой страшной сказке, перед нами появился совершенно фантастический пейзаж. Между застывшими силуэтами деревьев плыл ослепительный диск луны.
Откуда взялось ночное светило? Мы его не видели все прошлые ночи. Наступило короткое молчание. Первым нарушил его Павел.
— Страшное зрелище, — тихо сказал он.
Еще не освободившись от сильного впечатления, я смог только молча кивнуть головой. На лице Петра Ефимовича еще оставались следы растерянности, но он бодро заявил:
— Совсем светло место лагерь искать!
Кому что, а ему «место лагерь, олень мох». Старик, конечно, испугался в первые секунды, но у него это быстро прошло. Не раз он видел такие картины в тайге. Мне же диск луны казался неимоверно огромным и таинственным.
— Манья-Тумп совсем близко, — сказал Петр Ефимович и показал на гору, из-за которой только что вынырнула луна.
Так вот каким сюрпризом встречает нас Манья-Тумп— некогда священная гора, на которой по преданиям стояла одно время легендарная Золотая Баба, идол и предмет поклонения окрестных, да и не только окрестных, племен...
Скоро на речке показались шпили высоких елей, озаренных лунным светом. Это была еловая роща, омываемая со всех сторон речкой. В тайге часто так бывает: раздвоившись на две протоки, речка образует лесной остров. Как правило, на нем почему-то всегда растут громадные ели.
Мы перебрались через речку на лесистый остров и на берегу, обращенном к луне, устроили лагерь.
Непередаваема красота лунной ночи в тайге. Тишина такая, что слышно собственное дыхание. Слышно, как шумит пламя в костре, как переливаются струи воды в речке. А кругом все застыло: не шелохнется ни единый листок, деревья словно окаменели навсегда. Сказкой веет от их бессильно опущенных ветвей.
Лежавшая у костра собака все время была настороже и тихо урчала. Она то и дело оглядывалась по сторонам, ее уши все время были в движении. Животное слышало такие звуки, которые нашему уху недоступны. Ночная тайга была полна жизни.
Лунная ночь в тайге — это поэма, это симфония. Тайны ночного леса, пожалуй, можно выразить только музыкой...
Мы сидели вокруг костра, молча ели вареного глухаря, молча пили чай, посматривая на выступающую из-за леса Манья-Тумп. Нам в такую ночь и сон не шел.
— Сколько километров до Манья-Тумп?
Старик вынул изо рта трубку, посмотрел на силуэт горы:
— Может, три, может, четыре.
Задача наша очень ясная — мы должны подняться на вершину. Но как на это посмотрит старик? Как бы не обидеть его.
— Петр Ефимович, нам нужно подняться на Манья-Тумп.
Старик снова вынул трубку изо рта, внимательно посмотрел на меня.
— Зачем тебе Манья-Тумп? Ходи тайга — лось много, глухарь есть!
— Мы должны заснять гору, на которой стоял ваш бог. Пойдешь с нами?
Старик замотал головой.
— Не сердись, начальник, Манья-Тумп моя ходи нету: боюсь.
— Вместе-то ведь не страшно!
Манси снова замотал головой:
41
3 М, Заплатин
— Сам ходи, моя нету.
Я молча любовался лунным пейзажем. Вдруг возникла дерзкая мысль:
— Паша! Пойдем ночью на гору!
Павел на какой-то миг стушевался, но быстро опомнился:
— Пойдем!
— А не боишься?
— Нет!
— А я боюсь, но очень хочется пойти. Попробуем?
— Попробуем!
Старик слушал нас и качал головой, очевидно, думая: «Вот попал в компанию!» Он пытался отговаривать нас:
— Зачем тайга ночью ходи? Завтра пойдешь!
Но дерзкая затея не давала нам покоя. Кто откажется идти по тайге в такую сказочную ночь!
— Чево я делай буду? — спросил старик.
— Отдыхай! Утром харюзков надергай, глухарь прилетит — стреляй.
Мы забрали киноаппаратуру, еду, ружья, электрические фонари и, взвалив на плечи рюкзаки, пошли. Старик провожал нас некоторое время по берегу и, как мне казалось, был очень задумчив. Я попытался подбодрить его:
— Все будет хорошо, Петр Ефимович! Жди нас завтра.
Он наклонился ко мне и тихо, чтобы не слышал Павел, сказал:
— Увидишь чево Манья-Тумп, не трогай: больной будешь.
Петр Ефимович показал рукой, куда нам идти,
и вернулся к лагерю. Мы с Пашей сразу же попали в таинственный и страшный мир.
Шли, выбирая освещенные луной места. Там, куда не проникал лунный свет, стояла зловещая темнота. Ночной лес всегда вызывает в человеке чувство боязни и настороженности. Мы держались ближе друг к другу и поминутно освещали темные места. Не притаился ли кто-нибудь там? Шли молча, напрямик через лога и завалы, по камням и глубокому мху, через мелкие ручьи, заросшие высокой травой.
Все время поднимаясь, мы незаметно обошли гору. С одного из бугров увидели ее вершину, черной шапкой выступающую среди леса. Отсюда хорошо было видно, что Манья-Тумп стоит отдельно от Уральского хребта.
Луна стояла в самом зените, но как только она скроется за гору, мы окажемся в темноте. В тайге тогда будет еще страшнее. Надо спешить. Старик наверняка беспокоится за нас и если не увидит огонька на вершине, то подумает, что с нами что-то случилось.
Включив фонари, снова лезем вверх. Часто останавливаемся, отдыхаем. Разговариваем шепотом, руки бьет мелкая дрожь. Но какая-то сила все равно гонит вверх. Паша часто смотрит на меня, очевидно, старается увидеть выражение моего лица. Я в свою очередь тоже слежу за его лицом. Виновато улыбаемся друг другу. Наконец, я говорю:
— Довольно, Пашка, трусить!
— А сам-то ты!..
Мы вышли на освещенный склон. Над ночной тайгой струился холодный лунный свет. Лесные холмы внизу тонули в легкой зеленоватой дымке. В звездном небе висел ослепительный серебряный диск. По долине Тозамтоуи тянулся дымок — наш старик палил костер.
Подъем стал пологим, вершина горы постепенно теряла свой куполообразный вид. Чем выше к ней поднимались, тем больше она выравнивалась. Скоро стали видны просветы между деревьями, стоящими на противоположном склоне.
— Смотри-ка, смотри! — быстрым шепотом проговорил Павел.
Я вздрогнул от неожиданности, остановился и посмотрел туда, куда указывал мой спутник. На одном из деревьев чернел силуэт оленьих рогов. Паша осветил их фонарем и опустил пятно света по стволу вниз. На земле валялся череп какого-то животного. Среди мха торчал старый продырявленный котел. К огромному камню были прислонены чурки с выструганными на концах головами идолов. С ветвей деревьев, как длинные лишаи, свисали светлые полуистлевшие тряпки. Это было, по всей вероятности, заброшенное жертвенное место.
Мы почувствовали легкое разочарование: хотелось увидеть что-то сверхъестественное. Однако луна, черные стволы деревьев, рога и череп, деревянные идолы и полумрак среди тайги — все это по-своему действовало на психику. В древности здесь определенно могла стоять Золотая Баба! А кто нам докажет обратное?
Павел двинулся к деревянным истуканам. Я крикнул:
— Пашка! Не подходи: здесь могут стоять самострелы! *
Он отскочил, как ужаленный. Мы отошли на почтительное расстояние. Я объяснил Паше, что в старину вокруг жертвенных мест иногда расставляли самострелы — устройства со стрелой и натянутой тетивой. Посторонним нельзя было подходить к таким местам, и если кто осмеливался, погибал.
Под каменными глыбами на склоне мы выбрали место для ночлега. Отсюда была видна долина Тозамтоуи с дымком в нашем лагере. Что-то делает сейчас старик?
Заполыхал костер, мы подкрепились. Луна опустилась за горы, и в тайге стало темно.
Какая-то тень промелькнула над нами. Где-то невдалеке глухо проухал филин и под конец разразился на весь лес задористым человеческим хохотом. От этого мурашки пробежали по коже. Павел уставился на меня широко раскрытыми от удивления глазами.
— Это филин! — сказал я.
Павел с искренним огорчением заявил:
— Скорей бы проходила ночь! Не уснешь ни черта!
Мы пытались уснуть, но безуспешно: нервы были до того напряжены, что глаза открывались при малейшем звуке.
Так прошла ночь. Постепенно заалел восток. Над реками появился туман, который скоро заполнил все таежные низины. В молочной пелене оставались видны лишь острые шпили деревьев на возвышенностях. Только теперь стало тянуть ко сну. Веки словно налились свинцом. Костер потух, и мы незаметно уснули.
Над тайгой поднималось дневное светило. Пригретый туман тянулся вверх, медленно растворяясь в воздухе. Солнечные лучи веером расходились в молочной пелене. Где-то далеко слышался колокольчик нашего оленя. Потом прозвучали один за другим два выстрела. Я тронул Павла за ногу:
— Вставай!
Павел потянулся в своем чехле и, зарывшись в него снова, пробурчал невнятно:
— Сейчас, сейчас, еще одну минуточку.
Снова заполыхал костер. Мы отогрелись, доели
остатки вчерашних запасов. Подождали, когда туман рассеялся окончательно, и начали осмотр вершины Манья-Тумп. Кое-где лежали огромные каменные глыбы, заросшие лишайниками и мхом. Это останцы. Вполне вероятно, что в древности гора была совершенно безлесной.
Убого выглядело молебное место. Над совершенно истлевшими деревянными идолами и жалкими остатками какой-то утвари с веток деревьев свисали, как лишаи, обтрепанные и выцветшие лоскутки с узелками. Пожалуй, наиболее живописными были оленьи рога, развешанные на нескольких деревьях, да черепа, разбросанные на земле и заросшие мхом. Видно, сюда давно не приходили молиться старые манси: кости истлели и позеленели.
Небо над горной тайгой было прозрачно-голубым. Легко дышалось над этими зелеными просторами. Со стороны Урала возвышалась серая стена Поясового Камня. На восток до самого горизонта тянулись зеленые дали — древняя лесная страна 46
Манси-Поль. Из тайги на нас смотрели островерхие макушки елей. Левее возвышалась голая вершина горы Иохт-Хури. А дальше, на север, за ней тянулось море вершин с острыми гребнями. Перед нами простирался хмурый горный пейзаж нетронутого Урала.
Я очень люблю североуральский пейзаж и беспредельно счастлив тем, что Урал — моя родина. Люблю эту гордую и в то же время суровую красоту, от которой веет могуществом, силой. Могучая красота гор седого Урала вселяет в душу человека чувство, которое можно выразить только словами восхищения...
Почему именно здесь, на этой горе, а не на другой, было молебное место? Может быть, потому, что здесь так красиво? Нет, причина, наверное, в другом.
Район горы Манья-Тумп очень лесистый. Здесь, на реке Манье и ее притоках Тозамтоуе, Мазы-патье и Арбынье — самые лучшие леса, преимущественно хвойные. Хороший лес является пристанищем зверей и дичи, в реках, текущих среди таких лесов, много рыбы. Гора зеленой шапкой возвышается над всеми лесными массивами. Самое удобное место для «бога», чтобы созерцать ему сверху свои владения, благодатные места для охоты.
По словам К. В. Сальникова, «племена лесной полосы Восточного Урала оставили интереснейший вид археологических памятников — жертвенные места, которые располагались на скалистых вершинах гор или останцах... Эти пункты поражали воображение первобытных обитателей Урала и рассматривались ими, видимо, как места священные,
связанные с обитанием духов — хозяев гор, леса, лесного зверя и т. п.».
Считалось, что эти горы были полны разного зверья, и когда божество проникалось добротой к людям, оно сгоняло зверей вниз, в леса, давая тем самым богатый промысел охотникам.
Как правило, такие места сохранялись в тайне от посторонних. Под страхом смерти никто не имел 'права подниматься на эти горы. Не случайно вокруг жертвенных мест, на подступах к божеству, устанавливали самострелы. О них знал только шаман. Временами люди под предводительством ша-мана-жреца собирались для общего моления и жертвоприношения. Самой ценной жертвой являлись белый олень или белая лошадь, которых закалывали на жертвенных местах и съедали. Женщины не имели права не только присутствовать при жертвоприношениях, но даже проходить вблизи этих священных мест.
Тот же Сальников пишет, что «подобного рода священные места, на которых совершались жертвоприношения, продолжали существовать еще в предоктябрьский период у коренного уральского народа — манси».
Остатки давно заброшенного жертвенного места мы и нашли на горе Манья-Тумп. ■,
— Почему гора называется Манья-Тумп? — спросил Паша.
Оглядывая с горы даль, я начал рассуждать: «Тумп» по-мансийски — гора, отделенная от других гор, или каменный остров. Название «Манья-Тумп» означает — особняком стоящая гора в верховьях Маньи.
Манья-Тумп действительно стоит особняком,
островом среди сравнительно ровной таежной низины. Вблизи протекает речка Манья. Можно справедливо заметить: «Почему Манья-Тумп названа горой в верховьях Маньи? Ведь гора на таком же расстоянии отстоит и от верховий речки Тозамтоуи! С таким же основанием ее можно было бы назвать Тозамтоуя-Тумп»!
Но дело в том, что река Манья когда-то имела особое значение в жизни манси: по ней в древности проходила дорога через Урал. Неудивительно, что гора, бывшая приметным местом на этой дороге, названа именем той речки, по которой и шел весь путь.
ЭКСКУРС В ПРОШЛОЕ
Мы находились вблизи древнего пути через Уральский хребет. Левее нас, в сторону Урала, лесные массивы прорезала ленточка реки Маньи.
Хребет на месте водораздела имеет глубокую впадину с огромной болотистой низиной, в районе которой берут начало две реки, текущие в разные стороны: Манья и Егра-Ляга.
Павел, которого все больше заинтересовывал Урал, спросил меня, что я знаю об этих местах. Я обрадовался возможности выложить свои знания. Еще готовясь к путешествию, я прочел много старинных книг по истории уральского Севера.
Манья стекает с восточного склона Урала в Северную Сосьву. Егра-Ляга направляет свои воды на запад,' в бассейн Печоры. Текущую на запад Егру-Лягу древние манси называли Ольс-Манья (Илыч-ская Манья), а Маныо именовали Тайт-Манья (Сосьвинская Манья). Егру-Лягу русские называли Югрой, потому что она вытекала со стороны хребта, за которым на востоке находились земли, называемые русскими также Югрой.
Любопытно, что коми в древности называли народ манси—«егра-гас», что на их языке означает—■ югорский народ. Вполне возможно, что от этого названия жителей древней Югры и получила имя река Егра-Ляга.
Исследователь Северного Урала Э. Гофман писал в 1856 году: «Древние ли новгородцы изменили зырянское Егра в Югру, как теперь их потомки произносят имя реки, или же у самих зырян в течение времени Югра обратилась в Егра...»
Долины Маньи и Егры-Ляги соединялись проходом, по которому манси и ханты, обитающие по Северной Сосьве, посещали верховья Егры-Ляги, то есть приходили в Европу для товарообмена.с племенами коми.
Манси и ханты прежде были многочисленным народом. Им управляли князья, из которых истории известны Юшман, Асык, Кельп, Молдан. Как говорит пермский историк Остроумов: «С этим народом долго и упорно пришлось бороться русскому государству в его поступательном движении на восток... Так, в 1187 году новгородские сборщики дани в Перми и Югре были побиты, вследствие чего в 1193 году Новгород послал целую рать под начальством воеводы Ядрея, которая встретила в Югории 50