— А что Уильямс говорил насчет того, что ему «причитается»? Он, вероятно, имел в виду жалованье… Но к кому он обращался?
— Не знаю, — снова сказал я. — Уильямс постоянно твердил о своем намерении получить все жалованье сполна. Ради этого он и остался на «Мортзестусе», хотя прежняя команда взяла расчет во Фриско. Мне он не раз говорил, что намерен получить причитающиеся ему деньги во что бы то ни стало.
— А почему команда взяла расчет? — спросил Тэмми и тут же понял: — Господи! Наверное, они тоже увидели что-то, и это их испугало. Что ж, это возможно… Я-то ничего не знал: мы, юнги, нанялись на «Мортзестус» только перед этим рейсом. Судно, на котором мы пришли во Фриско, продали, а нам посоветовали обратиться сюда, чтобы мы смогли вернуться домой.
— Может быть, они и видели, — согласился я. — Если судить по некоторым высказываниям Уильямса, он-то видел достаточно.
— А теперь он мертв, — мрачно заключил Тэмми. — Он мертв, и мы ничего от него не узнаем.
Он снова помолчал, потом заговорил о другом.
— Скажи, Джессоп, ты не слышал: в вахту старшего помощника случалось что-нибудь странное?
— Да. За последнее время произошло несколько событий, которые кажутся мне необычными, — я слышал об этом от ребят первой вахты. Но сам старпом ничего не замечает и только кроет своих ребят на чем свет стоит, так что им приходится самим соображать, что к чему.
— И все-таки, — не отступал Тэмми, — сдается мне, что в нашу вахту происходит больше всяких странных вещей. Во всяком случае, они не такие… малоприметные. Возьми хотя бы сегодняшнюю трагедию!
— Все думают, это был несчастный случай, а мы не можем доказать, что это не так.
Тэмми с сомнением покачал головой.
— Теперь я всегда буду бояться подниматься наверх один.
— Ерунда, это ведь мог быть несчастный случай.
— Опять ты меня дразнишь! — разозлился юнга. — Зачем ты это говоришь, если сам так не думаешь?
Я ничего не ответил, ибо знал, что Тэмми прав. Довольно долго мы оба молчали, потом юнга снова заговорил:
— Значит, на судне водятся привидения?
И снова я ответил не сразу.
— Нет, не думаю. Во всяком случае, не настоящие привидения.
— А какие же?
— Видишь ли, я разработал одну теорию. Порой она представляется мне единственно верной, а порой кажется полной чушью. Скорее всего, я ошибаюсь, но никаким другим способом я не могу объяснить все те ужасные и странные вещи, которые произошли на борту за последнее время.
— Расскажи скорее, что это за теория, — взволнованно попросил юнга и даже передернулся от нетерпения.
— Как мне кажется, — медленно начал я, — на корабле нет ничего, что могло бы причинить нам вред. Даже не знаю, как это лучше объяснить, но если я прав, то дело в самом «Мортзестусе». Сам корабль — вот причина всего.
— Как это может быть? — озадаченно спросил Тэмми. — Значит, на «Мортзестусе» все-таки есть призраки, духи?
— Нет. Я же только что сказал тебе, что никаких призраков на судне нет. Дай мне лучше договорить, тогда и будешь задавать вопросы.
— Хорошо, — согласился он.
— Так вот, насчет человека, которого ты видел сегодня… Ты сказал: он перебрался через ограждение и взобрался на ют, так?
— Так, — кивнул юнга.
— А фигура, которую видел я, явилась из моря и в море вернулась.
— Господи! — воскликнул Тэмми, но тут же зажал себе рот рукой. — Продолжай, продолжай!.. — добавил он взволнованным шепотом.
— Моя теория заключается в том, что наше судно как бы открыто для этих существ, которые могут беспрепятственно на нем появляться и исчезать. Почему так случилось и что это за существа я, конечно, не знаю. Во многих отношениях они напоминают людей, но вряд ли это люди. Одному Богу известно, что за твари могут обитать в морях и океанах. Я считаю, что мы, с одной стороны, не должны изобретать разные глупости, а с другой — не очень разумно объявлять глупостью то, чего не понимаем. Этой так называемой «золотой середины» я и стараюсь придерживаться в моих рассуждениях. Не знаю, состоят ли эти существа из плоти и крови или же они принадлежат к миру, который мы обычно называем миром духов и призраков, но допускаю обе возможности.
— Они не могут быть из плоти и крови, — перебил Тэмми. — Где же тогда они живут? Кроме того, первый призрак, которого я видел, был вроде как прозрачным. Во всяком случае, мне показалось, будто я вижу сквозь него. А сегодняшний… если бы он был как все люди, второй помощник обязательно бы увидел его. Наконец, объясни, что они делают в море? Они ведь утонут!
— Не обязательно.
— Я все равно уверен, что это не люди, — продолжал стоять на своем Тэмми. — Люди не могут жить в воде, такого просто не бывает…
— Если подумать как следует, призраков тоже не бывает, — сказал я. — Но я вовсе не утверждал, что эти существа сделаны из плоти и крови. С другой стороны, я вовсе не хочу сказать, будто это призраки или духи в привычном нам смысле слова. Пока не хочу…
— Откуда же они берутся? — задал юнга довольно глупый вопрос.
— Из моря. Ты же сам видел.
— Тогда почему они не появляются на других судах? Как ты это объяснишь?
— Иногда мне кажется, что моя теория способна дать ответ на этот вопрос, хотя кому-то мои выводы могут показаться безумием чистой воды.
— И все-таки, как?.. — не успокаивался Тэмми.
— Я уже говорил, что, по моим представлениям, наш корабль открыт для них. Открыт или не защищен — как тебе будет угодно. Согласись, что в подавляющем большинстве случаев наш вещественный мир и мир нематериальный никак не соприкасаются; между ними существует невидимая преграда, которая не дает объектам одного мира вторгаться на «чужую территорию». Однако в некоторых случаях эта преграда может быть достаточно тонкой или даже прорываться. Подобное могло случиться и с нашим судном. Если дело обстоит именно так, значит, «Мортзестус» беззащитен перед визитами существ из иного плана бытия.
— Но почему? Почему именно «Мортзестус»?!
— Бог знает, — пожал я плечами. — Возможно, это имеет какое-то отношение к мировому магнетизму или силам тяготения. Впрочем, ты вряд ли поймешь, в чем суть, даже если бы я был в состоянии объяснить. Я и сам этого не понимаю. Больше того, в глубине души я не верю, что все объясняется так просто — такой уж у меня характер. Говорю тебе, Тэмми, я не знаю, как это могло произойти! Быть может, когда-то на борту «Мортзестуса» совершилось какое-то особенно гнусное или святотатственное преступление, быть может, произошло что-то другое… Мне, впрочем, кажется, что подлинная причина лежит за границами моего, да и твоего разумения.
— Если эти существа нематериальны, значит, это духи? — снова спросил юнга.
— Не знаю, — повторил я, начиная понемногу терять терпение. (Попробуйте-ка объяснить человеку что-то, чего и сами не понимаете, и вы поймете, что я испытывал.) — По правде говоря, у меня даже нет никаких предположений относительно того, что они такое. Порой мне кажется, что моя голова рождает какие-то правдоподобные идеи, но мое нутро их не принимает, хоть убей!..
Я нарочно заговорил шутливым тоном, но отвлечь Тэмми мне не удалось.
— Какие же это идеи? — заинтересовался он.
— Какие?.. — Я вздохнул. — Ну вот, например… Представь, что наша земля населена двумя разновидностями живых существ: мы — одна форма жизни, а они — другая…
— Продолжай! — требовательно сказал юнга.
— Так вот, при обычных условиях мы не можем воспринимать их как нечто материальное, хотя друг для друга они так же реальны, как люди. Понимаешь?..
— Да, — кивнул Тэмми. — А дальше?
— Так вот, представь также, что земля для них так же реальна, как и для нас. То есть она может обладать свойствами, которые делают ее вполне материальной для них, тогда как другие ее свойства делают землю материальной для нас. Но вот друг друга мы как реальность не воспринимаем; точно так же мы не способны оценить и особые свойства нашей планеты, которые делают ее реальной для них. В общем, это довольно трудно объяснить…
— Кажется, я понял. Ну и что?
— А то, что, если бы где-то поблизости от нас в «перегородке» между мирами не зияла изрядная брешь, мы бы не могли ни видеть наших соседей, ни ощущать их присутствие. То же самое относится, вероятно, и к ним: при обычных условиях они не видят нас и не могут вторгаться на наш план бытия, но чем больше изъянов в окружающей нас атмосфере, тем реальнее для нас они становятся. Или, лучше сказать, тем сильнее становится наша способность воспринимать их как материальные объекты. Вот и все, яснее объяснить не могу.
— Получается, что ты все-таки считаешь их духами или чем-то в этом роде, только эти духи понемногу становятся все более материальными. Так? — спросил Тэмми.
— Боюсь, что так, — признался я. — Впрочем, в любом случае сомневаюсь, что их материальность будет сродни нашей; иными словами, они вряд ли превратятся в таких же, как мы, людей. С другой стороны, строить подобные предположения было бы достаточно глупо; не забудь, я могу ошибаться, и на самом деле все обстоит совершенно не так.
— Мне кажется, ты должен рассказать все второму помощнику, — медленно проговорил Тэмми. — Потому что, если дело обстоит так, как ты сказал, мы должны направить судно в ближайший порт и там сжечь.
— Второй помощник ничего не сможет поделать, даже если поверит нам, — возразил я. — А я вовсе не уверен, что он поверит.
— Может быть, и нет, — согласился Тэмми. — Но если бы тебе удалось убедить его в своей правоте, он, быть может, уговорил бы капитана, и тогда что-то могло бы измениться. В противном случае дело может кончиться плохо.
— Если второй помощник пойдет со всем этим к капитану, над ним снова начнут потешаться, — сказал я безнадежным тоном.
— Нет, — покачал головой Тэмми. — После того, что случилось с Уильямсом, никто над ним потешаться не будет.
— Может быть, ты и прав, — сказал я с сомнением.
На этом разговор закончился. На ют вернулся второй помощник, и Тэмми бесшумно растворился в темноте, оставив меня в полном смятении. Я чувствовал, что должен что-то предпринять, пока не стало слишком поздно. Вот только что?
Что появилось из тумана
В полдень мы похоронили Уильямса. Бедняга! Его смерть была такой неожиданной. Весь день матросы были подавленны и мрачны; снова начались разговоры о том, что среди экипажа есть человек, который приносит несчастье. Если бы они только знали то, что знали я, Тэмми и, возможно, второй помощник!
Вскоре случилась еще одна неприятность. Нас накрыло туманом. Сейчас уже не помню точно, было ли это в тот день, когда хоронили Уильямса, или на следующий. Помню только, когда мы впервые заметили туман, я решил, что это просто легкая дымка, которая порой висит над водой в жаркие дни, ибо солнце в это время стояло довольно высоко.
Ветер улегся, превратившись в легчайший бриз, и нас с Пламмером послали к грот-мачте бензелевать ванты.
— Гляди-ка, как парит! — сказал Пламмер. — Как в самую жару!
— Да, — согласился я и больше не думал о странном явлении.
— Странный какой-то туман, — заметил Пламмер по прошествии некоторого времени, и по его тону я понял, что он удивлен.
Я поднял голову, но сначала не увидел ничего необычного. Только потом понял, что имел в виду Пламмер. Самый воздух словно сгустился, и в нем угадывались некие стеклянистые потоки — так дрожит горячий воздух над паровозной трубой, когда из нее не идет дым.
— Может, это от жары, — предположил я, хотя еще никогда такого не видел.
— Я тоже, — кивнул Пламмер.
Прошло не больше минуты, когда я снова оторвался от работы и с удивлением увидел, что весь корабль, словно стеной, окружен дрожащим, стеклянистым маревом, сквозь которое едва виднелся горизонт.
— Господи Иисусе! — вскричал я. — Вот так странная штука!
— Угу, — согласился Пламмер, оглядываясь. — Никогда такого не видел, во всяком случае на этих широтах.
— Похоже, это не от жары.
— Да уж… — с сомнением пробормотал Пламмер.
И мы снова вернулись к работе, лишь изредка перекидываясь парой слов. Когда я попросил Пламмера подать мне такелажную свайку, он наклонился, чтобы поднять ее с палубы, куда я ее уронил, и вдруг ахнул — при этом сосредоточенное выражение на его лице сменилось гримасой крайнего изумления. Пламмер даже рот открыл, что было на него не похоже.
— Боже мой! Оно пропало!
Я быстро обернулся. В самом деле, странное марево исчезло, будто его и не было, и только поверхность моря блестела и переливалась на солнце.
Я уставился на Пламмера, а он — на меня.
— Разрази меня гром! — вырвалось у него.
Не думаю, чтобы я ему что-то ответил, поскольку меня внезапно охватило отчетливое ощущение нереальности происходящего. Правда, уже через минуту я обозвал себя трусливым ослом, но странное ощущение не проходило. Чтобы успокоиться, я снова посмотрел в сторону моря, и мне показалось, будто что-то в нем неуловимо изменилось. Поверхность воды сверкала как-то чересчур ярко, да и воздух был необычайно прозрачен; вместе с тем меня не оставляло чувство, будто в открывавшейся картине недостает какой-то небольшой, но существенной детали. Лишь пару дней спустя я сообразил, что с горизонта странным образом исчезло несколько судов, которые я отчетливо видел до того, как над водой поднялся странный туман.
До конца вахты, а фактически на протяжении всего дня, не произошло больше ничего примечательного. И только вечером — во вторую половину «собаки», если точнее, — я снова увидел вдали давешнюю дымку; она стлалась низко над водой, и садившееся за горизонт солнце казалось из-за этого тусклым, ненастоящим.
Тогда я понял, что жара не имеет никакого отношения к появлению странного тумана.
С этого-то все и началось…
На следующий день я нес вахту на верхней палубе, и пока она не закончилась, внимательно наблюдал за погодой, но воздух оставался совершенно прозрачным. Я было начал успокаиваться, но один матрос из вахты старпома случайно обмолвился в кубрике, что, когда он стоял у руля, горизонт ненадолго заволокло легкой дымкой.
«Тонкая такая полоска, появилась и скоро исчезла», — сказал он мне, когда я принялся осторожно его расспрашивать. Матрос считал, что во всем виновата жара. Я почти наверняка знал, что это не так, однако спорить не стал. На тот момент никто — в том числе и Пламмер — не склонен был придавать появлению тумана сколь-нибудь большое значение. Даже Тэмми, когда я спросил, видел ли он странный туман, сказал, что такое часто бывает в слишком жаркую погоду, когда под действием солнечных лучей верхний слой воды начинает испаряться. И я не стал его переубеждать, хотя в глубине души был уверен: дело не только в этом.
Но уже на следующий день случилось нечто такое, что повергло меня в еще более сильное беспокойство, а заодно показало, что я был прав, когда счел туман явлением неестественным. Было же это так:
Пробили пять склянок «детской» (с восьми до полудня) вахты. Я стоял у штурвала. Небо было на редкость ясное — до самого горизонта не было видно ни единого облачка. Ветра тоже почти не было, и от жары меня начало клонить в сон. Второй помощник находился на палубе с остальными матросами, руководя какими-то такелажными работами, я на юте был совершенно один.
Лучи солнца были такими жаркими, что скоро мне захотелось пить. За неимением ничего лучшего, я достал плитку прессованного табака, которая была у меня с собой, и, отломив кусок, принялся жевать, хотя обычно предпочитал трубку. Спустя какое-то время я огляделся по сторонам в поисках плевательницы, но ее не было. Вероятно, когда на юте мыли палубу, ее отнесли на нос, чтобы отдраить как следует. Пользуясь тем, что на юте никого не было, я оставил штурвал и отошел к заднему гакаборту. Именно тогда я и увидел справа на раковине нечто совершенно невероятное — корабль с распущенными парусами, идущий левым галсом в крутой бейдевинд. До него было всего несколько сотен ярдов. Слабый ветер едва надувал паруса неизвестного судна, и они начинали полоскаться всякий раз, когда его корпус приподымался на некрутой волне; по всей видимости, незнакомец делал не больше одного узла. С бизань-гафеля свисал флаглинь с вывешенными на нем разноцветными сигнальными флажками. Судя по всему, судно сигналило именно нам. Все это я охватил взглядом в одно мгновение, но никак не отреагировал, ибо застыл, пораженный. Изумление же мое объяснялось тем, что раньше я этого судна не видел, хотя при таком слабом ветре оно должно было находиться в пределах видимости не менее двух-трех часов, прежде чем догнало нас (что тоже было проблематично). Однако никакого рационального объяснения столь внезапному появлению неизвестного судна я придумать не мог. Единственное, в чем я был уверен, — оно существовало в действительности, а не только в моем воображении. Тогда почему, спросил я себя, никто не заметил его раньше?