укромной тени кленов, пышные ветви которых свисали над ним, словно тяжелые
узорчатые занавеси. Заметив, что заблудившийся солнечный луч упал на лицо
молодого человека, старая дама осторожно отогнула ветку, желая заслонить
его. И это маленькое проявление заботы пробудило в ее душе материнскую
нежность.
- Можно подумать, что само провидение привело сюда этого юношу, -
прошептала она мужу, - чтобы мы нашли его именно сейчас, когда убедились, что сын двоюродного брата так обманул наши надежды. Мне кажется, он похож на
нашего покойного Генри. Не разбудить ли его?
- Зачем? - неуверенно спросил муж. - Ведь мы совсем ничего о нем не
знаем.
- Но у него такое открытое лицо, - горячо, хотя по-прежнему шепотом, продолжала жена, - и такой невинный сон1
Во время этого тихого разговора сердце спящего не забилось сильней, дыхание не участилось, на лице не промелькнуло и тени интереса. А между тем
в этот миг сама судьба склонилась над ним, готовая уронить ему в руки
богатый дар. Старый торговец потерял единственного сына и не имел
наследника, если не считать дальнего родственника, поведение которого он не
одобрял. При таких обстоятельствах иной человек способен порой и на более
странные поступки, чем, преобразившись в доброго волшебника, пробудить
юношу, заснувшего бедняком, для блеска и богатства.
- Давай разбудим его, - настойчиво повторила леди.
- Коляска готова! - прозвучал позади них голос слуги.
Старики вздрогнули, покраснели и заспешили прочь, удивляясь в душе, как
это им могла прийти в голову такая нелепая мысль. В экипаже торговец
откинулся на спинку сиденья и принялся размышлять о великолепном приюте, который он выстроит для разорившихся негоциантов. А Дэвид Суон в это время
продолжал спокойно спать.
Экипаж не отъехал и двух-трех миль, как на дороге появилась хорошенькая
молодая девушка, которая шла, словно приплясывая, и казалось, что с каждым
шагом ее сердце весело подпрыгивает в груди. Вероятно, из-за этой-то
резвости у нее - почему бы нам не сказать об этом? - развязалась подвязка.
Почувствовав, что шелковая лента (если то действительно был шелк) вот-вот
соскользнет, она свернула под прикрытие кленов, и взору ее представился
юноша, спящий у ручья. Зардевшись, словно роза, от того, что она вторглась в
спальню к мужчине, да еще по такому поводу, она повернулась на цыпочках, готовая убежать. Но спящему грозила опасность. Над его головой вилась
огромная пчела. Вз-вз-вз… - жужжала она, то мелькая среди листвы, то
вспыхивая в солнечном луче, то вдруг исчезая в густой тени, пока наконец не
собралась устроиться на веке Давида Суона. А ведь укус пчелы иногда бывает
смертельным. Девушка, великодушие которой не уступало непосредственности, замахнулась на злодейку платком, крепко стегнула ее и прогнала прочь из-под
сени кленов. Как восхитительна была эта сценка! Совершив такой храбрый
поступок, девушка с разгоревшимся лицом и бьющимся сердцем украдкой бросила
взгляд на незнакомого юношу, за которого только что сражалась с летающим
чудовищем.
“Какой красивый!” - подумала она и зарумянилась еще сильней.
Как могло случиться, что в этот миг душа Дэвида не затрепетала от
блаженства, что, потрясенный сладостным предчувствием, он не сбросил с себя
пелены сна и не увидел девушку, пришедшую на смену его грезам? Почему лицо
его хотя бы не озарилось радостной улыбкой? Ведь она стояла рядом с ним - та
девушка, чья душа, по прекрасному представлению древних, была разлучена с
его душой, та, по которой, сам того не сознавая, он страстно тосковал. Ее
одну мог он полюбить настоящей любовью, и только ему могла она отдать свое
сердце. Вот ее отражение неясно розовеет в струях ручья рядом с ним; исчезни
оно - и отблеск счастья никогда больше не озарит его жизнь.
- Как крепко он спит! - прошептала девушка.
И она ушла, но поступь ее уже не была так легка, как прежде.
Надо вам сказать, что отец этой девушки - богатый торговец - жил
поблизости и как раз в это время подыскивал себе в помощники такого молодого
человека, как Дэвид Суон. Случись Дэвиду познакомиться с его дочкой, он мог
бы стать конторщиком у ее отца, а там, глядишь, и еще более близким
человеком. Так и на этот раз счастье - самое чистое, которое может выпасть
человеку! - проскользнуло совсем близко от него и даже задело его краешком
плаща, а он и не подозревал об этом.
Едва девушка скрылась из виду, в тень кленов свернули двое прохожих.
Оба смотрели угрюмо, и лица их казались еще более мрачными из-за суконных
шапок, косо надвинутых на лоб. Платье на них истрепалось, но еще хранило
следы щегольства. Это были головорезы, промышлявшие чем дьявол пошлет и
решившие в перерыве между своими грязными делами здесь, в тени кленов, разыграть в карты доходы от будущего злодеяния. Однако, увидев у ручья
спящего Дэвида, один из них прошептал другому: - Т-с-с… видишь у него под головой узел?
Второй негодяй, кивнув, криво усмехнулся и подмигнул.
- Ставлю флягу бренди, - сказал первый, - что там у него между рубашек
припрятан либо бумажник, либо изрядный запасец мелких монет. А не найдем их
в узле, так наверняка отыщем в кармане брюк.
- А если он проснется? - спросил второй. В ответ на это его приятель
расстегнул жилет, показал рукоять кинжала и кивнул на Дэвида.
- Что ж, можно и так, - проговорил второй разбойник.
Они направились к ничего не подозревающему юноше, и, пока один ощупывал
узелок у него под головой, другой приставил к сердцу Дэвида кинжал. Их
мрачные, искаженные от страха и злобы лица, склоненные над жертвой, выглядели так устрашающе, что если бы Давид внезапно проснулся, он мог бы
принять их за выходцев из преисподней. Да что там - случись грабителям
взглянуть на свое отражение в ручье, они вряд ли узнали бы самих себя. А
Дэвид Суон еще никогда не спал так безмятежно, даже лежа на руках у матери.
- Придется вытащить узел, - прошептал один.
- Если он шевельнется, я всажу в него кинжал, - отозвался другой.
Но в эту минуту под тень кленов забежала собака, принюхиваясь к чему-то
в траве. Она сначала оглядела злодеев, потом посмотрела на мирно спящего
Давида и принялась лакать воду из ручья.
- Тьфу, - сплюнул один из негодяев, - теперь ничего не сделаешь. Следом
за собакой явится и хозяин.
- Давай выпьем да уберемся отсюда, - предложил второй.
Грабитель, державший кинжал, спрятал его за пазуху и вытащил карманный
пистолет, но не из тех, что убивают с одного выстрела. Это была фляга
спиртного с навинченным на горлышко оловянным стаканчиком. Отхлебнув по
изрядному глотку, они двинулись дальше с таким громким смехом и шутками, что, казалось, неудавшееся злодеяние их сильно развеселило. Через несколько
часов они вовсе забыли это происшествие и не подозревали, что всевидящий
ангел на веки вечные занес в списки их грехов преднамеренное убийство. Что
же до Давида Суона, то он продолжал крепко спать, не зная, что над ним на
какое-то мгновение нависла тень смерти, и не ощутив радости возвращения к
жизни, когда опасность миновала.
Он спал, но уже не так спокойно, как прежде. За время короткого отдыха
его молодое тело скинуло с себя груз усталости, вызванной долгой ходьбой. Он
то вздрагивал, то принимался беззвучно шевелить губами, то бормотал что-то
неразборчивое, обращаясь к видениям своего полуденного сна. Но вот с дороги
донесся стук колес, который становился все громче и громче, пока наконец не
дошел до затуманенного дремотой сознания Давида. Это приближалась почтовая
карета. Юноша вскочил, мгновенно придя в себя.
- Эй, хозяин! Не подвезешь ли? - крикнул он.
- Садись наверх, - отозвался кучер.
Дэвид вскарабкался на крышу кареты и весело покатил в Бостон, не бросив
даже прощального взгляда на источник, где, подобно веренице снов, промелькнуло столько событий. Он не знал, что само Богатство бросило на воды
ручья свой золотой отблеск; не знал, что с журчаньем источника смешались
тихие вздохи Любви; что Смерть грозила обагрить его воды кровью - и все это
за тот короткий час, пока он спал на берегу.
Спим мы или бодрствуем, мы не ощущаем неслышной поступи удивительных
событий, вот-вот готовых свершиться. И можно ли сомневаться в существовании
всесильного провидения, если, вопреки тому, что на нашем пути нас ежечасно
подстерегают неожиданные, неведомые нам случайности, в жизни смертных
все-таки царит какой-то распорядок, позволяющий хотя бы отчасти угадывать
будущее?
Перевод И. Разумовского и С. Самостреловой
Натаниэль Хоторн. Молодой Браун
Молодой Браун вышел в час заката на улицу Салема, но, переступив порог, обернулся, чтобы поцеловать на прощание молодую жену. Вера - так звали жену, и это имя очень ей шло - высунула из дверей свою хорошенькую головку, позволяя ветру играть розовыми лентами чепчика, и склонилась к молодому
Брауну.
- Милый мой, - прошептала она тихо и немного грустно, приблизив губы к
самому его уху. - Прошу тебя, отложи путешествие до восхода солнца и проспи
эту ночь в своей постели. Когда женщина остается одна, ее тревожат такие сны
и такие мысли, что подчас она самой себя боится. Исполни мою просьбу, милый
муженек, останься со мной - хотя бы одну только эту ночь из всех ночей года.
- Вера моя, любовь моя, - возразил молодой Браун. - Из всех ночей года
именно эту ночь я не могу с тобой остаться. Это путешествие, как ты его
называешь, непременно должно совершиться между закатом и восходом солнца.
Неужели, моя милая, дорогая женушка, ты уже не доверяешь мне, через три
месяца после свадьбы?
- Если так, иди с миром, - сказала Вера, тряхнув розовыми лентами. - И
дай бог, чтобы, вернувшись, ты все застал таким, как оставил.
- Аминь! - воскликнул молодой Браун. - Прочитай молитву, дорогая Вера, и ложись спать, как только стемнеет; и ничего дурного с тобой не
приключится.
Так они расстались, и молодой человек пошел прямой дорогой до самого
молитвенного дома; там, прежде чем свернуть за угол, он оглянулся и увидел, что Вера все еще смотрит ему вслед и лицо ее печально, несмотря на розовые
ленты.
“Бедная моя Вера! - подумал он, и сердце у него дрогнуло. - Не злодей
ли я, что покидаю ее ради такого дела? А тут еще сны, о которых она
говорила! Мне показалось, при этих словах в лице ее была тревога, точно
вещий сон и вправду открыл ей, что должно свершиться сегодня ночью. Но нет, нет; она умерла бы от одной подобной мысли. Ведь она - ангел во плоти, и
после этой ночи я никогда больше не покину ее и вместе с ней войду в
царствие небесное”.
Приняв на будущее столь похвальное решение, молодой Браун считал себя
вправе пока что поспешить к недоброй цели своего путешествия. Он шел мрачной
и пустынной дорогой, в тени самых угрюмых деревьев леса, которые едва
расступались, чтобы пропустить узкую тропинку, и тотчас же снова смыкались
позади. Трудно было вообразить себе более уединенное место; но в подобном
уединении есть та особенность, что путник не знает, не притаился ли
кто-нибудь за бесчисленными стволами и в сплетении густых ветвей, и, одиноко
шагая по дороге, проходит, быть может, в гуще неведомой толпы.
“Тут за каждым деревом может прятаться коварный индеец, - сказал себе
молодой Браун и, боязливо оглянувшись, прибавил: - А что, если сам дьявол
идет бок о бок со мной?”
Все еще оглядываясь, он миновал изгиб дороги, потом снова посмотрел
вперед и увидел человека в скромной и строгой одежде, сидящего под большим, раскидистым деревом. Как только молодой Браун поравнялся с ним, тот встал и
зашагал рядом.
- Поздненько вы собрались, молодой Браун, - сказал он. - Часы на Старой
Южной церкви били, когда я проходил через Бостон, а с тех пор прошло уже не
меньше пятнадцати минут.
- Вера немного задержала меня, - отвечал молодой человек с легкой
дрожью в голосе, которая была вызвана внезапным появлением спутника, не
таким уж, впрочем, неожиданным.
В лесу теперь стало совсем темно, особенно в той стороне, которою им
пришлось идти. Однако можно было разглядеть, что второй путник - человек лет
пятидесяти, видимо принадлежащий к тому же общественному сословию, что и
молодой Браун, и очень с ним схожий, хоть, пожалуй, не столько чертами, сколько выражением лица. Их легко было принять за отца и сына. И все же, несмотря на то, что старший был одет так же просто, как и младший, и так же
прост в обращении, была в нем какая-то неизъяснимая уверенность знающего
свет человека, который не растерялся бы и за столом у губернатора или даже
при дворе короля Вильгельма, если бы обстоятельства привели его туда.
Впрочем, единственное, что при взгляде на него останавливало внимание, был
его посох, напоминавший своим видом большую черную змею и так причудливо
вырезанный, что казалось, будто он извивается и корчится, как живая гадина.
Это, разумеется, был не более как обман зрения, которому способствовал
неверный свет.
- Послушай, молодой Браун! - вскричал старший путник. - Таким шагом мы
не скоро доберемся. Возьми мой посох, если ты уже успел утомиться.
- Друг, - возразил тот и, вместо того чтобы ускорить шаг, круто
остановился, - я выполнил наше условие, встретившись с тобой здесь, но
теперь хотел бы вернуться туда, откуда пришел. У меня возникли сомнения по
поводу известного тебе дела.
- Вот как? - воскликнул обладатель змеиного посоха, незаметно
улыбнувшись при этом. - Хорошо, но давай все же за разговором будем
продолжать наш путь; ведь если мне не удастся убедить тебя, ты всегда
успеешь повернуть назад. Мы не так далеко ушли.
- Слишком далеко! Слишком далеко! - воскликнул молодой человек и, сам
того не замечая, снова зашагал вперед. - Ни мои отец, ни отец моего отца
никогда не пускались ночью в лес за подобным делом. Со времен первых
мучеников в нашем роду все были честными людьми и добрыми христианами; так
мне ли первому из носящих имя Браун вступать на этот путь и заводить…
- ..подобные знакомства, хотел ты сказать, - вставил старший путник, истолковывая таким образом его минутное замешательство. - Хорошо сказано, молодой Браун! Ни с кем из пуритан не водил я такой дружбы, как с вашим
семейством; это что-нибудь да значит. Я помогал твоему деду, констеблю, когда он плетьми гнал квакершу по улицам Салема; и не кто иной, как я, подал
твоему отцу сосновую головню из собственного моего очага, которой он поджег
индейский поселок во время войны с королем Филиппом. Оба они были мои добрые
друзья; и не раз мы с ними, совершив приятную прогулку по этой самой дороге, весело возвращались после полуночи домой. В память их я и с тобой рад
подружиться.
- Если то, что ты говоришь, правда, - возразил молодой Браун, -
удивляюсь, отчего они никогда не поминали ни о чем подобном; впрочем, удивляться тут нечему, ибо, если б только прошел об этом слух, им бы не
видать больше Новой Англии. Мы тут люди богомольные, примерного поведения, и
не потерпели бы подобного нечестия.
- Нечестие это или нет, - сказал путник со змеиным посохом, - а только
я могу похвалиться обширным знакомством здесь, в Новой Англии. Церковные
старосты многих приходов пили со мной вино причастия; олдермены многих
селений избрали меня своим главой, а среди судей и советников большинство -