— Постараюсь, — покивал нетерпеливо Крамугас. — И не забудьте отпереть!
— Так мы же обо всем договорились!..
Лирпентул исчез, и Крамугас остался наедине с забытыми, изрядно обветшавшими архивами, силой времени сохранившими навсегда один только цвет — погано-желтый.
Он раскрыл папку и принялся читать.
Материалов накопилось много, и сортировали их, похоже, как попало.
Были тут и чувственно-радостные вирши какого-то верноподданного Их Паскудства Умника Однакомыслящего с посвящением: «Ладушке-козюле»:
Был также стих, трижды обведенный жирным красным карандашом:
Рядом стояли всевозможные приписки и корявые пометы — вероятно, цензоров и шустрых рецензентов: «Фалдец несказанный! Прямо солнышко в душе!..»; «Хорошо, хоть заноз, а если б роза — там шипов-то сколько!.. Тьфу!»; «В печать — не допущать. Похабства и намеки так и выглядають»; а все венчала резолюция наискосок: «Не в стрёме. Устарело-благолепно. Нет формата».
Чем уж эти строки взбудоражили неведомо кого, Крамугас так и не понял, но зато ему пришелся по душе другой стих, вовсе никем не отмеченный:
Были в этой папке и сладострастные любовные послания семи сестер к загадочному Папе Козлику; и пространные извещения о разного рода несвоевременных кончинах, снабженные одинаковым вердиктом: «Читать интересно, а мысли нет»', и всяческие сальные анекдоты под общим, вписанным чужой рукою заголовком: «Досмеялся, ирод!..»; и целые философские трактаты, отрубрикованные: «На злобу дня и ночи. Становление личности в подсознании хозяйства»; и крамольные сплетни из финансово-интимной жизни благодетелей Цирцеи-28, все датированные почему-то одним девятьсот третьим годом от Рождества Вовикова; и какие-то немыслимые черновики-перевертыши, идоно-сы-коротышки, и хаханьки-великаны, и светлые проклятия, и ужасы ромбические, и выжимки ни то ни се — и много еще разной всячины, сверх этого, лежало в той чудесной папке, однако все просмотренное отчего-то не вызывало у Крамугаса должного воодушевления.
И даже старательно собранные вместе давние материалы по дискуссии, которая когда-то будоражила вселенский полусвет научной мысли многоразовой попыткой разгадать щемящую загадку: ежели известный всему миру Адонаи, равно как и дедушка Перун, — фигура точно историческая (был во время оно эдакий малозначительный царек в далеком примесопотамском городишке Дыр-Сымбир-эль-Питыр), то жил ли вот на самом деле некий Вовик или же он был всего лишь плод людской фантазии, подспудной тяги к необыкновенному, запретному, святому, искони скабрезному, заветно-сказочному? — даже эти, собранные вместе, давние материалы не прельстили Крамугаса.
Ведь не сочинять же, право, новую помпезную статью, где говорилось бы о том, что, дескать, Вовик — ну, а почему бы нет? — родился на Цир-цее-28 и геройски воевал с коварными врагами, но, в очередной раз празднуя победу, был своими же соратниками вдруг посажен на кол, отчего доныне, помня это, Рождество Его справляют всюду во Вселенной!
Это было бы смешно, по меньшей мере…
Он, правда, отложил несколько пустых анекдотических заметок местного масштаба, однако сделал это, скорее всего, просто так, для очистки совести, лишь бы хоть что-то отложить и на том успокоиться.
Крамугас уже собрался было свалить все материалы назад, в папку, но тут на глаза ему попалась маленькая вырезка: «Кого растит Цирцея-28?». А чуть помельче и не очень четким шрифтом было набрано: «Случилось!.. Проходимец Фини-Глаз, куда шагаешь?!».
Текст был суконный и дрянной, ничем особенным к себе привлечь не мог — поди-ка, сколько их, различных аферистов, жуликов и проходимцев, обреталось на Цирцее-28 с самых незапамятных времен! Одно смущало…
Фини-Глаз, подумал удивленно Крамугас, знакомое как будто имя, ведь совсем недавно слышал… Где же я с ним сталкивался? Интересно… Ну-ка, ну-ка, еще раз… Так-так-так… Все ясно! Фини-Глаз… Не его ли я видел вчера в звездолете, когда слишком громко пел? Если его… Ну, конечно же, вот о ком нужно писать! Не о каком-то там замурзанном покойничке, а о живом Герое, нашем современнике! Готовый материал сам в руки просится!.. Цирцея не ахнут, когда прочтут о своем соотечественнике, о Фини-Глазе из сектора Лос-Пензюки. Будьте спокойны, ахнут! Вот только чем же он был знаменит?..
18. Бегство поневоле
Понимая, что случившееся неминуемо грозит обернуться чудовищным скандалом, по сравнению с которым все давние и грядущие угрозы Фантипулы — сущий пустяк, Фини-Глаз решил бежать с Земли сейчас же. От ужаса он был на грани шока.
Он промчался сквозь чахлую оливковую рощу, сопровождаемый любопытными взглядами туристов, каковые, наперед готовые к любым сюрпризам на Земле, видимо, сочли, что это позорное отступление и эта горлопанная погоня — тоже часть очередного представления на историческую тему.
По этой причине все, кто встречались на пути перепуганного Фини-Гааза, сторонились безропотно и даже с оттенком восхищенного почтения.
На краю рощи, у восстановленного — во всем правдоподобии и блеске — допотопного храма, одиноко притулилось свободное мнемотакси.
Чадообильное гулящее семейство как раз собиралось в него загрузиться.
Увидав такое, Фини-Гтаз взревел, по-львиному ужасно, в три гигантских прыжка одолел пространство, отделявшее его от заветной машины, и перед носом у остолбеневшего главы семейства прошмыгнул в кабину.
— Мы!.. — только и услышал он. — Ведь мы!..
— А чады пусть пешком. Пусть ножками — хрусть-хрусть! — огрызнулся Фини-Гтаз. — Вон ведь — задохлики какие! Так и помереть недолго! Брысь с дороги!.. — И, сосредоточась, мысленно скомандовал машине: «Жми, железка! И — подальше! В океан! Нет, дуй в Австралию! Вперед!..»
Зачем ему в Австралию, он в точности не знал.
Наверное, запомнилось название, когда ему показывали дикого реликтового кенгуру… Какая разница куда… Тут главное — подальше!
Ну, а всевозможных подходящих космодромов на Земле хватало. Даже допотопный тайный, спрятанный в тайге, сгодится, если что…
Мнемотакси рванулось ввысь. Однако же, не пролетев и полпути до континента, совершенно одуревший от навязчивого страха Фини-Глаз — погоня-то. за ним не прекращалась ни на миг! — без всякой очевидной логики вдруг тормознул, завертелся беспомощно на месте, взялся отчаянно кидать мнемотакси то вверх, то вниз, а после круто повернул на север.
Срабатывал древний звериный инстинкт — чаще петлять, заметая следы…
Где-то в районе бескрайних казахстанских степей он, как показалось, оторвался наконец от преследователей и потому ястребом спикировал на посадку.
От такой сумасшедшей гонки в голове все звенело; требовалась передышка.
Собрав остаток сил, он выскочил из машины и заплетающимися ногами побежал к одиноко-грандиозному сооружению из древнего бетона и стекла, среди степных просторов глядевшемуся на искусственном холме, точно прекрасный лайнер в океане.
Фини-Глаз еще не знал, куда бежит, он только чувствовал, что в этом странном доме разных помещений — уйма, даже чересчур, и оттого одно желание владело им в те окаянные минуты: хорошенько спрятаться, забиться куда-нибудь в самый дальний, укромный уголок и переждать погоню, а там — убраться восвояси, на Цирцею-28, и пропади она пропадом, эта экскурсия, ноги его больше не будет на Земле. Никогда!
И вообще не надо было прилетать сюда, с тоской подумал Фини-Глаз. Фантипула и тут была права: вот прихватил бы и ее с собой — и ничего бы не случилось…
Он, не сбавляя ходу, оглянулся: так и есть — вон. в небе точка объявилась и растет — понятно, значит, настигают, выследили, даже тут…
И тогда через две ступеньки по широченной лестнице, позабыв об усталости, он помчался к парадным дверям, которые, кстати, могли быть и заперты…
Но Фини-Глаз об этом не подумал — ситуация не позволяла размышлять…
Ему, однако, повезло.
Дверь оказалась не только незапертой, но даже была малость приоткрыта…
В прохладном мрачноватом вестибюле с плоским низким потолком и застойной, затхлой атмосферой путь ему преградил какой-то старый человек при галунах.
— Прочь! — гаркнул Фини-Глаз.
— Минуточку, — ответил человек, вцепившись мертвой хваткой в куртку гостя.
И столько в этом немудреном жесте было убежденности и редкостной сноровки, что Фини-Глаз, и звука не издав, повиновался против воли.
В конце концов, решил он, у меня минуты три в запасе есть, а то и все четыре… Так что — поживем, еще не вечер! Но поторопиться надо — все равно.
— Ну, что? — спросил он, с бешенством взглянув на человека. — Что вам надо?
— Здесь — музей, — с достоинством ответил тот и сделал приглашающий, широкий жест рукой.
— Сам вижу, что не туалет! Везде — музей!.. Хотя… не помешало бы…
— Вот именно. И здесь — не принято кричать. Вы, надо думать, экскурсант?
— Да-да, я экскурсант, турист, — поспешно согласился Фини-Глаз. — И времени — в обрез…
— О, как я понимаю вас: у всех нет времени, расписан каждый час. А хочется все сразу посмотреть, пощупать, осознать, и потому — волнение, азарт!.. — сердечно улыбнулся старичок. — Ах, любознательность людская, нет тебе пределов!.. Что же, я готов сопровождать вас. Здесь электронных гидов вы не сыщете — не та эпоха, мир не тот!.. Здесь, в этом храме далекой Истории, только живое человеческое слово может донести до трепетных сердец всю правду! Так, как это делалось и в прежние, таинственные времена… Пошли!
— Куда еще? — невольно вздрогнул Фини-Глаз.
— По залам! Я покажу вам наши экспонаты… Здесь собраны, представьте, образцы настолько необыкновенные, что даже многие специалисты…
Понятно, этот, стало быть, еще не в курсе, осенило Фини-Глаза. И прекрасно! Главное теперь — не выйти из доверия. Пускай показывает, водит, ну, а там уж я найду, как пить дать, способ улизнуть…
— А что за музей, простите? — с деланным интересом спросил Фини-Глаз. — Я, знаете, так торопился — каждая минута на учете… Все проспекты по дороге растерял. А на дверях и не указано…
— Это хорошо, что торопились. Без проспектов даже интересней. Здесь — Музей Вечной Истории Исконно Русской Космонавтики! — торжественно, зажмурясь от удовольствия, пояснил экскурсовод. — От самых древних образцов до древних суперновых. Кладовая знаний! Так с чего начнем осмотр?
— Музей в музее, ну и ну! — присвистнул Фини-Глаз. — Это подумать только!.. Да мне, признаться, все равно откуда. С чердака, с подвала…
— Вы не поняли меня! Какие экспонаты вас особенно интересуют? Какой конструкции, какого времени? Ну, ежели не знаете, не будем нарушать традицию. Начнем, как говорят, с азов. Почувствуем дыхание глубокой старины… Перво-наперво я покажу вам самые ранние ракеты. Кто-то считает, что они и на ракеты не похожи, другие с этим не согласны… Вечный спор и вечный поиск. Ах, пытливые умы!.. А отдельные историки науки утверждают даже, будто на таких сооружениях и впрямь когда-то добирались до других планет!..
— Ну, а как на самом деле? — изо всех сил стараясь расположить к себе экскурсовода, поинтересовался Фини-Глаз. — Летали или нет?
— Точно вам не скажу. Да и никто, наверное, не скажет. Вопрос, по правде, деликатный… Космический баркас с мотором от часов с боем, спроектированный дедушкой Можайским, вероятно, все же не летал… Тогда как остальное!.. Хотя бытует мненье, что таких полетов не было совсем. Знаете, как случается? Строят муляжи, а информацию о них дают фиктивную… Желаемое выдают за действительное, мягко говоря… Но это — лишь одна из точек зрения. Историки науки иногда такие факты открывают — просто оторопь берет!.. Я лично эту версию считаю вредной. Впрочем, бывает, именно ее мы предлагаем экскурсантам, если они требуют наглядных испытаний экспонатов. Оптимизм их разбирает, хочется проверить! Не-ет уж!.. Понимаете, с тех самых пор, как создан был Музей, ракеты испытаниям не подвергались — вещи уникальные, попортить можно. Тем не менее, — хвастливо добавил экскурсовод, — все экспонаты у нас — теоретически действующие. Двигатель у каждой можно запустить. Что будет после, правда, не известно… Но отреставрировав ли — загляденье! Это я добился. Лично.
— Нету слов! — восторженно всплеснул руками Фини-Глаз. — Пошли!
Они пересекли полутемный вестибюль, нырнули в боковую какую-то дверцу, спустились по винтовой узкой лестнице и некоторое время шагали молча по ярко освещенному коридору, стены, пол и потолок которого то были мраморные, то из малахита — в лучших традициях земной помпезной показухи, отработанной десятками веков развития.
Фини-Глазу это до того понравилось, что по дороге он проворно отколол и опустил в карман кусочек малахита — как бы сувенир, на память…
А в другом месте, чуть-чуть поотстав от экскурсовода, острым перочинным ножичком царапнул на стене: «Фини-Глаз. Бывал не раз».
Соврал, конечно, и на вранье бесценные секунды потерял, однако же собой остался трепетно доволен.
Ибо чувствовал: такая надпись может сохраниться навсегда. Здесь — может…
Коридор, немного попетляв, наконец-то пошел в гору и вывел их в самый первый зал, откуда начиналась Экспозиция собственно Музея.
Напротив входа вдоль стены под самым потолком висел изрядного размера транспарант.
Фини-Глаз прочел его — и ничего не понял. Вновь вчитался — тот же результат.
Текст на стене гласил:
«Там, где не должно быть демократии, совершаются революции; там, где не должно быть ничего, совершаются полеты в космос».
— Это я сочинил, — зорко перехватив взгляд подопечного, пояснил экскурсовод. — Раньше я участвовал в массовках — разные пикеты, митинги… Вот, стало быть, и пристрастился к пламенному слову. А потом вся эта массовость мне стала действовать на нервы: сон пропал, желудок не работал по неделе — и врачи меня назначили сюда, к ракетам, чтобы отдохнул. Но место-то какое!.. Я и не сдержался, сформулировал и написал, и вывесил — пускай читают. Правда, если вдруг должна комиссия приехать, я снимаю — могут не понять… В комиссиях обычно — кто? Сорвавшиеся с роли палачи, садисты, депутаты, воры, патриоты, всякие душ и тел и свобод — то есть актеры с застаревшим амплуа, народ невежественный, дикий. Их врачи в комиссии лечиться посылают, ну да разве переделаешь себя?!. Но, правда, хорошо? И как-то гармонирует текст с помещением, со всем Музеем, да?
— Ну, может быть, не 31 гаю… — несколько уклончиво ответил Фини-Глаз. — Я б дома не повесил… Но… чего же мы стоим? Куда-нибудь — идемте!
— Ах, простите. Разумеется! Не обижайтесь на меня, на старика… Вам, вероятно, будет интересно забраться самому в ракету, разглядеть поближе интерьер, посидеть в кресле космонавта, помечтать? — предположил экскурсовод. — Здесь все, как и когда-то — в первозданном виде…
Фини-Глаз лишь благосклонно улыбнулся.
— А что древнее — идея полета или сам полет? — неожиданно спросил он.
Экскурсовод задумался.
— Наверное, полет, — ответил он чуть погодя. — Какой у вас пытливый ум!..
— Да как же так?.. — воскликнул Фини-Глаз, пропуская комплимент мимо ушей. — Разве бывает…
— Неужели нет?! — насмешливо всплеснул руками экскурсовод. — Тем более здесь, в Планетарном Музее… У нас ведь как всегда? Сначала делают, потом — осмысляют. А уж когда осмыслят, удержу не ведают ни в чем. И начинают… Практический опыт — мать любой теории.