Странный это был роман — встречи в гостиницах, постоянный недосып, усталость и счастье от того, что он рядом, что есть плечо, на которое можно опереться, протянутая рука, готовая предложить любую помощь.
Збышек помогал чинить автобус нашему водителю, настраивать вечно капризничавшую аппаратуру, что-то налаживать перед концертом, он стал настоящим участником нашей бедовой труппы.
А потому лучше всех понимал сложности моей кочевой жизни. Лучше мамы и бабушки, ведь они только слышали мои бодрые рассказы о выступлениях, юмористические повествования о сломавшемся стареньком драндулете, который только по недоразумению называли автобусом, о постоянных переездах и прочем.
Збышек был знаком с другим бытом — невозможностью нормально питаться, тараканами в захудалых гостиницах, сквозняками на сцене и за кулисами, вечно ломающимся транспортом, отсутствием нормальных условий для жизни.
Но он видел, что я счастлива от самого выхода на сцену, счастлива, когда могу петь, счастлива, невзирая на усталость и кочевую неустроенность. И Збышек поддерживал меня. Просто прижимал к себе и гладил по волосам, позволяя выплакаться всласть. Женщине иногда нужно просто дать выплакаться, это даже лучше букета цветов, хотя цветы тоже были всегда.
Збышек, мой Збышек — вот кто лучше всех понимал, что именно мне нужно. Главное — мне нужно петь.
— Збышек, зачем я тебе такая?
Он в ответ смотрит спокойно:
— Какая?
В Италии уже начался бы скандал, со Збышеком он просто невозможен.
Как объяснить, какая именно? Я пытаюсь:
— Неустроенная.
— Неустроенная не ты, а твой быт. Устроим.
Я не сдаюсь:
— Но ты так устаешь…
— Ты еще сильней. К тому же я мужчина, должен брать на себя самое тяжелое.
— Я устаю по своей воле.
— А я не по своей?
Это смешно, потому что его действительно никто не заставлял мотаться в единственный выходной по всей Польше, чтобы погладить по голове ревущую дылду, мечтающую стать настоящей певицей.
— Анечка, ты должна петь. Тебе Богом дан голос, который нельзя не дарить людям.
Если бы он знал, насколько эти слова совпадали с моими желаниями!
Вернее, Збышек знал и делал все, чтобы я не отступила от своей мечты, не бросила самое нужное мне самой занятие.
Иногда я думаю, смогла бы выдержать все неурядицы, трудности цыганского быта провинциальной артистки эстрады без помощи Збышека, и понимаю, что еще неизвестно, что было бы, не гладь он меня еженедельно по голове.
Збышек официально числился в моих женихах. Бабушка осторожно интересовалась, как долго это будет продолжаться, ведь мне много лет. Она права, мне исполнилось тридцать, а о свадьбе мы не говорили. У меня было любимое пение и любимый надежный Збышек. Что дальше? Если честно, то я, как страус, прятала голову в песок, втайне надеясь, что что-то изменится само собой.
А потом была трагедия, и в Болонью вместе с мамой прилетел Збышек. Взял отпуск за свой счет, деньги у друзей в долг и примчался спасать развалину, с трудом собранную из частей. Вернее, тогда еще не собранную.
Гипс от ушей до пяток, невозможность не просто что-то делать самой, но и частичная потеря памяти, боль и отчаянье… Однажды я не выдержала:
— Збышек, зачем я тебе такая?
— Анечка, ты уже задавала этот вопрос.
— Нет, тогда я была хотя бы здорова. Неустроенна, но здорова. А сейчас я колода в гипсе и неизвестно, что дальше.
— А дальше нужно сделать все, чтобы из этого гипса выбраться и вернуться к нормальной жизни. Только врачи правы — не торопи события.
— Збышек, неизвестно, сколько я буду вот так лежать и смогу ли вернуться к прежней жизни.
Я не успела спросить еще раз «зачем я тебе?», он просто взял мою здоровую руку в свою, а пальцы легко коснулись волос на голове:
— Анечка, ты сумеешь победить болезнь, нужно только быть мужественной. Я помогу.
— Ты не обязан.
— А разве все нужно делать только по обязанности?
Вот и все, дальше и дольше обсуждать нечего. Я рядом, я помогу, а ты постарайся, и все получится.
Для себя я решила, что сделаю все, вытерплю любую боль и любые мучения, чтобы встать на ноги, а потом…. Потом поблагодарю Збышека и отпущу, как бы мне самой ни было тяжело это делать. Он вовсе не обязан жить рядом с развалиной, которой я стану, даже избавившись от гипса.
Боже мой, сколько же проблем и трудностей я создала маме и Збышеку! Но мама родной человек, который никогда не оставит свою дочь в беде, а Збышек?.. Что держало его не просто рядом, но заставляло активно помогать, причем делать это неброско, никому не приходило в голову замечать помощь Збышека.
Полтора года больничных палат, полтора года запаха лекарств, белых халатов и боли, постоянной, временами невыносимой… Но даже боль была не самым страшным, куда страшней неопределенность, пока не снят гипс, никто не мог сказать, удалось ли собрать позвоночник, смогу ли я двигаться, не останусь ли навсегда лежачей сломанной куклой.
А если так, что тогда? Тогда Збышека просто прогоню, наговорю гадостей, скажу, что он мне надоел, что я… например, влюбилась в кого-то из врачей! Да, скажу, что люблю другого, это просто вынудит Збышека уйти.
Если честно, я попыталась сделать даже такую глупость. Левая рука не двигалась, нога тоже, они не желали подчиняться и грозили навсегда остаться мертвыми. От боли слезы из глаз градом, но толка никакого. Казалось, это навсегда…
И вот тогда я решилась:
— Збышек, оставь меня. Я буду жить своей жизнью, а ты живи своей…
Неизвестно каких бы еще глупостей я наговорила, но замолчала под его взглядом.
— Хорошо, Аня, но только сначала встань на ноги. Когда справишься, поговорим.
Я плакала, в тот день я долго и горько плакала, но так, чтобы Збышек этого не видел.
Никогда не рассказывала ему об этом. Почему-то было очень обидно и горько. Странно, чего я ждала, попросив Збышека оставить меня и жить своей жизнью? Что было бы, согласись он с таким моим предложением прямо сейчас? Если бы он ушел, я не сумела бы встать на ноги.
Збышек не ушел, но он… согласился сделать это, когда я встану? До чего же это было горько! Неужели он рядом, только потому что я изуродована?!
Как он почувствовал мое настроение, не знаю, наверное, подсказало сердце.
— Анечка, я не заставляю тебя быть со мной, ты вольна выбирать. Но прими помощь, которую я могу дать. Просто прими, не считая себя чем-то обязанной.
И снова я рыдала, теперь уже от счастья. Отняв у меня возможность жить нормальной жизнью, судьба щедро компенсировала потерю тем, что Збышек рядом.
— Пожалуйста, не смотри, когда меня перевязывают. Пожалуйста, не смотри на меня по утрам, пока мама не приведет меня в порядок. Я страшная…
— А зачем ты мне нужна приукрашенная? Я люблю тебя такой, какая ты есть.
— Збышек, я стесняюсь…
— Представь, что я доктор. Или санитар.
— Я и врачей стесняюсь, и санитаров тоже. Знаешь, каково это — подставлять свое изуродованное тело под взгляды чужих?
— Тогда представь себе, что это не ты, это сломанная кукла, которую ты должна своей волей поднять.
Господи, какое счастье, что рядом со мной в такие трудные дни оказались заботливая мама, умница Збышек и множество понимающих и желающих мне выздоровления людей!
Разве я могла бы справиться сама, без их помощи и поддержки.
— Анечка, тебе снова масса телеграмм и писем поддержки.
А потом переезд из больницы в квартиру. Неужели, чтобы получить хотя бы временное жилье, нужно было переломать все, что только возможно в автокатастрофе, и получить европейскую известность? Тогда лучше ютиться на съемных квартирках.
На этой выделенной «героине борьбы с переломами» квартире лекарствами пахло уже только моими собственными. Но тело все равно не слушалось, несмотря на долгие часы занятий. Збышек тогда превратил комнату в подобие гимнастического зала лечебной физкультуры. Всюду приспособления для гимнастики, поручни… И телевизор.
— Хватит валяться без дела, пиши книгу и смотри новости.
Первое время от телепрограмм только слезы на глазах — Анну Герман забыли, в эфире моих записей не было.
Збышек спокойно жмет плечами:
— Анечка, невозможно же годами крутить твою «Эвридику»? Встанешь, запишешь новые, тогда и покажут.
А потом он притащил пианино, конечно, не купил, на это не было денег, мы обросли долгами, просто взял напрокат. И поставил во второй комнате как приманку:
— Научишься ходить, сможешь для начала играть дома.
Я смогла, но видно перестаралась в своей попытке «стать как все», позвоночник не выдержал нагрузок, последовали недели неподвижности, пусть без гипса, но все же неподвижности.
Отчаянье просто захлестывало… Мама поддерживала, как могла. А Збышек?
— Анечка, врачи все время твердили, что в твоем случае торопиться нельзя, только навредишь. Придется потерпеть. Лежи, пиши книгу, придет твое время вставать.
— Я хочу петь! Збышек, это не жизнь — лежа бревном.
— Пиши книгу, пиши музыку.
— Как?!
Книгу я еще могла писать хотя бы по чуть-чуть, правая рука действовала, а музыку?
На следующий день рядом со мной стоял магнитофон.
— Анечка, напой родившуюся в голове мелодию, потом обработаешь.
— Збышек!
Такое мог придумать только он — технарь с душой лирика.
И вдруг…
Я уже ходила, пусть держась за поручни и натянутые по всей квартире веревки, но сама.
Мама уехала во Вроцлав, потому что серьезно больна бабушка. Привозить второго инвалида в крошечную квартирку просто некуда, мамочке приходилось разрываться на двоих, потому как только я стала вставать, чтобы хоть в туалет сходить самостоятельно, она спешила к бабушке, тоже сидевшей в инвалидном кресле.
Збышек чем-то доволен, премию получил, не иначе. В руках букет…
— Чему ты так радуешься?
— Я женюсь.
Вот и все, мир рухнул еще раз, свет померк. Каким-то чудом я осталась на ногах и даже сумела выдавить подобие улыбки.
А чего я ждала? Сама же твердила, что как только встану на ноги, так отпущу его на все четыре стороны, что он свободен, как птица, хватит молодому, красивому мужчине возиться с развалиной. Он соглашался решить вопрос, как только я буду на ногах.
Я удержалась на них, правда, с помощью все тех же веревок.
— Поздравляю. На ком?
Конечно, хорошо бы еще добавить, что мы останемся друзьями, хотя это его ни к чему не обязывает, что я безмерно благодарна за помощь и когда-нибудь обязательно отблагодарю… Я не успела сказать все эти глупости, потому что услышала в ответ:
— Как на ком? На тебе. Ты просто не имеешь морального права отказать мне в своей руке. Ты обещала все решить, когда встанешь на ноги.
Вот теперь меня пришлось поддерживать…
— Збы-ышек…
— Ну что за плакса! Я думал, ты уже вылила все слезы.
Он снова гладил меня по голове, касаясь осторожно-осторожно, потому что я все еще сломанная кукла, хрупкая статуэтка, у которой кости на гвоздях и на геле нет живого места от ран и шрамов.
Спрашивать, зачем я ему такая, глупо…
А свадьба у нас была скромная. Просто расписались во время отдыха в Закопане после двенадцати лет знакомства. Ни к чему торжественные речи, звон бокалов, пышное торжество. Збышек доказал свою любовь, столько лет помогая мне, хотя ничего не доказывал. Он просто был рядом, был плечом, на которое я могла опереться, протянутой рукой, рядом, несмотря ни на что. Збышек ничего не требовал взамен ни тогда, ни сейчас. Мне плохо и тяжело, и он снова рядом, всегда рядом.
После аварии прошло много лет, собранные заново кости срослись, хотя здоровой в обычном смысле этого слова я не стала. И, наверное, только врачи и Збышек понимали, каково мне, как достается и по сей день каждое движение.
Маму я старалась не расстраивать, она помогала мне, когда я ничего не могла сама, но она тоже имеет право на нормальную жизнь, потому вечно держать при себе нельзя. К тому же больна бабушка, мама вернулась во Вроцлав, где на деньги, которые (наконец-то!) прислали итальянцы, я исполнила свою мечту — купила им с бабушкой квартиру. Достойную, впервые собственную, хотя и заработанную таким трудом.
Мы со Збышеком мечтали о своем доме, пусть маленьком, но таком, чтобы и у меня, и у него была возможность работать. Збышек многие расчеты проводил дома, я понимала, как это трудно — что-то рассчитывать, когда рядом кто-то распевается или репетирует.
Когда нашелся домик и потребовалось купить квартиры каждому из жильцов, они запросили так много, что мы пришли в отчаянье.
— Анечка, может, поищем другой?
Нет уж, теперь моя очередь!
— Я заработаю, Збышек, нужно только побольше гастролировать.
— Но это трудно для тебя.
— В жизни все трудно, а для меня тем более.
— По я не смогу ни ездить с тобой, ни приезжать в выходной.
Да уж, этого он не мог, я гастролировала за пределами Польши.
— Ничего, есть же телефон.
— Который ты не любишь.
— Збышек, вот купим дом, и я успокоюсь. Снаряд дважды в одно место не падает, теперь все гастроли должны быть удачными.
Они были удачными, и дом мы купили. Переезжали легко, вернее, для меня легко. Збышек просто отправил нас погулять к друзьям, а вернулись мы в новый дом.
Збышек… он всегда такой. Мама радовалась:
— Умру спокойно, потому что знаю: ты за ним как за каменной стеной.
За каменной стеной — так говорят в Советском Союзе. Правильно, со Збигневом рядом спокойно и надежно, только стена эта особая — она не прячет меня от мира, не заслоняет, лишь ограждает, в чем может, от неприятностей, от сложностей, от трудностей, защищает. Иногда даже от самой себя.
Збышек не во всем может меня оградить. Бабушка права, главное, чем наградил меня Бог — голос и Збигнев, без него я не только не встала бы на ноги, но и просто не состоялась. Без Збигнева Тухольского не было бы Анны Герман, я могла сдаться еще тогда, во время бесконечных поездок по городам и весям Польши с труппой Скомпского.
Просто вышла бы замуж за кого-то другого, и закончилась моя актерская карьера. Пела бы дома во время застолий и вспоминала холодный автобус в сугробах и сквозняки на сцене. Збышек поддержал, не позволил облегчить себе жизнь, не позволил отступить.
Конечно, певицей я стала сама, и на ноги встала тоже сама, Збышек не мог этого сделать за меня. Но он не позволил не стать певицей и остаться лежать бревном тоже не позволил. Это так важно, когда тебе не просто протягивают руку помощи, не просто поддерживают под локоть, чтобы не оступилась, не просто подставляют плечо для того, чтобы оперлась, а не позволяют остаться на месте, отступить, спасовать. Иногда такое важней самой поддержки.
Как бы ни была велика заслуга моей мамочки и врачей, вложивших в мое восстановление безумно много сил и времени, роль у Збышека особая. Он поддерживал и подталкивал, все время вел себя так, словно иначе и быть не может, словно я не имею права остаться инвалидом или бросить петь.
Как за такое можно отблагодарить? Любовью. Но любовью не благодарят, я его просто люблю, как свое второе «я», свою половину. Все лучшее во мне от бабушки и от Збышека.
И сейчас, на краю, я не боюсь оставить на него Збышека-маленького, знаю, старший справится, он воспитает сына таким, каким мы бы воспитали его вместе.
Збышека-младшего судьба подарила нам не скоро и скоро одновременно — через три года после свадьбы и когда мне шел сороковой год.
Все твердили:
— Ты с ума сошла! В твоем состоянии в тридцать девять лет рожать?!
А я решила, что буду рожать, чего бы это ни стоило. Сейчас хорошая медицина, если уж собрали из кусков, то родить ребенка помогут. Семья становится семьей, только когда в ней появляются дети.
Збышек радость для нас с первой минуты.
Но он, в отличие от папы, не любит, когда я пою. Может, наслушался еще до своего рождения, потому что, будучи беременной, я продолжала гастролировать (а как же иначе?). Мало того, в год его рождения у меня состоялись большие гастроли в Советском Союзе, концерты в Москве, Ленинграде, Минске, ездила по Волге, записывала новые песни, снималась на телевидении. Потом ездила с концертами по Польше, участвовала в фестивале в Зеленой Гуре.