- Полторы сотни воев потерял я убитыми, - сокрушался он, - а покалеченных и того больше. До самой темноты мёртвых и раненых из рва вытаскивали.
- А ты думал, черниговцы рати с нами убоятся? - проворчал Всеволод, делая попытку подняться с ложа. - Иль полагал, что черниговцы в сече сущие младенцы?
Подоспевшие лекарь и слуга убедили Всеволода покуда не подниматься.
- Не забывай, брат, кто княжил в Чернигове до меня, - морщась от боли в висках, продолжил Всеволод. - Святослав сделал из черниговцев отменных воителей и град свой укрепил лучше некуда, рвы глубоки, стены высоки и прочны.
- Да уж, - отозвался Изяслав, - не пожалел брат наш дубовых брёвен для стен и башен черниговских. В крепостном строительстве он всегда был изощрён.
Он заговорил было о том, что завтра нужно сделать передышку: похоронить убитых, исправить поломанные лестницы, сколотить новый навес и таран. Однако Всеволод был решительно против всякого промедления.
- С самого раннего утра надо на приступ идти. Медлить нельзя. Коль нагрянут Олег с Борисом, то окажемся мы меж двух огней.
- К завтрему ты от раны не оправишься, брат.
- Владимир за меня промыслит, - стоял на своём Всеволод. - Я на него полагаюсь как на самого себя.
Но и следующий день не принёс успеха осаждающим. Черниговцы забрасывали их горшками с горящей смолой, лили со стен крутой кипяток, поражали стрелами. Дабы враги не запалили деревянные стены и башни Чернигова, осаждённые постоянно поливали их водой или вывешивали на заборолах сырые кожи.
В отчаянных штурмах прошло несколько дней.
Надежды Изяслава и Всеволода, что им удастся взять город без долгой осады, таяли.
Но наконец долгожданное свершилось. Смолянам удалось выбить черниговцев с воротной башни. Чтобы развить успех, все прочие полки осаждающих устремились на штурм восточной стены. Стена была преодолена, и битва перекинулась в город. Однако торжество осаждающих было недолгим: на узких улицах они но могли использовать своё численное превосходство. Черниговцы с мужеством отчаяния защищали каждый переулок, каждый дом. Битва продолжалась весь день и всю ночь.
Осаждающие ценой невероятных усилий захватили полгорода, но до полной победы было ещё далеко.
Изяслава ранило стрелой в ногу. Дружинники вынесли его в безопасное место, живо разыскали лекаря. Вместе с лекарем пришёл Всеволод, узнавший о ранении брата.
Лекарь уже извлёк стрелу из раны и был занят тем, что пытался остановить кровь, когда перед Изяславом, сидевшим прямо на земле у стены какого-то дома, появился Коснячко.
- Что хочу сказать, княже, - утирая пот со лба, сказал воевода. - Эдак мы половину войска в Чернигове покладем, а ведь ещё придётся с князьями-изгоями сражаться. И грядущая сеча, полагаю, будет пострашнее нынешней.
- Ты это к чему? - морщась от боли, произнёс Изяслав. - Не останавливаться же на полпути.
- Завершать, конечно, надо, княже, - продолжил Коснячко, - токмо я предлагаю не губить понапрасну воинов и одолеть черниговцев огнём. Ветер сегодня дует нам в спину, коль запалить несколько домов, то огонь живо по всему Предгородью распространится, черниговцам ничего не останется, как в детинце спасаться. Верное дело говорю, княже.
При этом Коснячко старался не встречаться глазами со Всеволодом, поскольку знал: в случае победы Чернигов тому достанется. Всеволод нахмурил брови, ему совсем не хотелось получать во владение выжженный город.
Однако Изяслав даже не стал спрашивать мнение брата.
- Поджигай! - рявкнул он. - Да не жалей огня, воевода. Пущай град этот проклятый уйдёт на небеса вместе с дымом!
Чернигов запылал. Море огня, разлившееся по обеим берегам Стрижени, поглотило плотно застроенные кварталы ремесленников и купцов. Кое-где загорелась и внешняя крепостная стена, на которую падали раскалённые головешки и разносимые ветром горящие клочья, оставшиеся от домашнего скарба.
Защитники вместе с семьями бежали во Внутренний город, представлявший собой тройную крепость на холме. Это был собственно детинец, где возвышались главные храмы Чернигова и стоял княжеский дворец. С севера к детинцу примыкал Окольный град, застроенный хоромами бояр и имевший стену, отделявшую его от Предгородья. С запада с детинцем соседствовал Третьяк, - третья крепость - также обнесённый бревенчатой стеной с башнями. На Третьяке был всего один храм, еле заметный среди высоких боярских теремов.
Помимо вала и стен крепость на холме была защищена широким рвом, наполненным водой из Стрижени, поэтому огонь не перекинулся на Верхний город.
Стоя на площадке высокой бревенчатой башни, укрытой кровлей, как шлемом, черниговские воеводы глядели через бойницы на разгул огненной стихии и не громко переговаривались:
- Совсем осатанели братья Ярославичи! Хотят начисто уничтожить славный град Чернигов.
- До чего дожили! Русские князья Чернигов жгут!
- Святослав-то небось в гробу переворачивается.
- Где же Олег с Борисом?
Последний вопрос предназначался Веремуду, который был душой всей обороны.
Веремуд ответил с твёрдым убеждением в голосе:
- Придут. И отомстят лютой местью дядьям своим за содеянное. Помяните моё слово, бояре.
* * *
Черниговские ковуи откликнулись на призыв Олега встать под его знамёна, дабы отстоять Чернигов для потомков Святослава Ярославича: он никогда не обделял их предводителей почестями и военной добычей. В войске Святослава ковуи участвовали во многих походах, тогда-то они и пригляделись к Олегу и Борису.
Ковуями русичи называли ясов, некогда пленённых Ярославом Мудрым и Мстиславом Храбрым во времена кубанских походов. Всех их вместе с семьями Мстислав Храбрый, тогдашний властитель Чернигова, расселил в обширной лесостепи в междуречье Сейма и Остра. Таким образом ковуи служили щитом для черниговских земель от набегов из Степи наподобие киевских торков и берендеев, расселённых вдоль пограничной реки Рось.
Ковуи выставили полторы тысячи всадников.
В Посемье Олегу и Борису удалось набрать пять тысяч пеших ратников. Это были в основном смерды и ремесленники из городов, вооружение которых состояло из топоров на длинной рукоятке, копий с широким наконечником и коротких засапожных ножей. Лишь немногие имели щиты, кольчуги и шлемы. Успешный набор объяснялся просто: Борис сразу выдавал ратникам плату по гривне на человека, обещая в случае победы над дядьями ещё по две гривны. За погибших их деньги могли получить родственники.
Во главе пяти тысяч пехоты и трёх с половиной тысяч конницы Олег и Борис устремились к Чернигову с юга, где степное раздолье позволяло войску двигаться скорым маршем, развернувшись в боевой порядок. Такой тактики всегда придерживались половцы.
Поскольку Олег и Борис повсюду на своём пути продолжали сыпать деньгами, призывая смердов и боярскую челядь в своё войско, слух об их щедрости распространялся по городам и весям с неимоверной быстротой. Кое-где вольные смерды снимались с места целыми деревнями и, вооружившись чем попало, спешили встать под стяги князей-изгоев.
До рати, осаждавшей Чернигов, слух о войске Олега и Бориса докатился, перемешавшись с домыслами и кривотолками: будто у князей-изгоев в войске не меньше тридцати тысяч воинов. Будто к ним опять присоединились половцы, так что конницы у них около десяти тысяч.
- Что делать будем, брат? - оробел Изяслав.
- Надо немедля выступать навстречу, - не раздумывая, сказал Всеволод. - Коль встретим изгоев здесь у Чернигова, боюсь, не одолеем. Черниговцы к ним на помощь из-за стен выйдут, и окажемся мы как мясо в котле между огнём и крышкой.
Изяслав не стал спорить, хотя первым его желанием было спешно отступить в Киев, чтобы там дождаться зимы. И потом продолжить войну с ретивыми племянниками, когда половцы уйдут на зимние стоянки.
Чтобы сбить с толку осаждённых, братья Ярославичи подняли войско посреди ночи и, соблюдая тишину, двинулись к переправе.
За Десной расстилались холмистые равнины, местами пересечённые маленькими речками и глубокими оврагами. Лесные дубравы заступали путь войску, болотистые низины встречали ратников гомоном перелётных птиц, собравшихся в тёплые края.
Ранним октябрьским утром воинство Олега и Бориса после ночёвки оставило городок Уненеж. На первом же переходе у села Нежатина Нива князья-изгои наткнулись на полки Изяслава и Всеволода. Здесь, в тридцати верстах от Чернигова, две враждебные рати и изготовились к битве.
Борис, находившийся в головном отряде, ворвался в село, опрокинув и рассеяв торческую конницу, стоявшую заслоном возле крайних изб. Торки бежали столь стремительно, что оставили раненых и свой боевой стяг. Олег, полагая, что дядья попытаются отбить село обратно, подтянул к Нежатиной Ниве пешие и конные полки, развернув их так, что село оказалось у него в тылу.
Однако Изяслав и Всеволод не торопились начинать сражение, желая дать своему войску передышку поело утомительного перехода. Вдобавок они видели, что пехоты и конницы у князей-изгоев совсем не так много, как о том ходили слухи. Изяслав и Всеволод опасались, что где-то поблизости может скрываться половецкая орда, поэтому предпочли отступить от села, невдалеке от которого рос густой лес, и расположили полки на равнине, став спиной к извилистой речке Либуше.
- Пущай племянники думают, что мы робеем перед ними, - молвил Всеволод. - Надо вынудить их действовать опрометчиво.
- Не дай Бог, в том лесу половцы затаились иль Роман со своей дружиной, - обеспокоенно бормотал Изяслав, вглядываясь в лесную чащу, расцвеченную пурпурно-жёлтой осенней листвой. - Что-то больно храбро ведут себя изгои. Не иначе, чувствуют за собой крепкую силу.
- Потому и не следует нам на рожон лезть. Терпением да умением одолеем племянников, даст Бог.
Допросив пленных торков, Олег собрал военный совет.
- Против нас стоит шестнадцать тысяч пехоты да конницы шесть тысяч, - начал он. - Думаю, не совладать нам с такой силой. А посему предлагаю договариваться с дядьями миром. Полагаю, они, видя нашу решимость, не станут упорствовать и уступят нам Чернигов доброю волею.
Лишь Регнвальд согласился, прочие воеводы настаивали на сражении.
- Нельзя идти на попятный, княже, - говорил Гремысл. - Смерть Глеба, брата твоего, требует отмщения. Пехоты у нас, конечно, меньше, зато конница наша получше. Будем действовать наскоками и расстроим войско Ярославичей. Отец твой покойный многочисленности вражьей никогда не страшился. Вспомни битву с погаными на реке Сновь.
- Я другую битву помню, воевода, - мрачно промолвил Олег. - Битву на Альте и тоже с погаными. Тогда мы еле ноги унесли.
- О чем ты говоришь, брат! - не сдержался Борис. - Чтобы я стал просить Изяслава о мире, никогда не будет этого! Изяслав повинен в смерти моей матери, на нем кровь Глеба. Этого выродка я убью собственной рукой! Чего мы медлим? Пора трубить в трубы!
- Одумайся, брат, - возразил Олег. - Против нас стоит четыре князя. Из них двое, Владимир и Ярополк, воители отменные, ты сам это знаешь. Да и Всеволод Ярославич не робкого десятка. Без черниговцев сечу затевать нельзя.
- Вот именно, - хмуро вставил Регнвальд.
Однако Борис, опьянённый лёгкой победой над торками, ничего не желал слышать.
- Коль ты робеешь, - сказал он Олегу, - то будь в стороне и смотри только. Я один пойду на них. Сила войска не во множестве, но в храбрости.
Воеводы, воодушевлённые Борисом, дружной разноголосицей поддержали его бесстрашный порыв. Громче всех выступал за битву Гремысл и военачальник касожской дружины Албек.
- Будь по-вашему, други, - уступил Олег. - Я центр возглавлю. Тебе, Албек, правое крыло даю. Тебе, Борис, левое. И да поможет нам Господь!
Было 3 октября 1078 года.
Солнце ещё не дошло до зенита, когда со стороны Нежатиной Нивы по скошенным лугам и черным пажитям двинулись на рысях конные дружины. Среди частоколов копий грозно реяли стяги. На солнце блестели щиты и шлемы. Заметно отставая от конницы, серой массой двигалась пешая рать, длинные шеренги которой растянулись почти на полверсты. Дружинники Олега, сдерживая коней, гарцевали рядом с пехотой. Вместе с князем находился Гремысл с Глебовой дружиной. Всего в центральном полку находилось около семи с половиной тысяч пехоты и конницы.
У Албека на правом крыле было девятьсот касожских всадников и шестьсот конных ковуев. У Бориса на левом - восемьсот его дружинников и тысяча ковуев.
На другом конце обширной равнины у самой реки пришли в движение конные и пешие полки. Покачивались в такт движению пешцев поднятые кверху длинные копья, ярко алели овальные, заострённые книзу щиты, трепетали на ветру красные плащи всадников. Даже издали войско братьев Ярославичей выглядело грознее и внушительнее, нежели воинство их недругов.
В центре встал большой великокняжеский полк, в котором помимо киевлян были ещё туровцы и белгородцы. Перед полком Изяслава в челе боевого построения заняли место волыняне во главе с Ярополком Изяславичем. На правом крыле расположились переяславцы во главе со Всеволодом Ярославичем, там же - торки и берендеи. Левое крыло занял Владимир Всеволодович со своими смолянами.
Боевые трубы в полках братьев Ярославичей ещё не закончили свою перекличку, когда вражеская конница уже обрушилась на их фланги.
Смоленская дружина под натиском касогов подалась назад и смешалась с пешим смоленским полком. Стяг Владимира несколько раз падал наземь, но вновь и вновь вздымался над яростной круговертью из блистающих на солнце мечей, щитов и копий. Смоляне изо всех сил пытались сдержать касогов, но все же шаг за шагом отступали к топкому речному берегу, заросшему камышом.
Дружина Бориса сшиблась с конницей берендеев, рядом ковуи рубились с конниками-торками.
Олег, желая усилить атаку, повёл своих дружинников и Глебовых гридней на волынскую дружину Ярополка.
«Коль удастся опрокинуть Ярополкову дружину, то при отступлении волыняне неизменно смешаются с Изяславовым полком, - думал Олег. - А наша подоспевшая пехота загонит недругов в реку».
Однако волыняне стояли крепко, не уступая дружине в храбрости.
Олег сразил одного волынского дружинника, сбил с коня другого, ранил третьего… Вдруг перед ним мелькнул знакомый щит. В следующий миг Олег узнал Ярополка, белый конь которого скалил зубы.
Ярополк на миг задержал занесённый над головой меч: он тоже узнал Олега.
О чем подумал сын Изяслава в этот миг? Дрогнуло ли у него сердце при мысли, что он поднял меч на своего двоюродного брата?
Олег не заметил в глазах Ярополка ненависти и решил, что тот не станет с ним сражаться.
Но он ошибся. Ярополк ударил его мечом, целя в шею. Зазевавшийся Олег с трудом отбил опасный удар. Подоспевший на выручку Регнвальд сбоку нанёс сильный удар копьём в грудь Ярополку.
- Ворон считаешь, княже! - рявкнул Регнвальд ни Олега.
Тот, понукая коня, устремился к Ярополку, желал расквитаться, но князя заслонили телохранители. В схватке с его гриднями Олег получил две лёгкие раны, но и сам сумел ранить двоих. Сражавшийся рядом с Олегом Регнвальд изловчился поразить волынского воеводу.
Неизвестно, что послужило сигналом к бегству Ярополковой дружины, то ли гибель воеводы, то ли большое число убитых и ещё большее количество раненых, но вдруг разом все переменилось. Только что Олег видел перед собой щиты волынян и их сверкающие мечи. И вот уже мелькают разномастные крупы вражеских лошадей, развеваются длинные хвосты. Бегство волынян было стремительным. Сплочённая дружина Ярополка разлетелась, рассыпалась, подобно брызгам, по широкому полю. Гулкий топот сотен копыт заглушал торжествующие крики победителей.
«Теперь черед Изяслава! - Олег вглядывался вперёд, туда, где виднелось чёрное великокняжеское знамя. - Токмо бы Всеволод не разгадал наш замысел. Токмо бы касоги выстояли против смолян».
Киевская дружина устремилась на помощь волынянам, но внезапно очутилась между бегущими берендея ми и наступающей дружиной Олега. Берендеи в панике расстроили конные сотни киевлян, а за ними следом подобно вихрю нагрянула дружина Бориса. Киевляне оказались между двух огней. Изяслав сражался впереди своих гридней, совершенно не понимая, что происходит, куда надлежит пробиваться.