Через пару часов, когда уже стемнело, я вышел на связь с базой.
Володя, двадцать минут назад к вам вышли Бершов
и Туркевич с большим количеством продуктов, горячего
питья, медикаментов и кислорода.
Зачем нам лекарства? Мы вроде пока здоровы...
Не понадобятся--и хорошо. Тебе тоже несут кисло
род и маску.
Да мне-то кислорода, наверное, не нужно. Вот
попить бы горячего...
* СК--так сокращенно сообщается при переговорах по радио об окончании разговора--"связь кончаю".--Ред.
283
-- Ничего, ничего. Не нужно так не нужно. На месте
решишь.
Евгений Игоревич говорил мягко, без нажима, верный своему правилу--убеждать, а не приказывать и даже не уговаривать. Так говорят с ребенком, который вдруг начал слегка капризничать. Стараются избежать окрика, а плавно подвести к тому, чтобы он сам принял желаемое решение.
Вскоре я связался с Мишей Туркевичем. Далеко внизу, на пологой части гребня, на фоне свежего снега я увидел двойку. В лунном свете мне показалось, что они уже близко.
Бэл, где вы находитесь, сколько до вас?
Миша, я думаю, за час вы дойдете.
На самом деле они шли 2,5 часа.
Бэл, как вы шли?
-- Миша, старайтесь держаться правее. Как можно
ближе к гребню. За гребень вы все равно не уйдете--там
стены, а влево по склонам путей много, можем разминуться.
Однако Миша, кажется, не понял и несколько раз переспрашивал. Рация у него висела на груди сверху пуховки и была на постоянном приеме. Естественно, аккумуляторы сели очень быстро.
Так мне на помощь пришла группа, которую я когда-то называл хилой компанией и высказывал сомнения в ее надежности. Жестокий урок! Оказывается, они не так слабы, как мы думали.
С одной стороны, это сообщение нас обрадовало, с другой--мы, видимо, совсем расслабились. Пожалуй, и соображал я плохо, так как прошел мимо собственных кошек, вместо того чтобы надеть их. Очень не хотелось останавливаться и снимать меховые рукавицы на таком морозе... Одна из них была сильно порвана, рука в ней мерзла, поэтому я постоянно менял рукавицы местами.
У Эдика кончился последний баллон. С парнями мы встретились в 21.00 где-то на 8700.
Видя, что они показались из-за перегиба в 40 м ниже, мы остановились на ближайшей удобной площадке. Эдик сел. Подошел Миша, как всегда шумный, энергичный, уверенный. За ним Серега. Дали нам пол-литровую фляжку теплого компота. Серега достал 3 инжиринки. Я с тоской подумал о "большом количестве горячего питья и пищи", обещанном Таммом. Вид у нас был, видимо, далеко не бравый, поэтому ребята энергично принялись нам помогать. Видя такую активность, мы и вовсе опустили руки.
К этому времени я уже свыкся с мыслью, что надо взять кислород, и, кажется, даже не сопротивлялся. Рюкзака у меня не было, поэтому решили повесить баллон (в нем было 70 атм.) на веревке через плечо. Руки мои в порванных рукавицах настолько закоченели, что завязать узелки мне было бы очень трудно. Серега это исполнил быстро и ловко.
Ну, как самочувствие?
Да я-то что! Вот как Эдик?
Нормально,--ответил Мысловский.
Сами спуститесь? Мы хотим пойти на вершину.
Куда?--не понял я.
На вершину! А что? Светло, кислорода навалом.
Если вы не против...
Будучи тугодумом, я пару секунд осваивал эту мысль.
Ну что ж, давайте! Эдик, ты как?
Пусть идут.
Дай рацию, я спрошу Тамма. Наша села.
Наша тоже садится. Я сам свяжусь.
К этому времени голос мой из-за многосуточного пребывания на большой высоте без маски стал совсем слабым и хриплым, в горле застрял комок бритвенных лезвий. Кожа на лице онемела от мороза, губы еле двигались. Наверное, в базовом лагере казалось, что с ними говорит чуть ли не умирающий человек.
284
Однако разборчивость моих передач, по заключению нашего радиста Ю. В. Кононова, всегда оставалась высокой.
-- База! База! Я--группа один. В моей рации кончается
питание... Отвечайте быстро. Ребята хотят идти на верши
ну. Мы чувствуем себя нормально, спустимся самостоятель
но. Можно им идти?
-- Нет,--мгновенно ответил Евгений Игоревич.
Сергей тут же выхватил у меня рацию.
Почему нет?! Почему нет?!--закричал он, волнуясь
и нечетко работая кнопкой "передача".
Сколько у вас кислорода?
Триста атмосфер!
Сколько?
У каждого по два баллона--в одном двести, в
другом сто.
Наступило молчание, в течение которого темпераментный Сережа пытался еще что-то добавить. Томительно тянулись мгновения, быть может важнейшие за всю его альпинистскую биографию. Он это прекрасно понимал, и сразу бросалось в глаза, что он нервничает.
Хорошо,--сказал Тамм через 3--4 секунды, и Сере
га преобразился. Опять обычный Бершов--веселый, говор
ливый, добродушный.
Сколько до вершины?
Наверное... часа два-три.
В тот момент я был о нас лучшего мнения. Мне казалось, что мы спустились гораздо ниже. На самом деле ребята проскочили последний кусок всего за час.
Сережа протянул какие-то таблетки:
-- Свет говорит--это возбуждающее. Штуки две-три-
хорошая доза...
Я тут же проглотил 3 штуки.
-- ...через сорок минут побежишь как молодой. А если
эффекта не будет, можно принять еще пару.
Я взял в карман эти чудесные таблетки, которые из ничего дают силы измотанному организму. Однако ни через 40 минут, ни через 4 часа я не дождался взрыва активности, хотя съел весь запас. Чудес не бывает. Загнанную лошадь не поднимет ни кнут, ни овес, ни ветеринар.
С кислородом (я поставил 1 литр) стало легче, но спуск продолжался вяло, так как оставалась главная сложность--заснеженные скалы при отсутствии кошек.
Когда мы подошли к месту, где следовало искать японские перила, я оказался в затруднении. Ночью после снегопада все выглядело незнакомо, и я не знал, куда податься. На наше счастье, в это время я услышал голоса. Ребята уже спускались. Я предложил Эдику подождать их. Он был в каком-то полубессознательном состоянии, но все же после нескольких обращений остановился и сел. Вскоре и Сережа нас заметил и стал кричать, чтобы мы не двигались. Ему показалось, что мы идем к пропасти. Но мы и без уговоров рады были посидеть, отдохнуть.
Дальше во всех сложных местах мы спускались по их перилам. Эдик шел медленно, тяжело, но шел сам. А вот руки его уже совсем не действовали, он не мог встегнуть карабин. Сережа и Миша всячески старались помочь, взяли на себя все операции с веревкой. Ребята работали быстро, четко и, как всегда, весело.
Ну давай, зашнуривай!--в своей обычной грубова
то-шутливой манере крикнул Миша, пристегнув Эдика к
очередным перилам. Может быть, он сказал не "зашнури
вай", а "сыпься" или "поливай"--не помню. В общей, одно
из тех словечек, которые кричат болельщики, подгоняя bull;
скалолазов на соревнованиях. К моему удивлению, Эдик
обиделся и забурчал:
Что значит "зашнуривай"? Я тебе не "зашнуривай".
Молодые еще... Нас, стариков, надо беречь! Недознавкн!
Что бы вы без нас делали? Вас еще учить и учить. И не
кричи на меня. Вот я вернусь... Меня любят...
К счастью, Миша этого не слышал.
Я спускался последним и по перилам, и в тех местах, где связки шли независимо. Пройдя японские перила и вернувшись на Западный гребень, ребята решили отдать нам кошки. Путь предстоял Сравнительно простой, но длинный. Не имело смысла идти связкой по связке. А самостоятельно идти без кошек нам было тяжело. Особенно опасно мне, так как я спускался последним свободным лазанием и практически без страховки. К этому времени рукавицы мои были в дырах, а мороз, пожалуй, под 30°, поэтому руки окоченели, и я не мог бы сам надеть кошки. Оказывается, у Сережи Бершова с собой были запасные меховые рукавицы, но я не догадался спросить или хотя бы пожаловаться.
После того как ребята надели нам кошки, мы почти не пользовались их веревкой. Они шли впереди и выбирали маршрут. На скальных стенках мне очень мешал кислородный баллон, который идеально исполнял функции ботала. Ботало--толстое полено, которое подвешивается на шею теленку, чтобы он не убежал из стада. Казалось, что особой пользы от кислорода нет, и я ждал, когда же он кончится, чтобы бросить баллон. Время от времени я смотрел на манометр.
Слушай, здесь почти ничего не осталось. Можно
' снимать?
Ты 470? Еще на часик хватит.
После этого пошли простые места, и я забыл про баллон, приспособился. Через пару часов я глянул на индикатор подачи--в крайнем нижнем положении, посмотрел на манометр--ноль. Снял маску и вздохнул с облегчением. Она давно уже не помогала, а только затрудняла дыхание. С радостью скинул веревочку с баллоном. Маску и редуктор взяли в рюкзак, а я пошел совсем налегке. Это было очень кстати, потому что опять показались стеночки, требующие аккуратного лазания.
Вдруг стало темно. Зашла луна. Только теперь мы оценили, как нам повезло с лунным освещением. Спускаться в полной темноте, на ощупь--значит играть в жмурки с опасностью. Поэтому обычно ночью не спускаются, стараются пересидеть до рассвета, борясь с холодом. В такой борьбе на высоте человек, как правило, проигрывает. Но мы уже не боялись холодной ночевки: во-первых, до лагеря недалеко и путь несложный; во-вторых, до рассвета всего час.
Этот час я скребся совсем уже медленно, постоянно притормаживал Эдика, который так и норовил сдернуть меня с какой-нибудь стенки. Наверное, он плохо слышал мои команды через свой меховой шлем и капюшон пуховки...
Рассвело так же внезапно, как стемнело. Я узнал место стыка гребней. От Западного, где мы находились, влево вниз уходил наш контрфорс. Еще сотня метров пути. Близость финиша доконала меня. Спало нервное напряжение, на котором только и шел. Поплелся, присаживаясь в снег через каждые 10--20 м.
Не знаю, сколько еще времени я мог бы идти. Не было ощущения, что вот-вот кончатся силы. Они давно уже кончились. Организм вошел в режим какого-то безразличного состояния, когда непонятно, то ли он будет работать бесконечно, как вечный двигатель, без притока внешней энергии, то ли внезапно откажет в совершенно непредвиденный момент. Казалось, что в палатку я вполз на самом последнем пределе. Но где этот последний предел? И что после него? Пожалуй, никогда за всю альпинистскую карьеру я не был так близок к концу. И до сих пор не могу толком понять, в чем причина, где ошибка...
В лагере V мы пробыли недолго. Поели, попили, почти не спали. Иванов и Ефимов, встретив нас и напоив, отправились на вершину. Сережа связался с Орловским. Эдику сделали уколы сосудорасширяющих. Нам обоим
дали таблетки компламина. Хотя на руках и ногах пальцы у меня онемели, цвет их был нормальный; я знал, что они восстановятся через несколько дней, и отказался от уколов.
Меня не кололи, но добродушно подкалывали:
-- Ну что, Бэл, пойдешь за рюкзачком?
Я еще продолжал упрямиться по инерции, однако чувствовал, что вряд ли соберусь с силами на такой подвиг--далековато и так хочется вниз.
Что у тебя там самое необходимое?--спросил
Сережа Ефимов, уходя на вершину.
Смотри сам. Возьми что сможешь. Хотелось бы
вернуть японскую аппаратуру--на память. И хотя бы
несколько камешков. И главное--фотоаппарат и кассету из
кинокамеры, а остальное--как захочешь.
Ребята дали нам поспать только пару часов. Надо было спешить.
Спускались плотной группой. Кислород я больше не применял с тех пор, как он кончился у меня еще ночью. Здесь его было мало, а я не настолько плохо себя чувствовал. Эдику дали полный баллон и поставили на 2 литра в минуту. Боялись, сможет ли он самостоятельно спускаться по перилам, но все обошлось--хотя и очень медленно, но он шел сам.
Он часто останавливался, просил переодеть его или поправить снаряжение, говорил что-то не всегда понятное. Я спускался последним, наблюдая за ним сверху; при длительных остановках я садился на какую-нибудь полочку и дремал по нескольку минут, пока Эдик и Сережа не освобождали мне следующую веревку. Шлось легко: все-таки вниз, в тепло, к тому же без груза и при хорошей погоде. А на солнце даже приятно, только клонило в сон--вторые сутки на ногах, да и ночь перед восхождением я почти не спал.
Когда Эдик миновал острые'снежные гребешки, где даже перила в случае срыва не спасут от травмы, мы облегченно вздохнули. В IV лагере не задерживались, чтобы успеть в лагерь III засветло. Я успел, обогнав Эдика, пока он отдыхал на 8250. Он пришел, видимо, поздно. Когда--точно не знаю, так как я уже спал, дорвавшись наконец до этого великолепного занятия после 2 дней и 1 ночи непрерывной работы. По дороге встретились с двойкой Валиев--Хрищатый и как могли передали ей свой опыт восхождения. Казбек, в свою очередь, отдал Эдику отличные варежки из собачьей шерсти.
К утру 6 мая Эдик чувствовал себя уже значительно лучше. Меньше стонал, не просил капризным голосом: "Миша, погрей мне этот пальчик". Стало приходить сознание всего происшедшего, а может быть, и своей роли в этой драме.
Большое впечатление произвел на меня своим поведением Сережа Бершов. Он постоянно опекал Эдика, буквально нянчился с ним, как с ребенком, одевал и раздевал, кормил, выводил из палатки, выполнял все капризы. Я так не смог бы.
Теперь, в сотый раз пытаясь разобраться в происшедшем, я спрашиваю себя: где, когда и кто должен был изменить ход событий? То, что случилось с первой двойкой, в корне противоречит формальным нормам и самому духу советского альпинизма. Неподготовленная база, работа в одиночку, рывок на пределе сил, на грани между здравым смыслом и авантюризмом. Отсутствие привычной и столь милой нам 100%-ной гарантии успеха. Что это? Наш просчет? Или все можно списать на невезение, на объективные трудности. Хочется надеяться на последнее. Но в дальнейшем хотелось бы участвовать в более правильных восхождениях.
285
Николай Черный
Высотная наша работа
Установка лагеря I
24.03.82.
Вышли из базового лагеря в 5.30. Рюкзаки тяжелые, к тому же у меня крайне неудобный груз -- 2 вязанки маркировочных флажков, насаженных на бамбуковые прутья метровой длины. Их по нашему заказу нарубили и доставили снизу. С нами вместе идут шерпы с грузом, который они должны доставить в промежуточный лагерь.
Нижняя часть ледопада обработана достаточно хорошо и не вызывает каких-либо затруднений. Верхняя часть гораздо сложнее, на ней в самом сложном месте пока висит только веревка, лестницы еще не повесили.
Первым по веревке пошел Володя Шопин, как знаток этого участка (он и Володя Балыбердин обрабатывали его несколько дней назад). За ним начинаю двигаться я.
После стенки дорога проще, и к 12 часам пришли в промежуточный лагерь. Здесь уже стоит одна палатка.
25.03.82. Первая половина пути по Западному цирку проходит под склонами Нупцзе.
Все время тщательно прощупываем снег перед собой -- опасаемся скрытых трещин. Через каждые 100--200 м устанавливаем маркировочные флажки. Снег твердый, сначала приходится пробивать дырку ледорубом, а затем в нее устанавливать древко флажка.
Ледник плавно поднимается вверх. Довольно часто отдыхаем -- сказывается недостаточная акклиматизация и тяжелые рюкзаки. Часа через 2 трещины кончаются и видна морена у правого борта ледника, непосредственно под нашим маршрутом, где и будет установлен лагерь I.
Чем выше мы поднимаемся, тем плотнее становится снег, сказываются сильные ветры. Последний участок подъема на морену представляет собой голый лед, местами переметенный снегом. По мере приближения к месту лагеря I все чаще попадаются остатки предыдущих экспедиций.
Для многих место лагеря I было традиционным: здесь мы нашли сразу штук 20 ледовых крючьев и собрали довольно приличную кучу продуктов. В лагере I должна стоять палатка "Зима". Это большой купол с центральным колом; палатка имеет дно и один выход, одновременно в ней с комфортом могут разместиться человек 8--10.
Часа 1,5 выравнивали под нее площадку на покатой поверхности ледника. Но так как снегу и камней было мало, а лед рубился исключительно плохо, то площадка так и осталась чуть-чуть наклонной к середине ледника. Ветер все время усиливался, палатку крепили очень тщательно. Сегодня у нас царский ужин: к нашим продуктам, которые уже порядком приелись, добавилась болгарская брынза, датская ветчина, клубничный джем неизвестного происхождения; все это сдабривалось острым итальянским соусом. Рассказ о нашем ужине, переданный по радио на базу, произвел там впечатление. Повар Володя Воскобойников просит принести ему сверху найденную нами большую 3-литровую банку итальянского соуса к спагетти.