Внезапно позади меня раздался громкий скрип. Брошенный мною штурвал поворачивался из стороны в сторону, и я прыгнул к нему и схватился за рукоятки, боясь, как бы не заклинило руль. Выровняв штурвал, я обернулся, чтобы бросить еще один взгляд на чужое судно, и похолодел. Его не было! Ничего, кроме безбрежной морской глади до самого горизонта! Я несколько раз моргнул и откинул волосы со лба, но это ничуть не помогло делу: сколько я ни вглядывался, нигде не было никаких признаков таинственного судна. Не заметил я и ничего необычного, если не считать легкого дрожания нагретого воздуха. Куда бы я ни посмотрел, море оставалось безмятежным и пустым.
Неужели за те секунды, пока я сражался со штурвалом, судно успело затонуть, спросил я себя. Подобное предположение первым пришло мне в голову, и на мгновение я даже поверил, что такое возможно. Но, оглядывая поверхность моря в поисках следов кораблекрушения, я не увидел ничего — ни щепочки, ни дощечки, ни даже клетки для кур. Пришлось мне отказаться от моей идеи и поискать другое объяснение странному явлению.
Довольно долгое время я ничего не мог придумать, но потом другая мысль, подсказанная интуицией или, быть может, предчувствием, пронеслась в моем мозгу, и я спросил себя, не может ли таинственное исчезновение неизвестного парусника иметь какое-то отношение к предыдущим странным событиям. Поначалу я решил, что судно, которое заметил, мне все-таки привиделось. Признаться, подобная перспектива меня не слишком обрадовала, однако только так я мог объяснить его внезапное появление. Ничего другого просто не приходило в голову. В самом деле, если бы парусник существовал в действительности, другие матросы заметили бы его еще прежде меня, а между тем этого не произошло… Тут я основательно запутался, ибо слишком отчетливо помнил все особенности оснастки неизвестного судна; словно наяву я видел перед собой его рангоут, такелаж и все остальное, видел, как тяжело покачивается на ленивых волнах массивный корпус и полощутся на слабом ветру паруса. А сигнальные флаги! Судно подавало нам сигнал, который я, правда, не сумел разобрать. Нет, никаких сомнений быть не могло: чужой парусник существовал в действительности.
Тогда куда же он потом делся?
Охваченный сомнениями, я стоял, полуотвернувшись от штурвала, который удерживал левой рукой, и продолжал оглядывать морской простор в надежде, что что-то поможет мне разобраться в происшествии.
И вдруг неизвестный корабль появился снова. Теперь он был не позади на раковине, а почти на траверсе, но я не думал об этом — до того был поражен. Да и видел я его неясно, словно сквозь слой дрожащего от жары воздуха. Уже в следующую секунду судно расплылось и исчезло вновь, однако теперь я не сомневался, что оно существовало в действительности, а не привиделось мне. Больше того, я знал, что все это время оно находилось в пределах видимости — только я почему-то не мог его увидеть. Это дрожание студенистого, словно сгустившегося от жары воздуха… о чем-то оно мне напоминало. Вскоре я припомнил странное марево, появившееся близ «Мортзестуса», прежде чем его окутало необычной, туманной дымкой; после этого мне оставалось только сложить одно с другим, что я и сделал. Нет, во внезапно появившемся корабле не было ничего таинственного или странного. Странное происходило с нами. Что-то вокруг «Мортзестуса» помешало мне — да и остальным тоже увидеть приближающийся корабль. С него-то нас заметили — об этом свидетельствовали вывешенные между гафелем и кормой сигналы. Любопытно было бы узнать, с некоторой отстраненностью подумал я, как объяснили матросы с чужого корабля наше нежелание отвечать на их сигнализацию, которое не могло не показаться им преднамеренным? Сам я был уверен, что даже в эту минуту они продолжают различать нас весьма и весьма отчетливо, хотя мы видели вокруг лишь пустынный океан. И на тот момент это обстоятельство показалось мне едва ли не самым странным из всего, что с нами случилось.
Потом я задался вопросом, сколько уже времени мы плывем в этаком визуальном одиночестве? Именно тогда я вспомнил, что утром того дня, когда появился туман, мы заметили вдали несколько парусов, но после этого горизонт оставался пустынным на протяжении без малого трех суток. Одного этого должно было хватить, чтобы я насторожился, ибо еще несколько судов отплыло на родину одновременно с нами и двигалось одним с нами курсом. При ясной погоде и слабом ветре они должны были бы постоянно находиться в поле нашего зрения, и в первые дни плавания так и было, но два дня назад все они внезапно исчезли. Это последнее соображение я и счел решающим доказательством в пользу существования непосредственной связи между появлением тумана и нашей неспособностью видеть другие корабли. Наша странная слепота длилась, таким образом, уже три дня, а мы ничего не заподозрили.
Тут я вспомнил о появлении на раковине незнакомого парусника. Помнится, меня посетило странное чувство, на которое я поначалу не обратил внимания. Тогда мне казалось — я гляжу на догоняющее нас судно из какого-то другого измерения. Сейчас эта невероятная идея полностью захватила меня; я был уверен, что не ошибаюсь, и на протяжении некоторого времени способен был думать только о том, как это может быть, а не о том, что это может означать и к каким последствиям привести. Как бы там ни было, новая концепция прекрасно укладывалась в мою теорию и давала ответы практически на все вопросы, которые появились у меня в тот момент, когда я увидел позади неизвестный парусник.
Внезапно у меня над головой захлопали паруса, и с палубы донесся сердитый окрик самого капитана:
— Куда правишь, черт тебя побери?!
Спохватившись, я повернулся к штурвалу и постарался вернуть судно на прежний курс, но мне это не удалось.
— Не могу знать, сэр, — выдавил я.
Признаться, я напрочь забыл, что стою на штурвале.
— Я тебе дам — «не могу знать»! — прогремел капитан. — Право руля, раззява, пока мы не вышли из ветра!
— Слушаюсь, сэр! — откликнулся я, налегая на штурвал. Впрочем, я еще не совсем пришел в себя и действовал почти автоматически.
В последующие пару минут я сознавал только, что Старик продолжает честить меня на все лады. Потом моя растерянность немного прошла, и я обнаружил, что, словно баран, уставился на компас, хотя до этой секунды не различал ни румбов на картушке, ни даже самого нактоуза. К счастью, «Мортзестус» понемногу возвращался на прежний курс, и я вздохнул с некоторым облегчением. Одному Богу известно, насколько далеко мы могли бы отклониться от маршрута, если бы не капитан.
Поняв, что действительно чуть не повернул «Мортзестус» кормой вперед, я подумал о том, как изменилось положение чужого корабля, когда увидел его во второй раз. Сначала он был у нас на раковине, а потом вдруг оказался на траверсе. Теперь, когда мой мозг снова заработал, я понял, почему так получилось, хотя раньше причина его столь быстрого перемещения казалась мне необъяснимой. Двигался, разумеется, не чужой корабль, а мы разворачивались, так что он в конце концов оказался с правого борта от нас.
Любопытно, как быстро все эти мысли промелькнули в моем сознании, полностью (хотя и на короткое время) завладев моим вниманием, в то время как капитан продолжал обрушивать на меня самые страшные проклятья. Однако я едва слышал его. Во всяком случае, следующее, что помню, — это как капитан схватил меня за плечи и с силой встряхнул.
— Да что с тобой?! — прокричал он мне прямо в лицо.
Я же только тупо смотрел на него и не произносил ни слова: судя по всему, от изумления на время утратил дар речи.
— Ты что, с ума сошел от жары? — продолжал орать капитан. — Совсем спятил? Или, может быть, у тебя солнечный удар? Отвечай, болван, когда с тобой разговаривают!
Я попытался что-то сказать, но язык мне не повиновался.
— Я-я-я-я… — выдавил я с трудом.
На самом деле со мной все было в порядке, просто я был слишком потрясен сделанным мною открытием и не мог сразу вернуться к окружающей действительности.
— Сумасшедший! Сумасшедший болван! — выругался капитан.
Он повторил эти слова еще несколько раз, словно они единственные наиболее полно выражали его мнение обо мне и моем состоянии. Потом капитан выпустил мои плечи и отступил на пару шагов.
— Сумасшедший! — снова повторил он.
— Я не сумасшедший, — неожиданно даже для самого себя выпалил я. — Не больше, чем вы, сэр!
— Тогда почему, черт тебя возьми, ты не отвечаешь, когда к тебе обращаются? — прорычал капитан. — Что с тобой, Джессоп? Какого дьявола тебе вздумалось менять курс? Отвечай немедленно!
— Я увидел корабль, сэр. Справа на раковине. Он подавал сигнал…
— Что?!.. — Капитан быстро окинул взглядом море вокруг и снова повернулся ко мне. — Какой корабль? Что ты мне тут небылицы-то рассказываешь! Никакого корабля нет!
— Он есть, сэр. Вон там… — Я показал в ту сторону, где, по моему мнению, находился сейчас чужой корабль.
— Заткнись, Джессоп, — перебил меня капитан. — Ты бредишь. Никакого корабля я не вижу.
— Но я его видел, сэр, — возразил я. — Я…
— Не смей мне перечить! — взорвался капитан, потеряв терпение. — Спишь на посту, скотина!
Внезапно он замолчал и пристально всмотрелся в мое лицо — вероятно, старый осел решил, что я действительно сошел с ума. Не прибавив больше ни слова, он повернулся и подошел к переднему срезу юта.
— Мистер Тьюлипсон!
— Здесь, сэр! — откликнулся второй помощник.
— Поставьте к штурвалу другого человека.
— Слушаюсь, сэр, — отозвался второй.
Через пару минут на ют поднялся старина Джаскетт, чтобы сменить меня. Я назвал ему наш курс, и он повторил его.
— Что стряслось? — шепотом спросил Джаскетт, когда я передавал ему штурвал.
— Да ничего особенного, — ответил я и отправился к срезу юта, где стоял капитан.
Я доложил курс и ему, но старый кашалот сделал вид, будто меня не замечает. Тогда я спустился на палубу, чтобы отдать положенный рапорт второму помощнику. Он выслушал меня довольно благосклонно, а потом спросил, чем я так разозлил капитана.
— Я только доложил ему, что видел по правому борту судно, которое сигналило нам флажками, — сказал я.
— Там нет никакого судна, Джессоп, — возразил второй помощник и пристально посмотрел на меня. Его лицо оставалось непроницаемым, но спокойствие, с каким он воспринял мои слова, показалось мне странным.
— В том-то и дело, что есть, — возразил я. — Видите ли, сэр…
— Достаточно, Джессоп, — перебил он меня. — Ступай на бак, отдохни, выкури трубочку. Ты понадобишься, когда мы будем перетягивать футропы. Кстати, когда пойдешь обратно на корму, захвати из подшкиперской мушкель.
Я ответил не сразу: был настолько зол — никто не хотел меня слушать! — что на мгновение лишился дара речи. Впрочем, сыграли свою роль и сомнения.
— Есть, сэр, — пробормотал я наконец и отправился в кубрик.
После тумана
После появления странного тумана, события начали развиваться с поистине невероятной скоростью. За каких-нибудь два-три дня произошло очень много всего.
Вечером того же дня, когда капитан прогнал меня от штурвала, мы стояли первую ночную вахту, длившуюся с восьми до полуночи. С десяти и до конца смены я должен был стоять впередсмотрящим.
Прохаживаясь по палубе полубака, я размышлял о том, что произошло днем. Вспомнив капитана, я обругал его про себя последними словами за тупость, однако некоторое время спустя мне пришло в голову, что на его месте устроил бы еще не такой скандал. Подняться на ют и обнаружить, что судно развернулось чуть не в обратном направлении, а рулевой, вместо того чтобы исполнять свои обязанности, уставился в абсолютно пустое море и к тому же несет явный бред, было бы чересчур для кого угодно. Я еще легко отделался — за такие штучки можно было отведать линьков. И дернул же меня черт рассказать ему о чужом корабле! Этот свой промах я могу объяснить только крайним потрясением и растерянностью, в противном случае я бы держал язык за зубами, как поступил бы на моем месте любой разумный человек. Ничего удивительного, что капитан решил, будто я спятил!
Потом я перестал думать о капитане и спросил себя, почему второй помощник так странно смотрел на меня утром. Неужели он знает больше, чем я предполагаю? Но если так, то почему он не хочет поговорить со мной откровенно?
В конце концов мои мысли снова вернулись к вопросу о природе и свойствах тумана, над которым я ломал голову весь прошедший день, да так ничего и не придумал. Впрочем, одна теория казалась мне несколько правдоподобнее остальных. Туман, дымка, марево — все эти видимые явления представлялись мне материальным воплощением границ некоей тончайшей сферы, внутри которой мы оказались заключены.
Размышляя обо всем этом, я продолжал прохаживаться из стороны в сторону, время от времени посматривая в сторону моря, которое почти совершенно успокоилось. Внезапно я различил в темноте какой-то огонек и, остановившись как вкопанный, впился в него взглядом. Если это был ходовой огонь какого-то корабля (а это казалось весьма вероятным), следовательно, загадочная сфера, внутри которой царили какие-то свои законы, перестала существовать. И, перегнувшись через борт, я с еще большим рвением стал вглядываться в ночь.
Почти сразу я понял, что это действительно зеленый судовой огонь, который горел у нас на левой скуле. Неизвестное судно шло нам наперерез. Хуже того, оно находилось от нас в опасной близости — об этом говорили величина и яркость зеленого огня. Неизвестный корабль шел в крутой бейдевинд, а мы — полным ветром, поэтому по правилам судоходства уступить дорогу должны были именно мы.
Обернувшись, я поднес руки ко рту и крикнул второму помощнику:
— Огни на левой скуле, сэр!
— Где именно? — почти тотчас донесся его ответ.
«Да он что, ослеп?» — сказал я себе.
— Примерно два румба, сэр! — прокричал я и снова посмотрел вперед на случай, если неизвестное судно изменило курс.
Представьте себе мое изумление, когда никакого огня я не увидел! Я даже побежал на самый нос и перегнулся через фальшборт, но сколько ни вглядывался в ночной мрак, все было тщетно: со всех сторон нас окружала непроглядная темень, в которой не было видно ни единого проблеска света.
Я стоял, напрягая зрение, пока мне не пришло в голову, что повторяется утренняя история. Вероятно, неосязаемое нечто, окружившее наш корабль, в силу каких-то причин на мгновение стало тоньше, позволив мне увидеть огни впереди, теперь же незримые стены снова сомкнулись. Но вне зависимости от того, видел ли я пересекающее наш курс судно или нет, я знал, что оно там и что оно близко. Каждую минуту мы могли наскочить на него. Мне оставалось надеяться только на то, что капитан встречного судна, увидев, что мы не собираемся уступать дорогу, прикажет положить руль на ветер, чтобы пройти у нас за кормой. Невозможно описать, с какой тревогой и с каким напряжением я ждал, чем все закончится.
Внезапно позади меня загрохотали по палубе шаги, и на полубак поднялся юнга, дежуривший у рынды.
— Второй помощник говорит, что не видит никаких огней, Джессоп, — сказал он, подходя ко мне. — Ты можешь показать их мне?
— Нет, — ответил я. — Я и сам больше их не вижу, хотя всего минуту назад отчетливо различал зеленый ходовой огонь в двух румбах на левой скуле. Мне показалось — он довольно близко, но…
— Может быть у них фонарь погас? — предположил юнга, всматриваясь, как и я, в кромешную темноту впереди.
— Может быть, — согласился я.
Я не стал говорить, что огонь был так близко, что даже в кромешном мраке мы бы уже видели очертания самого судна.
— Ты уверен, что это был именно ходовой огонь, а не звезда? — с сомнением спросил юнга еще минуту спустя.
— О, как я сразу не подумал! — с горечью вскричал я, театральным жестом прикладывая ладонь ко лбу. Конечно же, это была луна! Теперь я знаю это точно!..