Пендрейк уставился на нее.
— Ты что, спятила? — спросил он. Внезапно он вышел из себя и крикнул: — Я подслушал, что вы говорили в тот вечер на своей встрече.
Выражение ее лица изменилось. Улыбка ее погасла.
— Какой встрече? — резко спросила она.
Когда он ответил ей, ее лицо стало озабоченным.
— Что ты услышал?
— Вы говорили что-то об изменениях, которые должны наступить. Что это значит? Изменения чего?
Выражение на ее лице снова изменилось. Озабоченность исчезла.
— Полагаю, что ты услышал не слишком много. Изменения в тебе. Больше я ничего тебе не скажу.
Он махнул ей рукой, словно падая в темноту.
— Ты же сказала мне это. Почему бы не рассказать мне больше?
Она снова стала веселой.
— Я ничего не рассказала тебе, — произнесла Анрелла.
Она подошла к мужу и снова обвила руки вокруг него и посмотрела прямо в его глаза внимательными, мудрыми, нежными и улыбающимися глазами. Потом продолжила: — Джим, изменения происходят быстрее, когда ты в состоянии стресса, как сейчас, не так ли? — Она замолчала. — Ведь ты жил весело это время, верно, Джим? Два года в свое удовольствие.
Он был слишком разгневан, чтобы признать правоту этих слов. Он резко бросил:
— Если верить тому, что я слышал, то ты вовсе не жена мне.
— Да, мы позаботились, чтобы у тебя была спутница жизни, — согласилась она. — Ты должен признать — тебе это ничего не стоило. Если говорить откровенно, то тебе заплатили за это очень даже неплохо.
Ему, воспитанному в определенных моральных устоях, эти слова показались крайне оскорбительными.
— Я вовсе не какой-то там альфонс! — резко бросил он, повернулся и вышел из комнаты.
Он считал, что между ними все кончено.
Ночью, когда они легли спать, Анрелла сказала:
— Возможно, мы пробудем здесь несколько месяцев. Неужели ты собираешься сердиться на меня все это время?
Пендрейк обернулся и посмотрел на нее, лежавшую на соседней кровати, такой же, как у него. Он резко переспросил:
— Несколько месяцев? — Он ощущал разочарование. Конечно, ведь должен наступить момент, когда заключение закончится — и она знала, по какой причине это произойдет. Он с трудом заставил себя успокоиться. — Ты ничего не хочешь мне сообщить? — спросил он.
— Нет.
— Но ты ведь хочешь играть хозяйку дома все это время?
— Как всегда.
Он покачал головой, но он не сумел заставить себя выйти из себя, и поэтому этот жест не показывал полного отказа от нее.
— Я подумаю над этим, — сказал он, растягивая слова, — но, наверное, ты знаешь, что мужчина не способен просто сидеть сложа руки в подобного рода ситуации. По крайней мере это касается меня.
— Делай, что считаешь нужным, — последовал ответ, — но только не дуйся.
Он с грустью посмотрел на нее.
— Если я поддамся этой мысли, — продолжил Пендрейк, — то просто стану еще одним поедателем лотоса. Я с легкостью смогу проспать дни и недели, утонув в сексуальной идиллии.
— Это не самое худшее из того, что есть на свете, — она тихо рассмеялась. — Не так ли?
— Так говорит лотос, — заметил он. — А как насчет моей настоящей жены?
Ее щеки слегка порозовели. Когда она заговорила, в ее голосе прозвучали едва различимые оборонительные нотки.
— Я не решалась вступить с тобой в эти отношения, пока мы не установили, что вы последние несколько лет не жили вместе. — Потом она добавила: — Мне кажется, твоя жена решилась на возобновление брака, но пока что этого не случилось.
Пендрейк, который задал этот вопрос без особого энтузиазма (та — другая жизнь — казалась ему такой далекой) снова посмотрел на Анреллу. К ней вернулось ее беззаботное веселое настроение — она снова улыбалась.
Лето протекало, как в какой-то спячке. А он становился все беспокойнее, что, впрочем, не было для него удивительным. Но только с первыми признаками осени Пендрейк наконец-то принял решение, что пришла пора просыпаться.
Глава 9
Пендрейк ощупывал булыжник. Он так старался вести себя как можно естественнее, что его рука дрожала. Все сильнее в нем нарастала тревога, усиливался страх, что он может выдать себя. Он растянулся на бархатной травке в окружении семи женщин-охранников.
Булыжник имел два дюйма в диаметре — два дюйма лежавшего неподвижно камня. И однако в этой крошечной массе заключалось столько его надежд, что на какое-то время его охватил страх. Постепенно, однако, он успокоился и стал дожидаться появления двух мальчиков. С тех пор, как в школе с начала сентября начались занятия, каждое воскресение он слышал их звонкие голоса в это время дня, доносившиеся из-за деревьев, скрывающих от его взгляда железную ограду, охватывающую поместье, которое стало его местом заключения.
Деревья и ограда отделяли его от мальчишек, как и от остального мира. Он и представить себе не мог, что для побега потребуется тщательная проработка плана и ему придется в бездействии ждать два долгих месяца. Все это время он уже перестал задавать себе вопрос, почему никто так и не появился здесь из офиса, чтобы навести справки о нем — несомненно, управление фирмой передано кому-то другому. Он полностью прекратил попытки серьезно поговорить с Анреллой — она сама этого избегала.
Да уж, ситуация была не из простых. Через несколько минут будут мимо проходить мальчишки со своими рыболовными удочками, направляясь к глубоким заводям дальше вверх по реке. И он мог надеяться только на свой… А, что это?
Он вдруг с напряжением осознал, что это какие-то звуки, едва различимые издалека обертоны детского смеха.
Вот и пришло его время.
Пендрейк лежал неподвижно, прикидывая, какими шансами он располагает. Две женщины развалились на земле в дюжине футах справа от него. Еще три женщины лежали в восьми футах слева от него и несколько сзади.
Он не собирался недооценивать их способности. Пендрейк не сомневался, что назначенные охранять его агенты достаточно сильны, чтобы справиться с обычным мужчиной. Из оставшихся двух охранниц одна стояла прямо за ним на расстоянии около восьми футов. Последняя маячила примерно в шести футах впереди, между ним и высокими деревьями, скрывавшими ограду, за которой будут проходить мальчики. Дымчато-серые глаза ее казались тупыми и сонными, словно мысли этой амазонки витали где-то в заоблачных далях. Пендрейк имел на этот счет другое мнение. Она была машиной Джефферсона Дейлса и представляла для него самую значительную опасность.
Мешанина звуков, сопровождающих мальчишек, приближалась.
Пендрейк почувствовал, как забился быстрее пульс в висках, когда с подчеркнутой уверенностью сунул руку в карман и медленно вытащил стеклянный кристалл. Он держал в пальцах эту небольшую вещицу, давая лучам солнца заискриться огоньками под гранями кристалла. Когда Пендрейк подбросил его в воздух, тот сверкнул ярким светом. Он поймал его и оборвал ослепительное свечение, шестым чувством уже понимая, что за ним наблюдают охранницы, правда, ни о чем не подозревая. Трижды подбрасывал Пендрейк стеклянный шар на метр в воздух, после чего, словно внезапно ему надоело это баловство, он бросил его на землю на расстоянии руки от себя, и кристалл остался лежать там, сверкая на солнце — самый яркий предмет поблизости от него.
Он очень много думал об этом стеклянном кристалле. Было ясно, что никто из охранниц не может постоянно следить за ним. Из семи по крайней мере три, как он предполагал, уж точно наблюдают за ним. Когда он начнет наконец действовать, даже этим трем придется взглянуть дважды: отраженные от кристалла блики попадут в глаза охранницам и исказят картину того, что же на самом деле он делает.
Так представлялось в теории… а мальчишки все ближе и ближе.
Их голоса то доносились, то пропадали — радостный лепет. Вот один из мальчиков хвастается чем-то и они оба соглашаются с этим, потом один говорит другому повелительным тоном, а теперь уже болтают оба одновременно. Не представлялось возможным определить, сколько их там было. Но они существовали — эти настоящие мальчишки, и их присутствие было необходимым условием успешного осуществления его плана бегства.
Пендрейк вытащил из левого кармана пиджака книгу, медленно открыл ее, но не на каком-то отмеченном ранее месте, а как бы ища нужную страницу. Он тянул время, предоставляя женщинам еще несколько секунд, чтобы они поверили в то, что он сейчас займется совершенно обычным делом — чтением книги. Он выждал еще немного. А потом положил книгу на траву так, что ее верхний край соприкоснулся с булыжником.
После этого он раскрыл книгу на закладке — ею была вырванная из записной книжки страница. Для охранниц это письмо должно было выглядеть точно так, как два десятка листов белой бумаги, использованные им для пометок, которые он делал в течение последних двух месяцев. Помимо всего прочего, этот лист был чист.
Несмотря на решимость покончить со своим невыносимым заключением, он не собирался обращаться к властям — что он может сообщить им? Пока он не узнает, что кроется за всем этим проклятым делом, проблему предстоит решать только ему одному. Когда он окажется на свободе, он уже сам сумеет по-своему управиться со всем. Он чувствовал, что способен на это.
Справа от него послышался шорох. Пендрейк не посмотрел туда, однако сердце его екнуло. Две женщины, от которых он не ждал никаких проблем, шевельнулись, подавая признаки жизни. Вот так незадача!
Но теперь нельзя медлить. Его вспотевшие пальцы коснулись послания на белом листке бумаги, после чего он сдвинул его через край книги на булыжник. И вот уже лист при помощи нескольких дюжин крошечных резинок был прикреплен к небольшому камню.
С воплем, чтобы напугать женщин, он вскочил на ноги и что было сил запустил булыжник с его белым шуршащим грузом в воздух.
У него не было времени, чтобы восстановить равновесие и защититься. Два тела одновременно набросились на него с разных сторон и отбросили его на десять метров. Пендрейк замер неподвижно на земле, голова пошла кругом после удара, но боли при этом он не испытывал. Он услышал, как предводительница, крупная женщина, стоя перед ним, резко отдавала команды:
— Карла, Мариан, Джейн — возвращайтесь в дом, возьмите джипы и отрежьте этих детей от города. Рода, пошевеливайся! Давай к воротам, откроешь их и выпустишь джип. Нэнси, мы с тобой перелезем через ограду и начнем преследовать этих мальчишек или же поищем послание. А ты, Оливия, останешься здесь с мистером Пендрейком.
Пендрейк слышал звук шагов удаляющихся охранниц. Он ждал. Пусть уйдут. Пусть Нэнси и предводительница успеют перелезть через ограду. Ну а потом… настанет вторая стадия его плана побега.
В конце второй минуты он начал стонать. Привстал и увидел, что женщина внимательно наблюдает за ним. Оливия была красивой, с тонкими губами, хотя и несколько широкой в кости. Она подошла поближе.
— Требуется помощь, мистер Пендрейк?
Мистер Пендрейк! Эти женщины с их постоянной вежливостью просто сводили его с ума. Его незаконно Держали в заточении, хотя и были исключительно вежливы. Но если он когда-либо и сможет сбежать, то только сейчас. Подобный трюк, когда он избавился от всех охранниц, кроме одной, возможно, больше никогда не удастся повторить. Пендрейк с трудом встал на колено. Затем на другое, покачивая головой, словно она все еще кружится. Наконец он пробормотал:
— Подайте мне руку.
Он не особо рассчитывал, что женщина поможет ему, хотя все могло случиться при таком участливом отношении к нему охранницы.
Однако Оливия поймалась на его уловку. Она приблизилась и начала наклоняться над ним, когда Пендрейк нанес удар. В этот момент он не испытывал ни малейшей жалости. Эти женщины, с их пистолетами и безжалостностью, сами напрашивались на неприятности. Молниеносный удар в челюсть прервал бой уже в первом раунде.
Оливия рухнула на землю, как подкошенная. Без каких-либо колебаний, словно он атаковал мужчину, Пендрейк бросился к ней, перевернул на спину и быстро вытащил из своего кармана один из нескольких заранее приготовленных кляпов. Через минуту с этим делом было покончено, и он занялся другим.
Уже не так торопясь, но не затрачивая лишних усилий, Пендрейк задрал рубашку и начал разматывать прочную ленту, обмотанную вокруг поясницы. Когда женщина слегка пошевелилась, он уже связывал ей руки.
На все это ушло чуть более трех минут. Затем он встал — слегка дрожащий, но спокойный. Ни разу больше не обернувшись, он пошел прочь. Какое-то время он шел параллельно ограде, потом пробрался сквозь деревья и внимательно осмотрел местность за оградой. Она оставалась такой, какой он помнил ее — густой лес. Удовлетворенный этим, Пендрейк приблизился к ограде и начал перелезать через нее. Чуть больше двух месяцев назад он уже предпринимал такую попытку и понял, что через нее не слишком трудно перелезть — все равно что взобраться по канату.
Он достиг верха ограды и, торопясь, стал на ее край над копьеобразными стержнями. Потом он осознан, что он слишком поторопился.
Он поскользнулся.
И тогда он сделал вторую ошибку, инстинктивно пытаясь спасти свою жизнь. Когда он падал, один из острых стержней вонзился ему в правую руку чуть пониже локтя и проткнул ее насквозь. Он так и повис на руке, насаженной на стержень, как кусок мяса на крюк мясника. Все его тело пронзила адская боль, и что-то теплое, соленое и вязкое брызнуло в рот и глаза, наполняя его ужасом, который мешал видеть и дышать.
Несколько секунд не было ничего, кроме этой боли и ужаса.
Он поднимал себя. Сквозь мучительную боль он сознавал только это: он поднимается при помощи левой руки, одновременно пытаясь высвободить правую руку, насаженную на темный неотполированный стержень.
Он поднимался! Ему это удалось! Удалось! Что-то бормоча, он пролетел двадцать футов и рухнул на землю.
Он сильно ударился. Мышцы тела превратились в жгуты боли, натянутые до предела, которые невозможно было расслабить. Ему показались, что его кости сломались в столкновении с огромной массой в шестьдесят шесть миллиардов миллионов тонн, которой являлась Земля. Пендрейк попытался подняться, упал, со второй попытки ему удалось подняться, как животному, с четверенек, и лишь одна мысль осталась в его разбитом теле: «Уходи! Убирайся отсюда! Они придут сюда, когда начнут искать. Уходи! Убирайся!»
Только эта мысль была в голове Пендрейка, пока он не добрался до ручья. Вода была теплой, но теплой для осени. Она принесла облегчение его горящим губам и прояснила взор — лихорадка в его глазах уступила место разуму. Он обмыл лицо, потом с трудом стащил плащ и промыл рану на руке. Вода покраснела. Кровь лилась из раны и пузырилась в ручье. Увидев рану, такую огромную и ужасную, он покачнулся и едва успел откинуться на спину на поросший травой берег.
Сколько он пролежал там, он не имел ни малейшего представления. Но наконец он вспомнил: «Жгут или смерть!» Собрав в комок волю и остатки сил, он оторвал мокрый окровавленный рукав рубашки и обмотал им два раза повыше раны. Просунув под жгут обломок ветки, он закрутил жгут так сильно, что заболели мышцы. Кровотечение остановилось.
С трудом поднявшись, он пошел по течению ручья. Именно это он задумывал первоначально, и сейчас его тело вспомнило это. Легче было следовать по выбранному заранее пути, чем придумывать новый. Время шло. Но когда у него в голове возникла мысль, что эта дорога может и не вести к сберегательному банку, этого точно он не мог определить впоследствии. И когда по пути ему кто-то встретился, он спросил:
— Я поранил руку! Где живет ближайший врач?
Наверное, последовал ответ. Потому что после второго неопределенного провала во времени он шагал по улице, вдоль которой росли деревья с редкой осенней листвой. Он периодически вспоминал, что должен найти табличку с какой-то фамилией. Рука его уже ничего не чувствовала. Она просто висела, раскачиваясь во время ходьбы, но это были безжизненные взмахи неживого предмета.
Он слабел, и усталость тяжелым грузом навалилась на него. Время от времени он касался жгута, чтобы удостовериться, что тот не соскочил и кровь не хлещет из раны. Но вот наконец и ступеньки, которые он преодолел на коленях.