Секретарша торжественно приблизилась к заветной двери, отодвинула засов и приоткрыла дверь чуть-чуть — чтобы одним глазком и можно было заглянуть.
Все мигом приумолкли и на цыпочках двинулись к блеснувшему просвету.
Но стройный ряд сотрудников под бременем немереного любопытства быстро разорвался, произошло брожение, люди сбились в кучу и натужно принялись пихать друг друга.
— Эй ты, первый! — зашипел кто-то злобный из заднего ряда. — Посмотрел — и отходи! Не мешай другим. Отойди, тебе говорят!
— А вот не отойду! Я инвалид, у меня льгота!..
Тут все разом запыхтели, поднажали, величавые дверные створки раздались, и Крамугас, увлекаемый толпой возбужденных будущих коллег, под громкие охи и ахи перепуганной насмерть секретарши влетел в редакторский кабинет.
Потом стало мучительно тихо.
В тяжелом кресле, придвинутом к массивному столу о четырех тумбах и семи карнизах, дремал лощеный заяц с умной подлой мордой.
Весь стол перед ним вместо рукописей был завален отборной, но уже весьма покусанной капустой. А над головой алел большой замурзанный плакат: «Культуре бескультурья — наш заслон!».
При виде такой массы совершенно незнакомых всполошенных лиц редактор ничегошеньки со сна не понял, с визгом подскочил на добрую пару метров, второпях зарылся было в зелень, но тотчас вынырнул обратно, осатанело заметался на столе и вслед за тем, производя неимоверный грохот, бросился к широкому окну, где принялся судорожно дергать за все шпингалеты, силясь распахнуть раму, однако та была наглухо прибита толстыми гвоздями к подоконнику.
Тогда заяц бессильно скользнул на пол и замер, трусливо прижав к спине породистые уши.
— Ну, что? — сказал он наконец тонюсеньким голоском. — Добрались все-таки, да? Затравили? Время каяться пришло? Не думал, что так скоро… Вот не думал! Или просто — перемены в руководстве, время говорить? Тогда — вперед! Поговорите, поболтайте, милости прошу, глядишь, времечко-то незаметно и пройдет… Или этого вам мало? Ну, давайте — бейте, бейте вашего редактора, отца родного! Что же вы стоите? Может, совестно вот так-то, скопом? А вы по одному, по старшинству, по росту подходите. Как вам удобнее — будьте как дома.
Все стояли, тупо выстроившись полукольцом, и даже звука никто не издал — по причине полнейшего окаменения рассудка и прочих членов.
Такого агрессивного напора подчиненные, по правде говоря, не ожидали.
— Я ведь понимаю, очень даже понимаю, — скороговоркой, чтобы не прервали, бормотал заяц, — претензии, само собой, имеются… А как без них?! Я разве отрекаюсь? Разве я молчу?! Да, зарплату второй год не выдают, гонорары не идут, парадный вход не выстроен, материалы рубят, крышу не настелили над головой… Так я ведь тут при чем?! Деньги вообще упразднили, строители не под моим началом состоят, ну, а материалы… разные статьи, заметки… времечко такое, не я его создавал, объективные обстоятельства, что поделаешь… Да, разумеется, и я не без грехов… И очень даже каюсь. Может, чересчур был осторожен, в нужную минуту, в нужном месте не проявил инициативы, должной смелости не показал, немножко врал… Не буду отрицать. Что ж, бейте за это! Виноват! К вашим услугам! Но только когда и вас бить начнут… Я знал, что этим рано или поздно кончится!..
Тут редактор сжался в комок и заплакал.
— Да нет… — сказал смущенно кто-то из сотрудников. — Вы не думайте… Вы совершенно зря… Мы, в общем, не за тем сейчас пришли…
Редактор мигом вскинул голову и внимательно, с тревогой посмотрел на говорящего.
— Мы — чего? — продолжал тот ободренно. — А мы — ничего. Мы, так сказать… верим. Понимаем… Если плохо — значит, есть еще надежда… Мы просто проведать хотели. (Все дружно закивали.) Ну, и кое-что срочно сообщить… Впрочем, может быть, вам уже оттуда позвонили?
— Нет, — поспешно сказал заяц, — никто мне ниоткуда не звонил. Я телефон уже три дня как отключил. Чтоб меньше было беспокойства. Иногда я думаю о чем-то, это сложно… Ну так что вы мне хотели сообщить?
— Нашей планете войну объявили!
— Войну? — присел от ужаса редактор, на глазах у всех белея. — Кто?
— Вистула-0! Говорят, тамошние тарпеты-гамаксобии давно уже на нас зубы точат.
— Жуть! — прошептал редактор. — Что же это делается, а, скажите?! Я ведь сам — оттуда родом… Там меня и отдрессировали. Там всю выучку прошел, прежде чем к вам приехать… И теперь, пожалуйста, — война! Кошмар! Я знал, что так оно и будет. Да-да, я всегда предчувствовал, всегда! Как истый миролюб…
— То есть вы хотите сказать, что собираетесь немедленно вернуться?
— Нет, исключено! И даже разговоры заводить нельзя… Я служу здесь, а не на Вистуле-0! Я верен месту. Верен креслу! Хотя и не цепляюсь за него… Тем самым я обязан защищать интересы Цирцеи-28! Мое происхождение не играет ни малейшей роли. Пока я тут, я вечно предан вам! Так всем и передайте.
— О, вы — благородный человек, — восхитились сотрудники, сраженные такой начальнической логикой.
— Пустое, — махнул лапой заяц. — Я выполняю долг — и только. Стало быть, все ясно?
— А… что должно быть ясно? Извините… Никаких пока что указаний…
— Будут. Ждите, — твердо сказал редактор, вспрыгивая обратно в свое массивное, под стать столу, кресло и принимая важный вид. — Инструктаж будет полный. Линию действий — обдумаю и распишу. Ну и, конечно, согласую. Намечу план работ и через секретаршу передам. Суббота скоро? Хорошо. У всех — субботник. С этого момента. Месячный субботник. Инициатива масс. Отлично! А пока — ступайте. Делайте. Я занят.
Редактор измученно прикрыл лапой свои вечно красные глаза и, задумавшись, поник.
Все вздохнули и, сбитые с толку окончательно, гурьбой высыпались из кабинета.
Заяц сидел тихо и, казалось, вновь заснул.
Или делал только вид, а сам при этом зорко, незаметно наблюдал…
Крамугас на секунду замешкался, вовремя не среагировал вместе с остальными, а когда, наконец, спохватился и собрался тоже идти вон, то обнаружил вдруг, что остался один на один с редактором.
В принципе он поначалу именно того и добивался, так что если бы не эта кутерьма…
Но как раз теперь какое-то постыдное, трусливое смятение внезапно овладело им.
— Ну, а вы чего тут ждете? Я же ясно объяснил! — сердито повернулся к нему редактор.
Отступать было поздно.
Все! Либо прямо сейчас, либо уже — никогда, с необычайной отчетливостью понял Крамугас.
— Да вот, — застенчиво проговорил он, — по распределению я здесь…
— Нашли время, — буркнул заяц.
Крамугас развел руками.
— Как же это бестолково, — зло и безнадежно произнес редактор. — Сущий бред! Война… Вы понимаете, что происходит?! Кругом такая переделка всех основ начнется!.. Непременно! Все-все будет по-другому. На новые рельсы, в другое болото… Уже началось! Проморгали… А вы?
— Что — я? — не понял Крамугас.
Редактор вдруг забарабанил лапами и пылко вскинул голову:
— А вы записались в переделку? Так, чтоб по-военному?.. Чтоб — навсегда?!
— Да уж… Писать-то я люблю! Весьма, — самодовольно молвил Крамугас. — Затем ведь и прислали.
— Кто? — отрывисто спросил редактор. — Кто прислал? Какой дурак?!
— Вот… если не слишком затруднит — взгляните на эти бумаги… Тут чин-чином все указано… И даже даты точные стоят. Я прилетел с Бетиса-0,5! — добавил гордо Крамугас, словно такое сообщение и было тем волшебным словом, которое, как в сказке, откроет перед ним любую запертую дверь. — Планета тихая, но кадры на ней растут!..
8. Экскурсант
— Пап, а я? — состроив кислую мину, горестно спросил Юзюдюрик.
— Нечего! — отрезал Фини-Глаз. — Учиться надо, а не по планетам шастать. Тоже мне, умник нашелся… Успеешь еще свое налетать.
— Но, пап…
— Я тебе сказал: не приставай! Мал еще. Сиди и делом занимайся. Я скоро вернусь.
— Папочка, но я ведь все равно сбегу. Зайцем на твой звездолет пролезу.
— Болтать ты можешь, — согласился Фини-Глаз. — Но смотри, мерзавец, если без меня туг вдруг набедокуришь… Вернусь — уши оборву!
— Папуня!.. — заревел надсадно Юзюдюрик, трагически кривя рот и размазывая слезы по щекам. — Я тоже хочу! В экскурсию… На Зе-е-млю!
— Ну что ты издеваешься над ребенком? — возмутилась тотчас мать. — Зачем тебе понадобилось рассказывать про эту окаянную экскурсию?! Гляди, дите плачет… Теперь опять заикаться начнет. Что, доволен?
— Молчи, Фантипула, — мрачно сказал Фини-Глаз. — Придумала! Я ему тогда позаикаюсь!.. Сам знаю, что делаю. И не учи меня! А если у нас сын таким кретином растет, что никакие доводы на него не действуют, то уж в этом я не виноват. Все — твое воспитание! Весь в тебя — зануда. Как и твой отец. Хоть бы преставился скорее… Извини.
— Вот, вот! Я этого давно ждала, давно! Когда-нибудь ты должен был проговориться… О, ничтожество! — зло подбоченилась Фантипула. — Тебя послушать, так я всю жизнь только вредительством и занимаюсь. И папочка тебе уже не по нутру… Скажи, пожалуйста!.. А кто дом содержит, кто вот на этом — нет, ты взгляни! — вот на этом горбу всех вас возит каждый день?! И почему, например, ты и меня с собой не можешь взять? Я что, не заслужила? Почему я тоже не могу слетать на Землю?! Что же я, не человек? Я свободное существо. Ничуть не хуже тебя, учти это! Я звучу гордо, понимаешь?!
— Молчи, Фантипула, — мрачнее еще больше, безнадежно глядя в угол, огрызнулся Фини-Глаз. — Молчи, жена моя, и впредь не выступай!
— И не подумаю!
И тогда Фини-Глаз объявил громогласно, широко распахивая дверь на улицу, чтоб слышали соседи:
— Говорю в последний раз и окончательно. Вы все мне надоели! Хуже, чем не знаю кто!.. Сил больше нет терпеть! Даже в такой день, когда заветное, как говорят, свершилось, когда я кои-то раз в веки лечу на далекую Землю, вы непременно хотите отравить мое существование! Семейка, ничего не скажешь!.. И папаша твой… Кошмар! Ну, все — прощайте! Если не вернусь, то только из-за вас!
И он торжественно вышел излому, нервными пинками толкая перед собой дорожный кованый сундук.
Грохот стоял — на полквартала.
— Ах… Повеситься, что ли? — трагически промолвил Юзюдюрик, глядючи отцу вослед.
— Да ты и впрямь кретин, — круглыми глазами посмотрела на него Фантипула. — Совсем уж… А, сынок?
9. Неожиданное назначение
Заяц выскочил из кресла и, истошно завопив, принялся кругами носиться по кабинету.
— Нет, видали?! — голосил он. — Им все мало! Еще одного нахлебника мне на шею хотят посадить. Я что, по-вашему, двужильный, да? Нет, это точно заговор. Коварные интриги. Затравили совсем. За-тра-ви-ли!
Стукнувшись разика три головой о стенку, он малость поуспокоился, нехотя вернулся назад, в кресло, и взялся было вычитывать крамугасовы бумаги.
Затем внезапно отшвырнул их, скомкавши, на стол и с отвращением сказал:
— Скверно все это. Гнусно. Как вы вообще… к войне относитесь?
— Не знаю, — пожал плечами Крамугас. — Не думал никогда. Не доводилось. Воспитание не то… У нас планета тихая, извольте видеть, так что, сами понимаете… Но в книжках, когда пишут, я люблю…
— В книжках!.. — возмущенно фыркнул заяц. — Скажет тоже!.. В книжках — срам, весь вред — оттуда! Я их не читаю. С детства. Я — своим умом… Да… А теперь вот — боюсь. Ужас! Хлопот будет — не оберешься! И ответственность, конечно, возрастет… Вас это не пугает?
Крамугас неопределенно улыбнулся в пустоту и изобразил руками непонятный крендель.
— Ясно, — произнес редактор и постучал лапой по столу. — Все ясно. Я вот думаю: чем вас полезным загрузить? И чтобы под ногами не болтались… Время-то такое — и не знаешь, что там через час произойдет…
— На любую работу согласен! — выпалил Крамугас. — Писать хочу!
— Это я сразу заметил… Все нынче хотят! Чтоб в теплом месте груши околачивать… Нынче это модно, даже, говорят, престижно. А ветры на дворе переменились, черт бы их побрал!.. Знаете, что?
— Э-м-м… Нет еще, — с ретивой готовностью ответил Крамугас, изображая преданность и воодушевление, — не знаю. Да и как могу знать наперед?!
— Что-то я хотел вам предложить… — заяц натужно почесал за ухом. — Вот проклятая память! Только что-нибудь подумаешь — и мигом вылетает… Склероз какой-то… Скверно. А? Совсем житья нет…
— И не говорите, — поддакнул Крамугас.
— Да, житье… Житье-небытье. Казенная могила… Вот! Вспомнил, наконец! — обрадованно пискнул редактор. — Тема — морковка! Пальчики оближете! Короче, напишите-ка статью. О нашем удивительном прошлом…
— О будущем? — не врубившись, брякнул Крамугас.
— Нет, именно о прошлом! Это у вас там, на Бетисах ваших!.. А у нас — прошлое! Всегда с нами и всегда — напоминает… И безмерно удивляет. И зовет куда-то. Ничего нет лучше!
Он с надеждой посмотрел на Крамугаса. И даже залихватски подмигнул.
— А что, оно и впрямь было удивительное? — осторожно поинтересовался тот. — И чем же именно?
— Откуда я знаю! Я в здешней истории не силен. Не за тем назначали. Есть, наверное, какие-нибудь записи, источники, архивы… Может, что-то и было. Даже скорее всего… Всегда нетрудно при желанье отыскать…
— А без него — никак не обойтись? — на всякий случай усомнился Крамугас. — Ну, без этого самого прошлого? Будущее все же как-то…
— Нет, нельзя, — отрезал заяц. — Невозможно. Будущего — нет, и думать о нем вредно. Вредное сбивает с толку и калечит организм… А вот прошлое… Все мы родом оттуда! Сейчас оно просто необходимо. Вы, распределенный спец, должны из обстановки исходить. Потом-то все опять забудут — так оно всегда… В истории, похоже, никому всерьез копаться не охота, если что и вспоминают — только для того, чтоб застолбить свою, сегодняшнюю, правоту… А там — хоть трава не расти. М-да… Травка — тоже витамин… Обидно, когда нет… Но я отвлекся! Прошлое необходимо, оно всегда на подвиг направляет. Коли преподать как надо… Припугнуть по-умному… Да, будоражит память! А сейчас — война…
Завалю, с внезапным отчаянием подумал Крамугас и в смятении принялся быстро-быстро перекладывать свой кейсик из одной руки в другую.
Эх, не надо было сюда ехать, лучше б уж на Саву-Драву — ведь и предлагали поначалу, когда шло распределение… Там хотя и потасовки, да не тот масштаб…
А впрочем, поздно, поздно отступать — приехал, влип… И точка.
— Право, — с неуверенностью покачал он головой, — как-то не совсем путево получается. Вы сами посудите… Я же совершенно посторонний человек. И вот так, с бухты-барахты, писать о том, что дорого и близко для незнакомых мне людей… Не выйдет ли накладки?
— Ничего не выйдет, — успокоил его заяц. — Я вам обещаю. Тут я полностью спокоен. Нужно только осознать… Проникнуться, прижиться… Именно! Когда мне предложили стать редактором, я тоже поначалу не хотел, отнекивался: дескать, не готов — и чужеземец я, и опыта работы по большому счету нет, и взгляды в целом… ну, не очень… А потом мне намекнули: мол, должен ты, должен, косой! Такие кадры нам нужны. И я согласился. И, как видите, руковожу. И все со мной считаются.
«А что им остается делать?» — чуть было не сказал Крамугас, но вовремя спохватился.
— Я попробую, — кивнул он, тихонько вздохнув.
— Что значит — попробую?! И разговора нет!
— Да, — согласился Крамугас. — Наверное, вы правы. Мой рабочий долг… Все силы приложу. Конечно, это дело наживное! При желанье — научиться можно. Я учту…
— Вот и ладушки, — обрадовался редактор. — А то, боюсь, и не допросишься — никто не согласится… Все такие нынче важные! Шпана газетная… И что-то я еще хотел вам сказать… Чертова память! Ах, да!.. Будете у нас заведовать отделом «Мир — из забытья»! Для вас нарочно создаю. По нынешним-то временам — ответственнейший пост!
— О, право… Бесконечно благодарен, — еле выдавил из себя Крамугас, ошарашенный столь стремительным поворотом дел. — Но… как писать? Верней — о чем?
— Да очень просто! Экий вы!.. Поворошите старые журналы, газетенки — чтоб солиднее казалось! — поглядите, что там есть пикантного, занятного, на данный миг полезного, а после сядете и — х-хоп! — состряпаете нам большую, прочувствованную статью. Стиль — страстный и мятежный!.. Нет, мятежный — это я переборщил, сейчас как раз — совсем не надо, могут не понять…