Annotation
Пьесы Ксении Драгунской – особый мир, населенный странными персонажами. Они стреляются и тут же встают как ни в чем не бывало, пьют, поют и плачут, а коридорами московской коммуналки неожиданно выходят к морю. В смешных и грустных историях есть место чудесам, любви и надежде, поэтому в мир этих пьес хочется возвращаться снова и снова... В сборник «Пить, петь, плакать» вошли лучшие пьесы автора.
Ксения Драгунская
ЗЕМЛЯ ОКТЯБРЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЯБЛОЧНЫЙ ВОР
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
РУССКИМИ БУКВАМИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Сцена первая
Сцена вторая
Сцена третья
Сцена четвертая
Сцена пятая
Сцена шестая
Сцена седьмая
notes
Ксения Драгунская
Реализма ни на грош.
А за душу берет...
ЗЕМЛЯ ОКТЯБРЯ
Маленькая пьеса в двух частях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Командир, молодой человек.
Комиссар, его друг и ровесник.
Дронова, их подруга и ровесница.
Папа Командира, хиппи лет пятидесяти.
Точильщик.
Женщина.
Мальчик.
Девушка с топором.
Беременная с велосипедом.
Существо.
Действие происходит в Москве в наши дни, осенью.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Темнота. В фонограмме – шум московских улиц, автомобили, сирены, грохот поездов метро, стук шагов, крики гаишников в рации, лай собак, чей-то смех, звуки аккордеона.
Потом тишина, свет зажигается. На сцене – точильный станок и Точильщик, бородатый старик. Станок позвякивает, искры летят, точатся ножи и ножницы.
Через сцену идет длинноволосая девушка в длинном черном пальто. Это Дронова. Делает несколько шагов и останавливается как вкопанная, глядя на Точильщика. Робко проходит мимо него, втянув голову в плечи, и уходит. Точильщик молча смотрит вслед Дроновой.
Квартира. Кухня, где хлипкая старая раковина и табуретки. Комната – круглый стол, два дивана, телефон, шкаф с зеркалом, голая лампочка свисает с потолка, повсюду стоят модели самолетов, висят картинки с самолетами. Задник сцены – это огромное окно, намертво заслоненное и заколоченное снаружи.
На кухне появляется парень в грубом свитере и джинсах, заправленных в кирзачи. Это Командир. Он поворачивает кран. С шумом льется вода, раковина дребезжит. Командир садится на табуретку.
Командир. Сначала осенний лес... (Умолкает, задумывается и начинает снова.) Сейчас октябрь, я – Командир, осенний лес, еловый, кажется. Ну да, рыжая хвоя под ногами, и еловые стволы. А за лесом поле. Оно просвечивает сквозь стволы, и я его вижу. Поле картофельное. И мне надо на это поле, надо пройти через лес. В лесу все коричневое, рыжее, и елки сухие. И вот приглядевшись, я вижу среди деревьев старую ржавую плиту, облезлый холодильник, ржавый остов автомобиля, арматуру, обрезки труб. Этой ржавой рухляди становится все больше, она таращится на меня, обступает все теснее в безмолвном железном лесу, где давным-давно не водятся птицы. А за лесом – простор, ветер, светлый осенний день и поле, где много неубранной картошки...
Командир умолкает и сидит в задумчивости. Вода льется. Входит Дронова.
Дронова. Что это тут у тебя? (Выключает воду.)
Командир. Чтобы сон не в руку.
Дронова. В какую руку?
Командир. Ну, примета такая. Народная мудрость. Если видел дурной сон, открой воду и расскажи. Чтоб не сбылся.
Дронова и Командир проходят в комнату.
Дронова. А Комиссар где?
Командир. Кто его знает...
Дронова. Ага, значит, опять...
Командир. Да нет. Все нормально. Скоро придет.
Дронова. Душно у вас...
Командир. Не надо об этом, а?
Дронова. И лифт сломался. Пока на седьмой этаж вскарабкалась...
Командир. Во всем доме только мы остались. Что же, изза двоих лифт гонять взад-вперед?
Дронова. Это даже хорошо, что пешком. Когда поднимаешься, смотришь в окошко на каждом этаже – земля все дальше, дальше. А когда спускаешься – она все ближе, ближе... Зачем здесь этот гадкий точильщик? Кому он нужен? В переулке все дома выселенные, а он что-то точит... Ужасный... Да, Командир, я к тебе по делу.
Командир. Денег у нас нет. Сами проелись дотла. Из Салехарда только вчера прилетели. Вон, даже часы продали. (Показывает запястье.)
Дронова. Я не деньги... Просто... Дело в том... Вы же мои друзья, ты и Комиссар. В общем, я очень люблю одного человека...
Командир(стонет). Началось!
Дронова. Это серьезно, Командир.
Командир. Кто же он? Неужто опять коммунист?
Дронова. Почему коммунист? Наоборот...
Командир. Значит, коммунист-расстрига...
Дронова. Он очень хороший. И несчастный. Сын во втором классе матом ругается, а у жены волосы выпадают, она голову на ночь чем-то мажет.
Командир. Ну, мать, ты влипла! Что же тут можем мы с Комиссаром? Жену убить?
Дронова. Я только хотела посоветоваться. Признаться мне ему, что я его люблю, или нет?
Командир. Значит, бедняга еще не подозревает о твоем чувстве? Несчастному предстоит масса дивных минут. Признайся!
Дронова. Правда?
Командир. Безотлагательно! Время сейчас вон какое. Случайно подстрелят на улице, и амба. К тому же ты бестолочь – запросто можешь под машину угодить. И расстрига никогда не узнает, что ты его любила. Все-таки приятно, когда тебе объясняются в любви. Даже если объясняется такая чума, как Дронова. Признавайся!
Дронова. Может, лучше письмо написать?
Командир. Какое письмо? Почта плохо работает. Письмо непременно заблудится и придет к другому. И этот чужой другой проживет всю жизнь в счастливом недоумении. Нет, лучше вот так вот, прямо пойди и признайся.
Дронова(встает с печальной решимостью). Да. Пойду и признаюсь. А, я же забыла! Я же вот принесла... (Достает из сумки старую пластинку без конверта.) Вот, в заброшенном доме нашла. Там, знаешь, в Большом Дровяном.
Командир. И где тебя только носит... (Разглядывает пластинку.)
Дронова. И вдруг я подумала – а если это какая-то чудесная, очень важная музыка? Давай послушаем, а?
Командир. Х-ха, послушаем... Тут, мать, без патефона не обойтись. Дисок старинный... Ты пока оставь у меня. У кого-то ведь был патефон...
Командир умолкает и долго смотрит на Дронову, в область живота.
Что это ты? Ну-ка, ну-ка...
Дронова выпрямляется, распахивает пальто и показывает Командиру свой довольно заметный живот.
Командир (хватается за голову). Ну, тычума! И кто же, если не секрет...
Дронова (перебивает радостно). Мне вчера в троллейбусе место уступили! А на рынке тетенька хурму бесплатно дала! На, говорит, дочка, тебе надо...
Командир смотрит на нее и в ужасе качает головой.
Дронова. Ну все, пойду... (Замирает на миг.) Значит, признаться. Это правильно. Ведь если хочешь сказать что-нибудь хорошее, надо обязательно говорить. Чтобы человек знал. И тогда ему будет легче и радостнее жить на свете. Ты жутко умный, Командир. Ты мой самый лучший друг. (Идет уходить.)
Командир (строго и громко). Дронова!
Дронова оборачивается, останавливается.
Командир. Тебе тут повестка пришла.
Дронова. Сюда?! Мне?!
Командир. Из отдела по борьбе с ностальгией.
Дронова ничего не понимает.
Командир. Ну ты состоишь на учете в отделе по борьбе с ностальгией? Вот, повестку прислали, на переосвидетельствование.
Дронова (оторопело). А куда приходить?
Командир. В ветеринарную лечебницу по месту жительства.
Дронова некоторое время изумленно смотрит на Командира, потом начинает смеяться.
Дронова. Дурак... Вот дурак! Перепугал меня... Совсем, что ли? (Смеется, машет рукой и уходит.)
Дронова опять боязливо проходит мимо старого Точильщика. Миновав его, она останавливается, оборачивается и изо всех сил показывает ему язык.
Дронова. Не боюсь тебя! Не боюсь, не боюсь! (Убегает.)
Точильщик отходит от станка и смотрит ей вслед.
В комнате Командира телефон звонит прерывистым заграничным звонком. Командир берет трубку.
Командир. О, здорово! Как клево слышно! Как будто ты где-то тут. Как сажа бела. А то! Любезнейший сосед, если бы в моей комнате было окно, я непременно рассказал бы вам, какие погоды стоят в Белокаменной. Во всяком случае, октябрь уж наступил... Остальные комнаты опечатаны. В ванной. Да нет, вроде нормально. Что, серьезно? Вот это да! Как же она их повезет? Ладно. Отдадим в целости и сохранности. Ну, а ты-то как? Небось королеву каждый день живьем видишь?
Покуда Командир разговаривает по телефону, в комнату входит еще один парень, в кожаной шапочке, как у летчиков. Это Комиссар. Комиссар останавливается, смотрит на Командира, потом начинает крушить все вокруг. Бьет посуду, опрокидывает стол, ломает модели самолетов, обдирает со стен наклеенные картинки. Грохот, звон. Командир не обращает никакого внимания. Уходит с телефоном в другую сторону, продолжает разговаривать. Комиссар, сокрушив все, подскакивает к Командиру, вырывает телефон из его рук и швыряет об стену. Тишина. Командир и Комиссар смотрят друг на друга.
Комиссар. Ты...
Командир. Нет!
Комиссар. Ты водил...
Командир. Ложь!
Комиссар. Ты водил ее в ресторан! Заказывал для нее песню «Отель „Калифорния“»! Ты подарил ей красное платье!
Комиссар бросается на Командира, душит его, драка, возня, потасовка. Тем временем в квартиру входит человек лет пятидесяти, с длинными седоватыми волосами, в латаных джинсах, вышитых цветами и пацификами. Из брезентовой сумки торчит флейта. Это папа Командира. Он навеселе. В кухне приподнимает крышки кастрюль, в конце концов находит кусок хлеба, идет в комнату, жуя.
Папа. У вас пожар, что ли? Внизу пожарная машина с лестницей...
Комиссар (перестает душить Командира). Владимир Николаич, который час?
Папа. Значит, я произвожу впечатление человека, у которого есть часы.
Командир (встает, потирая шею). Ты, папа, производишь впечатление... Так. Что это у тебя под глазом?
Комиссар. Шрамы украшают настоящего мужчину.
Папа. Я дрался из-за женщины. Встретил ее вчера. Просто блоковское видение какое-то, незнакомка... Это было в пивной в Телеграфном...
Командир. Папа. Ты месяц назад обещал мне постричься. Вместо этого ты еще круче оброс. А кто опять в переходе на Тверской дул в эту идиотскую флейту?! Я устроил тебя на работу дворником в такое приличное место! А ты получил зарплату и три месяца мотался по стране автостопом! Это невыносимо, папа. Ты позоришь меня на каждом шагу!
Папа. А я свободный человек! Мне так по кайфу! (Тут же, любуясь.) Какой ты красивый, Алеша... У меня, у недостойного, такой сын, а? Вот этот человек – прекрасный, юный – мой сын!
Командир. Папа, если ты думаешь, что я дам тебе денег, то это ты зря.
Папа. Как у вас душно!
Комиссар. Владимир Николаич, это жестоко.
Папа. А я только что чуть не умер.
Комиссар. Да что вы!
Папа. От счастья. Шел бульварами вниз, к реке, а кругом этот город, я помещаюсь в его закоулках и заросших дворах, и он помнит меня ребенком. Ведь Москва – единственное существо на земле, которое помнит меня ребенком, а? И все мне тут по кайфу... Проходные дворы...
Командир. Папа. Там в холодильнике вчерашние макароны. Можешь съесть. Больше, к сожалению, ничего сейчас не могу...
Папа. Ты мой сын. Такой молодой, прекрасный, на красивой машине...
Командир. На какой еще машине?
Папа. Ну на которой ты забирал меня тогда из милиции...
Командир. Папа, это была скорая помощь.
Папа. Нет, ну ты же сам рулил. Я помню!
Командир. Тебе померещилось. Да, кстати... (Хлопает себя по карманам, потом раздвигает ногой осколки на полу.) Вот, папа. Паспорт и билет. В субботу ты летишь в Швейцарию. В клинику доктора Айнхольца. Говорят, он умеет лечить алкашей.
Папа (вертя в руках билет и паспорт). Но я не знаю... Я по-французски очень неважно... И вообще, не поеду я никуда. Мне здесь, здесь по кайфу... Да, фу ты, чуть не забыл! Я же к Сульверу в гости иду, он тут неподалеку в детском парке, сторожем... Пошли вместе, а? Посидим, косячок забьем, Моррисона послушаем...
Командир. Прости, папа, сейчас что-то неохота...
Папа. Ну ладно. Харе Кришна! Забегу на днях. (Вскидывает два пальца «виктори», идет уходить.)
Командир (жутко орет). Папа!..
Папа останавливается.
Зачем ты родил меня?
Папа не отвечает. Улыбается.
На что ты вообще расчитывал? О чем думал?
Папа произносит всякие «мммммммэээээээ».
Господи! За что? Почему я один должен расхлебывать, расплачиваться за весь этот маразм? Ладно, папа. Не обращай внимания, все ништяк.
Комиссар. Молодо-зелено, ха-ха-ха...
Папа. Не обламывайся, сынок... (Уходит.)
Комиссар. Он паспорт забыл.
Пауза.
Командир. Итак, стало быть, ты шпионишь за мной? Кого же ты замазал в этом трактире? И... откуда ты знаешь про платье?
Комиссар. Шпионю! А ты? Честно это? Договорились только вдвоем, а ты...
Командир. Прости. Я не мог. Я очень хотел ее увидеть.
Комиссар. Ты хотя бы узнал, куда нам дальше лететь?
Командир. У нас нет денег.
Комиссар. Давай машину продадим.
Командир. Какую?
Комиссар. На которой папу из милиции везли.
Командир. А я забыл на какой? На «опеле» или на «саабе»? Да, пожалуй, придется распрощаться с «саабом»...
Комиссар. Тише! Слышишь?
Командир (прислушивается). Нет.
Комиссар. Послушай.
Отдаленное громыхание холодильника.
Командир. Это холодильник.
Комиссар. Да нет! Вот опять... Послушай...
Командир. Перестань. Наш бывший сосед из Лондона звонил.
Комиссар. Скучает, что ли?
Командир. Он там крутым математиком заделался. С королевой вась-вась.
Комиссар. А ведь какой был замарашка из угловой комнаты, а? И десяти рублей не водилось!
Командир. Сказал, баба какая-то за его аквариумом придет. В Лондон к нему повезет.
Комиссар. Ну вот. Прощайте, рыбы. Слушай, а как она повезет аквариум?
Командир. Знаешь, Комиссар, надо бы нам с тобой поговорить.
Комиссар. Давай. Я давно хотел.
Пауза. Командир вскакивает.
Командир. Если бы у нас было окно, я бы прямо сейчас – башкой о мостовую, чтобы развязать этот проклятый узел...
Комиссар. Шшшш! Ну вот теперь слышишь?
Командир. Я ничего не слышу.
Комиссар. Кто-то снаружи стучит. Тсссс... Слушай!
Пауза. Тишина.
(Встрепенувшись.) Который час? Набери номер, а?
Командир молча показывает ему разбитый аппарат.