- Сам додумался или кто-то тебе подсказал? – строго спросил Ингер у Асмолда.
- С боярином Жирославом был у нас разговор, - не стал запираться воевода.
Посуровевшее было лицо князя Ингера разгладилось. Жирослав никогда бы не пошел на сговор с кудесником Велеса, ибо большего ненавистника славянских богов в Киеве днем с огнем не сыщешь. Ветер явно дул с ромейской стороны. Одно было Ингеру непонятно – с чего это ближники императора Романа так прониклись заботами киевского князя? Союзника, что ли ищут для борьбы с хазарским царем Аароном?
- Девка-то хороша?
- Я ее не видел, - пожал плечами Асмолд. – Жирослав сказал, что и ликом чиста, и родовита. Болгарскому царю Симеону она доводится внучкой.
Ингер удивился. Болгары племя гордое и себе на уме. А тот же Симеон, как говорят, родного сына не пощадил ради христианской веры, так с чего ему на ум взбрело выдавать близкую родственницу за князя-язычника?
- А как она оказалась в Киеве?
- Ее привез родной дядька по матери, патрикий Аристарх. По слухам, он был к императору Роману одним из самых ближних.
- Выясни все, что только можно об этом патрикии, - приказал Асмолду князь. – Поговори с купцами, и нашими, и византийскими. А что слышно о кудесники Рулаве?
- Пока ничего, - вздохнул Асмолд. – Три дня назад я разговаривал с его сыном Свенельдом, но тот отца не видел уже года четыре.
Свенельду сыну Рулава уже перевалило за двадцать, крепкий был отрок, весь в отца. Но из воли княжьей он пока не выходил, так что спрос чинить с него было не за что.
- Свенельд тебе предан, - негромко произнес Асмолд.
- Он ведь на старшей дочери боярина Жирослава женат?
- Так ведь ты сам, князь, девку ему сосватал, - удивился воевода.
Ингер в ответ только усмехнулся в седеющие усы. Асмолд сказал правду. Очень уж хотелось великому князю досадить кудеснику Рулаву, потому и сосватал он его сыну христианку. Но Рулаву, похоже, было все равно, кто спит в ложнице его сына. А вот в ложницу Ингера он непременно заглянет и перстом ткнет, не гоже, мол, великому князю, который живет с именем Перуна на устах, вступать в брак с христианкой. А вот Ингер пока не уверен, что принесет ему этот брак, удачу или несчастье. Одно он только знает твердо: великий князь Киевский не станет жить по указке волхвов, тем более волхвов Велеса. А волю бога Перуна он сам способен истолковать не хуже любого кудесника.
- Скажи боярину Жирославу, что князь Ингер хочет осмотреть девушку, прежде чем сказать свое твердое слово.
Асмолд вздохнул с облегчением. Дело, которое он неосторожно взвалил на свои плечи, могло обернуться для него большими неприятностями. Ибо князь Ингер подозрителен и своенравен. А уж непрошенных советчиков он и вовсе может прогнать от порога, махнув рукой и на воинские заслуги и на близкое родство. Впрочем, Асмолд своим родством с Ингером никогда не кичился, ничего у брата не просил, и, возможно, именно поэтому пользовался его немалым доверием.
Боярин Жирослав ждал своего посланца в великом нетерпении. Дело-то затевалось нешуточное, а нрав у князя Ингера круче крутенького. Чего доброго заподозрит своих ближников в чем-то нехорошем. В дружбе с ромеями например. И начнет чинить спрос с правого и виноватого. А в первую голову спросит с боярина Жирослава, который поддался посулам своего родственника Аристарха и сунулся в воду, не спросив броду. Патрикий соберет вещички и уберется в свой Царьград, а боярину придется доживать век в опале. Не настолько глуп князь Ингер, чтобы не понять главного – речь идет не о девушке, а о вере христианской. Быть ли печальникам Христа в Киеве на равных с приверженцами богов славянских или по прежнему прятаться от гневливых волхвов, боясь лишний раз наведаться в храм, дабы поставить свечку. Власти у волхвов в Киеве не меньше, чем у великого князя. Качнут они народ к бунту, так Ингера и верные гриди не защитят. Взять хотя бы печальную судьбу князя Аскольда, первого мученика за истинную веру в Киеве. А всего-то вины за ним было, что не стал он угождать волхвам и приносить жертвы кровавым идолам. Стоптали варяги Олега того князя, порубили мечами верных ему людей. Тому свидетелем был дед Жирослава Казимир, который уцелел в резне чудом.
Заслышав во дворе топот копыт, боярин поднялся с лавки и подошел к открытому окну. Хорош дом у воеводы Асмолда – просторный, каменный. По слухам, воевода Борислав купил его у ромея, бежавшего от гнева Олега. Немалые, судя по всему, деньги уплатил. И было за что. Дом-то один из лучших в Киеве. А Борислав был родом из Хазарии, сказывали из кубанских асов, кои в торговле будут порасторопнее киевлян. И свои немалые деньги он единственному сыну оставил. Ну и от матери, княгини Ефанды, Асмолду кое-что перепало. Словом, грех было жаловаться воеводе на судьбу, да он и не жаловался, щедро оделяя ближних и дальних серебром и златом. Ишь какая челядь по двору ходит упитанная. А стремя воеводе никто не успел придержать, сам из седла порхнул на крыльцо аки сокол.
- Князь хочет девушку осмотреть, а потом уже скажет свое окончательное слово, - с порога сказал Асмолд, дабы не томить и без того переволновавшегося боярина.
У Жирослава словно гора с плеч спала. Взыска, значит, можно было не бояться. А уж понравится Елена князю или не понравится на то воля божья. Жирослав тут совершенно не при чем. Его дело предложить, а княжье – отказаться.
- А ты сказал, воевода, что Ольга христианка?
- Сказал, боярин.
- И что князь?
- Вроде как просветлел ликом.
Вот оно как. Просветлел. А с чего бы это? Неужели и на князя Ингера снизошла благодать божья? Честно говоря, боярину Жирославу в это слабо верилось. До сих пор великий князь в вере отцов и дедов был тверд. И славянским богам жертвовал щедрой рукой, не боясь крови. Волхвов их он тоже привечал, ну разве что Велесовых ближников не жаловал. Ни разу не слышал Жирослав, чтобы Ингер поклялся именем Чернобога. И причиной тому был Олег, которого великий князь опасался и ненавидел. Ходили по Киеву слухи, что Олег Вещий погиб в Приазовских степях не без участия Ингера. Жирослав этим слухам не верил и, быть может, напрасно. Смерть Олега многое поменяла в судьбе князя Ингера, ставшего единоличным правителем Руси.
- Передай великому князю, воевода, что его желание для нас закон, - сказал Жирослав Асмолду. – Девушку мы ему покажем в том виде, в котором он сам пожелает.
- Лады, - усмехнулся сын Борислава. – Я передам, боярин.
Ольге чужой город не понравился. Киев был много больше Плиски и гораздо шумнее. Впрочем, рассмотреть его она не успела, слишком уж была утомлена долгой дорогой. Полюбит ли она Киев со временем, Ольга не загадывала, но в любом случае ей здесь, видимо, придется жить, возможно до самой смерти. Патрикий Аристарх не скрыл от племянницы, что привезли ее в чужую землю не просто так, а с вполне определенной целью. Ольге уже исполнилось восемнадцать лет и в ее годы только совсем уж простоватые девушки не задумывались о замужестве. Но дочери несчастного Михаила Баяна и в голову не приходило, что отдадут ее за князя чужой земли и чужой веры. Мать Ольги была истовой христианкой, а вот отец… Отца Ольга любила всей душою и не хотела верить, что этот веселый добрый человек предпочел кровавых идолов Христу. Такого просто не могло быть. А заточение Михаила Баяна было результатом происков его врагов. Во всяком случае, так утверждала мать Ольги, беззаветно любившая и Бога, и мужа, но так и не сумевшая примирить их в своем сердце. Дядя Аристарх, с которым Ольга провела немало времени в разговорах, утверждал, что ей предназначена высокая миссия. И что она станет не столько избранницей князя, сколько Бога. И что именно ей предстоит нести свет истинной веры в земли, погрязшие в грехе язычества. К сожалению, Ольги не хватало уверенности в своих силах. Она не совсем понимала, почему выбор Бога пал именно на нее, слабую женщину, а не на сильного мужчину, способного навязать свою волю другим. Утешением для Ольги, упавшей духом после трудного пути, было только то, что здесь в Киеве она не одинока. Оказывается и здесь, в языческом городе, есть люди, которые не побоялись сказать свое «верую» в лицо толпе, погрязшей в грехах и распутстве, и на помощь этих добрых христиан Ольга может рассчитывать в полной мере.
- Эка невидаль – язычник, - попробовала утешить приунывшую гостью боярыня Татьяна. – Я сама родилась в старой вере, а крестилась только после того, как замуж пошла. В тереме у батюшки меня Благовидой звали. Да и теперь родные по отцу так же зовут. Не станешь же из-за веры, какой бы истинной она не была, отказываться от родичей и обычаев, от пращуров идущих.
- А коли меня заставят кровавые жертвы идолам приносить, что тогда? – испуганно спросила Ольга. – Ведь это грех страшный.
- Да кто ж тебя, девица, к тем идолам пустит, - засмеялась Татьяна. – Жертвоприношение, это удел волхвов и мужчин, старших в роду. А нашей бабьей богини Макоши ни жертвы нужны, а любовь и здоровое да удачливое потомство. Вздернешь подол, когда муж попросит, вот и вся наша служба. Но это и христианкам не возбраняется, ибо жена должна угождать мужу своему.
- И ты угождаешь? – жарким шепотом спросила Ольга.
- Хотелось бы почаще, - хмыкнула Татьяна, - да моему Жирославу все как-то недосуг. Но двоих детей я уже родила, с божьей помощью. Я ведь у боярина не первая. Первая-то у него умерла при родах. Такая вот она бабья доля.
Татьяна была лет на шесть-семь старше Ольги, но если по глазам судить, то опыта ей не занимать. Порожала женка. А Ольге еще только предстоит испытать то, что выпадает на долю любой женщины. Да еще многое сверх того. Ибо она не простолюдинка, не боярыня даже, а внучка царя, которой скоро предстоит стать женой грозного князя.
- А князь Ингер молод?
- Не скажу, что молод, но и не шибко стар, - с охотой отозвалась Татьяна. – Только-только ему за пятьдесят перевалило. Но силы в нем еще не меряно, я стороной у его холопок выясняла. Топчет он их по чем зря.
- То есть как топчет? – испугалась Ольга.
- А как хороший петух курочек, - усмехнулась Татьяна. – Так готова, что ли?
- Куда готова?
- В баню пойдем, - сказала боярыня, отводя глаза в сторону. – Спину мне что-то прихватило, может после пара отойдет.
- Не хочу я в баню, - заупрямилась Ольга.
- Так надо, - строго сказала Татьяна. – Не бойся, милая, я буду с тобой.
Неспроста боярыня повела ее в баню. Это Ольга поняла сразу, но и спорить с Татьяной у нее не хватило сил. Зато появился страх. Не станет ли этот неурочный поход за чистотой тела преддверием к потери чистоты души. Однако в предбаннике никого кроме двух холопок не было. Потому у Ольги отлегло от сердца. И одежду она скинула без боязни и в парную шагнула смело. И только перешагнув порог остановилось, как вкопанная. Глаза ее остановили. Жадные мужские глаза, которые осматривали ее обнаженное тело. А лицо она уж потом разглядела в неверном свете лампадок. Строгое лицо и надменное. Ольга рванулась было назад, но почувствовав на плечах твердые руки Татьяны остановилась. Поняла вдруг, что бесполезно. Что от этих властных глаз ей убежать не удастся. А потому и замерла в неподвижности, забыв прикрыть нагое тело руками. Мужчин было трое, двое сидели на лавке, а третий стоял в стороне. Этот третий на Ольгу не смотрел, зато у второго, сидевшего одесную князя Ингера, лицо вмиг покрылось испариной. Хотя нельзя сказать, что в бане было слишком жарко. Именно к нему обратился с вопросом князь Ингер:
- Что скажешь, Свенельд? Гожа?
- Гожа, великий князь, - хрипло отозвался тот.
- Ну, значит, быть по сему.
Великий князь поднялся с места, поправил золоченый пояс и мягко отодвинув Ольгу и Татьяну рукой покинул парную. Следом за князем ушли и его мечники, оставив Ольгу в страхе и недоумении.
- Радуйся, девка, - ласково хлопнула ее по спине Татьяна, выводя из оцепенения. – Понравилась ты князю. Быть тебе при нем верной женой.
- А тот, второй? – спросила в испуге Ольга.
- Боярин Свенельд сын Рулава, - улыбнулась Татьяна. – Неужто приглянулся?
- С чего ты взяла, - покраснела Ольга. – Вот еще.
- Так будем париться?
- Будем, - твердо сказала Ольга. – За тем и пришли.
Глава 3
Кудесник Чернобога.
Свенельд так и не понял, зачем князь взял его на смотрины – у самого, что ли глаз нет? Хотя, с другой стороны, кто же еще может оценить девушку по достоинству как ни молодой и полный сил боярин. А в том что князь захотел посмотреть на невесту, прежде чем в ложницу ее вести, ничего худого нет. Многие так поступают. Сам Свенельд, правда, отхватил девку не глядя. Не стал огорчать великого князя, хлопотавшего за дочку боярина Жирослава. И, в общем, не пожалел о своем выборе. Хорошая Свенельду досталась жена, родовитая и домовитая. И ликом чиста, и телом справна. Правда, в постели холодна, но тут уж как кому выпадет.
Свенельд еще не успел к усадьбе подъехать, а челядь услужливо распахнула перед ними ворота. Сын воеводы Рулава держал своих домочадцев в строгости, тут ему и молодость не была помехой. А дом у Свенельда был полной чашей. Ближник Олега Вещего не обделил своего единственного сына ни землей, ни нажитками. Богат был Рулав. И хоть пришел он в чужую землю с одним мечом, но сумел разжиться в воинских походах, коих за его спиной не сосчитать. Мог бы Рулав спокойно доживать свой век при великом князя Ингере, но понесла его нелегкая в волхвы. Сам Свенельд к славянским богам был спокоен, жертвовал, конечно, немалую толику, но в таинствах почти не участвовал. Возможно именно за это и привечал его князь Ингер, видевший в волхвах и ведунах главную помеху своей власти.
- Гость у нас, боярин, - зашептал на ухо хозяину приказный Сырец. – Княжич Олегаст.
С Олегастом, которого в ближнем кругу называли просто Олегом, Свенельд почти не общался. Князь Ингер откровенно не жаловал княжича и не собирался этого скрывать от бояр и мечников. Впрочем, сына Вещего князя это не слишком огорчало и жил он в Киеве в свое удовольствие, пользуясь любовью простолюдинов. Да и как было не любить этого красавца, задиру и выпивоху. Ни одно женское сердце замирало, когда он подбоченясь проезжал по киевским улицам. Да и слава отцовская тоже кое что значила. О победах Олега Вещего до сих пор слагались песни во всех славянских землях.
- Здрав будь боярин Свенельд, - первым поприветствовал хозяина гость, что было против всех правил и дединых обычаев. Это ведь сыну Рулава следовало поднести чарку сыну Олега. Но с Олегаста все как с гуся вода. И в чужом доме он расположился как в своем собственном, заставив челядинов себе прислуживать.
- Зачем пожаловал? – не слишком любезно отозвался Свенельд на широкую улыбку княжича.
- Дело есть. – Олегаст отставил в сторону кубок, наполненный до краев, и пристально глянул в глаза хозяину. – Он ждет тебя в моей усадьбе сегодня к вечеру.
О ком идет речь, Свенельд не стал спрашивать и без того ему все было ясно. Прилетел Черный Ворон. Велесовых волхвов князь Ингер не жаловал, а уж имени кудесника Рулава в его присутствии и вовсе не следовало произносить. Свенельд отца тоже не любил, но побаивался. Да и мудрено было не бояться этого самого, пожалуй, коварного в славянских землях человека. За голову первого ближника Олега Вещего князь Ингер назначил большую цену, но не нашлось в Руси человека, который осмелился бросить вызов кудеснику Чернобога. Ходили слухи, что Рулав оборотень, но Свенельд этим слухам не верил, мало ли что болтают градские обыватели. Одно он только знал точно: если Рулав объявился в полянских землях, то сделал он это неспроста. Жди теперь беды.
- Я приеду, - коротко бросил Свенельд, присаживаясь на лавку.
- Слышал я, что князь Ингер жениться, - насмешливо протянул гость.
- И что с того? – отозвался хозяин.
- Хотелось бы взглянуть хоть краем глаза на его избранницу.
- Тебе простых женок мало, - пыхнул гневом Свенельд. – Ты стал уже на княжьих и боярских заглядываться.
- Окстись, - отмахнулся Олегаст. – Какие еще боярские женки? Я чист аки голубь.
- Ты носом не крути, - рассердился Свенельд. – Наслышан я о твоих шашнях с боярыней Татьяной.
- А тебе в том какая забота?