Потный, запыхавшийся, еще не пришедший в себя после пережитого потрясения, я сидел на бедном парне верхом, а он продолжал вопить и сопротивлялся так отчаянно, что я думал, мне его не удержать.
Именно так это выглядело со стороны.
Потом я услышал крик второго помощника и топот ног по палубе. В следующую секунду сразу несколько человек схватили меня, чтобы оторвать от Тэмми.
— Подлый трус!.. — воскликнул кто-то.
— Держите его, держите! — закричал я. — Он хочет броситься за борт!
Тут до моих товарищей дошло, что я вовсе не пытался обидеть юнгу, поскольку меня тут же отпустили и позволили встать. Тэмми еще брыкался, но двое матросов крепко держали его за руки, и я решил, что парню ничто не угрожает.
— Что тут произошло? — строго спросил второй помощник, подходя к нам. — В чем дело, Джессоп?
— Мне кажется, парнишка слегка спятил, — сказал я.
— Почему ты так решил? — снова спросил Тьюлипсон, но, прежде чем я успел ответить, юнга внезапно обмяк и осел на палубу.
— Парнишка-то, кажись, в обмороке, — сочувственно заметил Пламмер и смерил меня недоверчивым взглядом. — Что стряслось-то? Из-за чего вы поцапались?
— Говорят тебе, мы не ссорились, — огрызнулся я. — Просто он…
— Отнесите его на корму и уложите в пассажирской каюте, — вмешался второй помощник.
Его слова показались мне неожиданными, но потом я понял, что таким образом он хотел избежать ненужных расспросов. Вероятно, второй помощник решил, что мы снова увидели что-то необычное и странное — такое, о чем остальным лучше не знать.
Пламмер наклонился, чтобы поднять юнгу.
— Нет, — быстро сказал второй помощник. — Пусть это сделает Джессоп. Все ребята, инцидент исчерпан, — добавил он, обращаясь к остальным. — Ступайте!..
Матросы послушно отправились на бак, негромко переговариваясь на ходу, а я поднял бесчувственное тело юнги и понес за вторым помощником на корму.
— Не стоит класть его в каюту, — сказал второй помощник, когда мы подходили к юту. — Уложи его лучше на кормовом люке, а я пошлю кого-нибудь за бренди.
Несколько глотков бренди быстро привели Тэмми в чувство. Парнишка даже сел, и, хотя по лицу его было видно, что он пережил сильное потрясение, на вопросы он отвечал спокойно и разумно.
— Что случилось? — были его первые слова. — Я заболел, сэр?!.. — с беспокойством добавил он, увидев перед собой второго помощника.
— Что-то вроде того, — кивнул Тьюлипсон. — Ты потерял сознание. Думаю, тебе следует пойти к себе и прилечь.
— Но я чувствую себя нормально, сэр! — возразил Тэмми. — Мне кажется, я мог бы…
— Без разговоров, юнга! — перебил второй. — И не заставляй меня повторять дважды. Если ты мне понадобишься, я тебя вызову.
Тэмми поднялся и, пошатываясь, побрел в малый кубрик. Ноги его заплетались. Думаю, парень был рад возможности немного отдохнуть.
— Ну а теперь, Джессоп, — сказал второй помощник, поворачиваясь ко мне, — давай выкладывай, что там у вас стряслось на самом деле, да поподробнее.
Я начал рассказывать, но второй помощник почти сразу остановил меня, подняв вверх руку.
— Погоди-ка! Кажется, поднимается ветерок! — С этими словами он взбежал на ют по трапу левого борта и, отдав рулевому какие-то приказания, снова спустился вниз.
— Вахта — наверх! Брасопить фок по правому борту! — крикнул он и засвистел в дудку. — Потом доскажешь, — бросил он на ходу.
— Есть, сэр, — откликнулся я и отправился помочь товарищам управиться с фалами.
Когда мы развернули реи к ветру, второй помощник отправил нескольких вахтенных на парус, а потом подозвал меня.
— Ну, продолжай, Джессоп.
И я рассказал ему об огромном призрачном корабле и добавил несколько слов насчет Тэмми: я уже не был уверен, будто он сам захотел прыгнуть в море. К этому моменту я успокоился настолько, что обрел способность рассуждать и делать выводы. Тут-то и вспомнилась мне странная тень, виденная мною под бортом после того, как клотик корабля-гиганта ненадолго поднялся над поверхностью. Второй помощник не был, однако, расположен выслушивать мои догадки. Едва услышав об огромном корабле, он сорвался с места и бросился к борту, чтобы увидеть все своими глазами. Я пошел за ним и встал рядом, но, как назло, поверхность моря покрылась рябью, и мы не увидели ничего, кроме бесформенных теней.
— Бесполезно, — сказал помощник примерно минуту спустя. — И лучше нам отойти от борта, пока другие нас не заметили. Возьми-ка вон те фалы и заведи их на кормовой шпиль.
До самого конца вахты я трудился не покладая рук, ставя паруса вместе с остальной вахтой. Когда наконец пробили восемь склянок, я поспешил в кубрик, чтобы позавтракать и поскорее лечь спать.
В полдень, когда мы поднялись на палубу на вторую дневную вахту, я первым делом подошел к борту, но нигде под водой не было видно никаких признаков присутствия исполинского корабля. После этого я почти всю вахту трудился над шпигованным матом и присматривал по распоряжению второго за Тэмми, который взялся доплетать линь. Мне, впрочем, показалось, что юнга в полном порядке, да ничего другого я и не ожидал. Единственной замеченной мною странностью в его поведении была необычная молчаливость, ибо до четырех часов, когда мы отправились в кубрик пить чай, юнга не произнес и десятка слов.
Когда пробили четыре склянки и мы снова поднялись на палубу, я обнаружил, что легкий бриз, подгонявший нас на протяжении всего дня, улегся, и «Мортзестус» почти не движется. Солнце клонилось к закату, но небо было безоблачным и ясным, и лишь когда я внимательнее всмотрелся в линию горизонта, мне показалось, будто снова различаю вдалеке странное дрожание воздуха, которое в прошлый раз предшествовало появлению туманной дымки. Дважды я был почти уверен, что вижу, как слева по носу поднимаются над морем длинные и тонкие языки тумана, но они исчезли так же быстро, как появились. В остальном же море выглядело совершенно спокойным и безмятежным. Сколько ни вглядывался в воду, я не мог рассмотреть в глубине огромной, страшной тени исполинского корабля-призрака.
Вскоре после того, как пробили шесть склянок, поступил приказ обеим вахтам подняться на палубу убирать паруса на ночь. Мы подтянули к реям брамсели и бом-брамсели и убрали все три нижних прямых паруса. Потом среди матросов пронесся слух, что ночью, то есть после восьми часов вечера, на баке не будет впередсмотрящего. Это, разумеется, вызвало целый шквал недоуменных вопросов и догадок — особенно после того, как кто-то сказал, что после наступления темноты двери кубрика будут заперты и никому не разрешат выходить на палубу.
— Кто же будет стоять на руле? — услышал я ворчливый голос Пламмера.
— Думаю, за штурвал, как обычно, поставят кого-то из вахтенной смены, — ответил ему другой матрос. — Один из офицеров все равно обязан находиться на юте, так что рулевой будет не один.
Если не считать этих двух замечаний, общее мнение было таково, что Старик — если он действительно отдал такой приказ — поступил единственно разумным образом. Как заметил один из матросов: «Коли команда всю ночь храпит в кубрике, ни одна душа не свалится за борт!».
До конца нашей последней вахты оставалось всего несколько минут.
Пираты-призраки
Когда пробили восемь склянок, я сидел в кубрике и разговаривал с четырьмя матросами из старпомовой смены. Внезапно откуда-то с кормы донеслись громкие крики, потом над нашими головами раздался громкий стук, словно кто-то колотил по палубе вымбовкой. Я вскочил и бросился к левой двери; четверо моих собеседников последовали за мной. Через секунду мы были уже наверху, где сгущались сумерки.
Глазам нашим открылась странная и страшная картина. Весь левый фальшборт закрывала какая-то колышущаяся, серая пелена, постепенно затоплявшая палубу. Вглядываясь в нее до боли в глазах, я вдруг обнаружил, что обрел способность видеть происходящее четко и ясно. Странная серая пелена распалась на множество стремительно движущихся фигур, отдаленно похожих на человеческие. В сумеречном освещении они выглядели нереальными, невозможными, словно обитатели какого-то фантастического, выдуманного мира. На мгновение мне даже показалось, что я сошел с ума, но — нет. Боже мой!.. Это были тени, но они были реальны и исполнены свирепой ярости и жажды крови. Да и видел их не я один. Подтверждением этому мог служить услышанный мной крик, который, очевидно, подняли шедшие на перекличку матросы.
— Поглядите наверх! — крикнул кто-то.
Я поднял голову и увидел, что и по снастям быстро карабкаются десятки темных фигур.
— Господи Иисусе! — взвизгнул рядом еще один голос и вдруг прервался, словно кричавшему сдавили горло.
Опустив взгляд, я увидел, что двое из четверых матросов, сидевших со мною в кубрике, катаются по палубе, отчаянно отбиваясь от серых тварей. На каждого из них напало сразу несколько врагов, так что я различал в темноте лишь бесформенные клубки сплетенных в смертельной схватке тел. Матросы хрипели и приглушенно вскрикивали, но я и двое других моряков были до того парализованы изумлением и страхом, что просто не могли сдвинуться с места. Потом мимо нас пробежал и скрылся в кубрике еще один матрос, на спине которого повисли сразу два призрака. Из люка донесся пронзительный крик, и я понял, что наш товарищ убит. В тот же момент двое матросов рядом со мной сорвались с мест и взлетели по правому трапу на баковую надстройку. Очевидно, они надеялись спастись там, но я заметил, что по левому трапу почти одновременно с ними взбежали несколько серых тварей. С надстройки донеслись громкие вопли, сменившиеся шумом яростной борьбы. Эти звуки заставили меня наконец очнуться, и я огляделся по сторонам в поисках пути к спасению. Повсюду мелькали серые тени, и я не придумал ничего лучшего, чем взобраться на клетки со свиньями, откуда перебрался на крышу камбуза. Там я распластался на животе и затаил дыхание в надежде, что меня не заметят.
Прошло немного времени, и мне начало казаться, что вокруг стало намного темнее. Осторожно приподняв голову, я увидел, что наше судно окружил плотный, клубящийся туман. Потом я заметил, что футах в шести от меня на крыше камбуза лежит еще кто-то. Это оказался Тэмми. Под прикрытием тумана я чувствовал себя в большей безопасности, поэтому встал на четвереньки и подполз к нему. Когда я тронул юнгу за плечо, он невольно вскрикнул от ужаса, но, увидев меня, расплакался словно младенец.
— Тише! — сказал я ему. — Ради бога — тише!
Впрочем, я мог бы ничего не говорить, ибо ужасные крики наших товарищей, избиваемых на главной палубе, заглушали все остальные звуки.
Привстав на колени, я огляделся по сторонам, потом посмотрел наверх. В темноте я смутно различал рангоут и паруса, причем брамсели и бом-брамсели были почему-то распущены и болтались. В следующее мгновение крики несчастных матросов затихли, и наступила тишина, показавшаяся мне еще более жуткой. Так прошло несколько секунд, потом Тэмми снова начал всхлипывать, и я в страхе схватил его за плечо.
— Тише! — прошипел я. — Они услышат!
Моя угроза подействовала — юнга взял себя в руки, а я снова посмотрел наверх. У меня на глазах один за другим развернулись все шесть марселей. Не успели они полностью расправиться, как до меня донеслись щелчки сезней на гроте, фоке и бизани, и я понял, что дьявольские твари зачем-то ставят нижние паруса.
Потом все снова стихло, и я осторожно подполз к краю крыши и поглядел вниз, но из-за тумана ничего не увидел. Внезапно позади меня раздался короткий крик ужаса и боли, который тут же оборвался. Вскочив на ноги (я надеялся, что туман скроет меня от глаз чудовищных тварей, хотя полной уверенности у меня не было), я бросился назад, туда, где оставил Тэмми, но юнга исчез.
Несколько минут я стоял неподвижно, сдерживая рвущийся из груди вопль отчаяния. Над головой у меня гремели и хлопали, разворачиваясь, нижние паруса. Снизу, с палубы, доносились знакомые звуки авральной работы, но сами твари хранили жуткое, нечеловеческое молчание. Потом наверху заскрипели блоки и брасы — это твари сноровисто разворачивали реи.
Я все стоял, совершенно забыв о смертельной опасности, которая могла мне грозить. Паруса у меня над головой на глазах наполнялись ветром, хотя за секунду до этого никакого ветра я не ощущал. Скоро я почувствовал, что крыша камбуза, на которой я стоял, плавно кренится вперед. Очень скоро угол наклона стал таким большим, что я упал на четвереньки и принужден был схватиться за одну из растяжек, чтобы не скатиться вниз. Что происходит, я не понимал. В следующую секунду с левого борта до меня долетел чей-то вопль, исполненный такого страдания, что я едва не выпустил талреп. В ответ с палубы донеслось еще несколько криков, которые, слившись воедино, превратились в пронзительное стенание, от которого я буквально помертвел, потом снова послышался шум короткой, яростной борьбы.
Тут холодный ветер разогнал туман, и я увидел под собой круто уходящую вниз палубу. Бросив взгляд в направлении носа, я с ужасом увидел, что бушприт «Мортзестуса» почти касается воды. Наклон продолжал расти, крыша камбуза встала почти вертикально, и вскоре я повис в воздухе, из последних сил держась за растяжку, оказавшуюся теперь у меня над головой. Я видел, как ушел под воду бушприт, как океанские волны перехлестывают через полубак, заливают палубу и с ревом устремляются в двери опустевшего кубрика.
Вокруг продолжали раздаваться предсмертные крики гибнущих моряков, но я почти не обращал на них внимания, ибо мне предстояла борьба за собственную жизнь. Что-то ударилось об угол камбуза чуть выше меня; скосив глаза, я увидел Пламмера, который пронесся мимо и исчез в бурлящей воде. Машинально проводив его взглядом, я со страхом обнаружил, что морские волны беснуются и прыгают уже у самых моих ног. В последний раз раздались нестройные крики тонущих, взревела вода, и я почувствовал, что проваливаюсь вместе с судном в разверзшуюся впереди бездну.
Тогда, набрав в грудь как можно больше воздуха, я выпустил растяжку и рванулся куда-то вверх и в сторону. Пенные валы захлестнули меня, вода накрыла с головой, а в ушах зазвучало грозное пение сотен голосов, которое с каждой секундой становилось все громче. Я понял, что умираю. От недостатка воздуха грудь моя была словно объята огнем. Не выдержав, я широко открыл рот и… почувствовал себя на поверхности.
Слава Богу, я мог дышать, хотя из-за попавшей в глаза воды ничего не видел и почти ничего не соображал. Лишь немного отдышавшись и успокоившись, я увидел ярдах в трехстах от себя лежавший в дрейфе большой корабль. Поначалу я не поверил своим глазам, потом понял, что у меня есть крохотный шанс. Я закричал и поплыл в вашу сторону.
Остальное вы знаете.
— Значит, ты думаешь… — задумчиво проговорил капитан и замолчал на полуслове.
— Нет, — ответил Джессоп. — Я не думаю, я знаю. И вы тоже знаете. Все, что я рассказал вам, — чистая правда. От моряков часто приходится слышать невероятные истории о событиях, которым они якобы были свидетелями, но это произошло на самом деле. Вы сами наверняка повидали много такого, чему нельзя найти объяснения; быть может, вы видели даже больше, чем я. Весь фокус в том, что подобные события не попадают в судовые журналы. Никогда. И то, что случилось со мной, тоже не попадет — во всяком случае, не в том виде, как я вам только что рассказывал…
Джессоп кивнул головой и добавил, обращаясь к капитану:
— Ставлю свое годовое жалованье против фунта табаку, что ваша запись в судовом журнале будет примерно такой: «18 мая… градусов южной широты… градусов западной долготы, 14 час. по судовому времени. Легкий зюйд-ост силой около 2 баллов. Справа на крамболе замечено неизвестное судно. Нагнали его к 18 час. В течение двух часов подавали сигналы, но неизвестное судно не отвечало. В конце вахты наблюдатель отметил у неизвестного сильный крен на нос. В течение минуты крен резко увеличился, в результате чего судно затонуло со всей командой. Легли в дрейф и спустили шлюпки. На месте крушения удалось подобрать только одного человека — матроса первого класса по имени Джессоп. Объяснить причины катастрофы указанный Джессоп не смог». Вот так, сэр…
Он сделал небольшую паузу, потом жестом указал на первого и второго помощников.
— А вы, господа, заверите все это вашими собственноручными подписями; то же самое сделаю и я, и, возможно, ваш боцман. Потом, когда мы придем домой, в газетах напечатают коротенькое сообщение о гибели «Мортзестуса», чтобы читатели могли посудачить об опасностях морских путешествий и ненадежности современных судов. Быть может, кто-то из теоретиков даже выскажется в печати насчет плохо проконопаченных швов или дефектов обшивки, и на этом — конец!..