С наступлением ночи я повернул на юг. Несколько раз я проходил через посты военной полиции, но никто не задавал мне вопросов, настолько большой была неразбериха в обстановке, вызванной столкновением приближавшихся к фронту резервов и отступающих с передовой частей, двигавшихся по всем направлениям. У меня не было карты и мне приходилось полагаться на память и интуицию, но в темноте я заблудился и оказался снова на окраине Ланса. Мне показалось, что тут что-то не в порядке. Если наши войска были утром в уже предместьях Ланса, то почему они сегодня не вошли уже в сам город? Потом мне в голову пришла другая мысль. Если наши войска в ближайшее время займут Ланс, то зачем мне прятаться в подвале, ожидая, пока придут англичане? Я решил зайти в дом Сюзанны за дальнейшей информацией.
Я так и сделал, но она сама ничего не знала. Она была очень обеспокоенной, когда увидела меня. Она полностью понимала, насколько опасно мое положение и просила меня поторопиться в направлении Буа-Бернара. Меня не нужно было торопить, потому что весь день я слышал приближавшийся к Лансу шум боя — но не знал, что на самом деле этот бой уже затих — потому я быстро отправился в свой одиночный поход. Тропа моя пролегала совсем близко от того места, где произошла катастрофа. Проходя мимо, я увидел офицеров, проверяющих пути с помощью больших фонарей и, к моему неудовольствию, свидетелем был унтер-офицер из военной полиции, который сейчас излагал свою версию событий предыдущей ночи.
Я тут же попытался свернуть, намереваясь обойти эту сцену как можно дальше, но моя удача изменила мне — этот унтер точно оказался моим камнем на шее. Он послал ко мне одного из своих людей. У него наверняка было хорошее зрение, раз он увидел меня с расстояния сотни ярдов, ведь хотя фонари были яркими, освещенность вовсе не напоминала дневную. В третий раз я столкнулся с этим человеком. Теперь, сказал я себе, мне не отвертеться. Пусть он не подозревал во мне диверсанта, зато вполне мог арестовать как дезертира. Именно так и произошло.
Офицеры старались выяснить причину катастрофы, потому что офицер железнодорожной комендатуры Ланса абсолютно был уверен, что причиной ее не был какой-то несчастный случай. Кроме того, мне не повезло еще раз — они нашли маленький обломок взрывателя, который остался неповрежденным после взрыва. Я увидел штабного офицера, державшего этот кусочек в руках. Он разглядывал его с большим любопытством. Но тут я сохранил спокойствие. С чего бы он подумал, что этот взрыватель имеет ко мне хоть какое-то отношение?
Но меня поджидал унтер-офицер со своим катехизисом. — Черт бы вас побрал, дружище, о чем вы себе думаете? — закричал он. — Вы снова сделали крюк и опять не подчинились приказам. Неужели до вас не доходит, что срок вашего отпуска уже закончился и теперь вас вполне могут арестовать как дезертира? Ну, что вы теперь мне скажете?
Я начал рассказывать длинную историю, как я добрался в Карвен, и узнал, что мой полковой склад был отведен в тыл, и никто не знал, где он теперь. Потому мне пришлось вернуться в Ланс, где я ожидал дальнейших распоряжений. Тут он стал подозрительным, вернее, он не поверил тому, что я всерьез пытался добраться до моего полка. Конечно, других подозрений у него не было. Он обратился к одному из штабных офицеров. — Этот человек, господин офицер, — утверждает, что склад 138-го баварского полка был вывезен из Карвена. Вы могли бы это подтвердить?
— Нет, это не так, — ответил офицер. — Я звонил туда как раз сегодня во второй половине дня.
Военный полицейский посмотрел на меня с кислой миной. — Я думаю, вам следовало бы пройти со мной, — сказал он. — Я передам вас моему шефу.
Без церемоний один из его людей и он сам повели меня в бюро немецкого бургомистра. В это время я не подозревал, как мне следует поступить, чтобы выкрутиться. Но знал, что малейшая ошибка тут же разоблачит меня. Вскоре зазвонил телефон. Бургомистр положил трубку на рычаг и повернулся ко мне: — Почему вы сказали, что ваш склад уже не в Карвене? Он все еще там. Я как раз говорил с адъютантом вашего полка.
— Тогда, возможно, я заблудился. Я пришел в то место, которое считал Карвеном, но там сегодня на дорогах такая сумятица из-за боев, что я вполне мог ошибиться.
Он снова потянулся к телефону, и я услышал только конец разговора, который сбил меня с толку, но подтолкнул к мысли, о чем мне нужно будет сказать в моей следующей фразе.
— Ваш полковой адъютант сказал, что вы пропали без вести пять недель назад, — произнес бургомистр.
— Это верно, — согласился я. — Англичане взяли меня в плен, но неделю назад я сбежал, а потом получил отпуск. Я как раз шел в свой полк. Скорее всего, адъютант просто еще не знает, что я сбежал.
Он задал еще много вопросов такого же плана, уточняя по телефону мои ответы у адъютанта. Наконец, он повернулся ко мне и сказал: — Очевидно, мне остается сделать только одно. Я отправлю вас под конвоем в ваш полк, где вы предстанете перед военным судом. Вам очень повезло, что у вас есть это рекомендательное письмо, потому что во время сражений военные трибуналы обычно выносят расстрельные приговоры без лишних разговоров.
Итак, я снова двинулся по дороге на Карвен, на этот раз в маленьком грузовичке под охраной вооруженного полицейского. Конечно, мне и в голову не пришло попытаться сбежать. Все время я сидел тихо, лишь изредка перебрасываясь парой слов с охранником, повторяя про себя все, что я знаю о человеке, под именем которого я действовал. Я был вполне уверен в себе, потому что от Эрнста я узнал все об его семье и его жизни. По его описаниям я узнал адъютанта, как будто бы знал его заранее, но мое сердце забилось сильнее, когда рядом с ним я увидел штабного офицера. Я видел его раньше — в свете фонарей на месте аварии. Именно он держал в руке маленький кусочек взрывателя!
Именно этот офицер и начал допрос. — Вы узнаете этого человека? — спросил он адъютанта.
— Конечно! Это рядовой Эрнст Каркельн, который считался пропавшим без вести после небольшого боя, который произошел пять недель назад.
— С тех пор вы его не видели? — сказал офицер.
— Нет.
— Вам никогда не сообщали, что он сбежал из плена, вы не отпускали его в увольнение?
— Нет, — подтвердил адъютант. — Точно не сообщали. Это меня удивляет. Если бы он сбежал, нам наверняка сообщили бы.
— Но вы полностью уверены, что это тот самый человек?
— Вполне, — ответил адъютант. — По крайней мере, я узнал его, когда увидел. Я не особо хорошо его знаю. Но его волосы ни с чем не спутаешь. Но если вы хотите удостовериться, давайте вызовем кого-то из унтер-офицеров, которым он подчинялся непосредственно.
— Да, но только тихо, — подчеркнул штабной офицер. — Давайте посмотрим, узнает ли он кого-то из солдат или офицеров своего батальона.
Это замечание очень испугало меня — я понял, что с этого момента он серьезно подозревает меня.
В любом случае, я прошел первое испытание благодаря своим волосам. Теперь я попытался изобразить что-то вроде сдержанного возмущения. — Но, господин офицер, это же абсурд! — воскликнул я, обратившись к адъютанту. — Конечно, это я, я — Эрнст Каркельн. Разве я не знаю вас, капитан Норден? Я не знаю унтер-офицера Люка и дежурного ординарца Хайде? А разве среди тех людей, что стоят на улице унтер-офицер с усами имбирного цвета — не унтер-офицер Туровен? Правда, я забыл, как зовут капрала, который стоит рядом с ним.
— Ну, это все правильно! — сказал адъютант. Но другой офицер по-прежнему был неудовлетворен. Он оказался проницательным человеком. Я это сразу понял, и он вызывал у меня уважение, хотя, конечно, я предпочел бы, чтобы он был на моей стороне, а не на стороне противника.
— Пошлите за кем-то из его друзей, — скомандовал он. Я ждал, с трудом скрывая беспокойство. Через пять минут я обрадовался, когда в кабинет вошли четыре человека, и троих из них я сразу узнал, благодаря описаниям и фотографиям, которые показывал мне мой «наставник». Больше того — я довольно много знал о них. Но вот четвертого, к сожалению, я не «узнавал». Было странно видеть, как их светлые глаза обрадовано уставились на меня. Лица их расплылись в улыбках, несмотря на присутствие двух офицеров. Конечно, они считали меня погибшим, потому что о моем пленении не сообщали.
— Вы знаете этого человека? — спросил их адъютант.
— Конечно! — они ответили в один голос. — Это Эрнст Каркельн.
— А вам эти люди знакомы? — спросил меня штабной офицер.
— Конечно! — воскликнул я. — Первый человек справа это Хайнрих Домнау. Его отец — пекарь в Мюнхене. Он женат, у него двое детей, но время от времени он забывает о жене. Если спросите, он вам расскажет интересную историю о борделе в Лилле. Хайнрих упрямо уставился в пол. Офицеры ухмыльнулись, и даже адъютант немного смягчился.
— Мне кажется, я слышал что-то вроде «он заметил», что-то о том, как у этого человека украли одежду, не так ли?
— Именно так. А следующий за ним — Йозеф Фридландер. Когда меня взяли в плен, он сидел на гауптвахте семь дней за то, что случайно разлил кофе для офицеров.
— Это так? — спросил штабной офицер. Адъютант подтвердил.
— А третий человек, — продолжал я, — это Петер Майр. Мы с ним служим в одном полку с самого начала войны. Он может рассказать обо всех кампаниях, которые мы провоевали вместе. Мы сражались с французами в Эльзасе, там его ранили, но вскоре он вернулся в полк. Потом нас перебросили в Аррас и оттуда сюда. Я могу вам рассказать любые подробности, если хотите.
Так я и поступил. Я спокойно рассказал им все детали полковой истории за всю войну, в том виде, конечно, как ее мог знать обычный рядовой солдат. Казалось, однако, что штабной офицер не сильно этим заинтересовался, и я понял, что я не преуспел, убеждая его. И я, и он хорошо знали, что такие подробности я мог бы узнать из других источников. Он прервал меня на полуслове.
— А четвертый человек? — спросил он. Тут он меня поймал. Я совсем не мог узнать четвертого человека. Я подумал обо всем, что мне рассказывал когда-либо Каркельн. Я пытался вспомнить детальное описание пятнадцати или двадцати человек и несколько кратких заметок еще о сотне других, но никто из них не был похож на этого человека. Ему было лет восемнадцать, и он тоже дружелюбно улыбался мне.
— Конечно, я узнаю его, — объяснил я, — но я просто не могу вспомнить, кто он. Меня сильно контузило, когда англичане взяли меня в плен, возможно, это чуть-чуть повредило моей памяти.
— Значит ли это, что вы вообще не знаете этого человека? — предположил штабной офицер. — Но ведь других вы знаете!
— Конечно, их я знаю, — протестовал я. — Его я тоже узнаю, но вот не могу сказать, кто он.
— Понятно, — сказал он. Потом он приказал четверым солдатам выйти из помещения. Остались только штабной офицер, адъютант и военный полицейский.
— Я думаю, Вам следует сознаться сразу, — сказал он. — Вы не тот, за кого себя выдаете. На самом деле, вы английский или французский шпион.
Вот к чему он клонит! Хотя я прекрасно знал в ходе всего допроса, насколько тонка моя линия защиты, но я все еще не полностью осознал, что он был настолько уверен в своих подозрениях.
— Послушайте, — продолжил он. — Прошлой ночью была ужасная железнодорожная катастрофа в Лансе, во время которой вы помогали раненым. Где вы были, когда произошло столкновение?
— Я уже объяснял раньше, — сказал я, — что у меня болел зуб, и я решил пройтись, потому что не мог уснуть. Я могу вам даже показать зуб, если вы хотите.
— о! — воскликнул он. — Нет сомнений, я предполагаю, что это было настоящее столкновение? Вы не слышали взрыв как раз перед тем, как сошел с рельс товарный эшелон?
— Совсем не слышал. Я видел, как валились на бок вагоны, а через пару секунд в них въехал другой поезд.
— О, — продолжил он. — Тогда вас должно быть удивит, когда вы узнаете, что рельсы под товарным поездом были взорваны.
— Я очень удивлен! — согласился я.
— Вы никогда раньше не видели такую штуку? Он положил передо мной на стол маленький кусочек взрывателя.
— Конечно, мне приходилось видеть такое, — заявил я, считая, что мне теперь следует быть очень храбрым. — Это похоже на кусочек взрывателя.
— Это и есть кусочек взрывателя, — произнес офицер. — Скажу больше — это английский взрыватель. И именно такой взрыватель был использован для подрыва рельсов. А что вы теперь скажете?
— Ничего, — запротестовал я. — А что мне говорить?
— Потому что, — продолжил он, подчеркивая каждое слово, — несколько ниток от таких взрывателей было найдено бургомистром Ланса в вашем мешке.
Это была бомба! Тем не менее, я подготовил объяснение и на этот случай. Он положил на стол несколько тонких хлопковых полосок.
— В этом нет ничего особенного, — заявил я. — Несколько месяцев назад мы захватили у англичан целую кучу такой взрывчатки, и многие из нас сохранили немножко таких взрывателей. Они очень нужны, если хочешь подорвать крысиную нору. Многие из нас любят охотиться на крыс, и для них это что-то вроде спорта.
— У вас на каждый вопрос есть ответ, — недовольно заметил он, — но вот последняя история не очень убедительна. Это правда, что вы захватили много английской взрывчатки? — спросил он адъютанта.
— Да, так и было, хотя я и не уверен, что среди трофеев были взрыватели. Нам досталось много винтовочных патронов и несколько странных самодельных бомб, сделанных из жестянок из-под повидла.
— Точно, — вмешался я. — Вот для подрыва таких бомб и используются взрыватели.
— Ну, хорошо. Оставим это на время. Но вы и теперь утверждаете, что не знаете этого четвертого человека?
— Нет, хотя наверняка я его знаю, — согласился я. — Только не могу сообразить, кто он.
— У вас осталась невеста в Мюнхене, кажется, ее зовут Ирма Донау? — предположил он.
— Это так, — согласился я. — У меня есть ее фотография. Я вытащил ее и показал ему.
— Вы давно знаете Ирму? — продолжал он.
— Да, конечно, — сказал я. — Мы помолвлены уже три года, но я знаю ее практически всю ее жизнь.
— А ее семью тоже?
— Конечно, — подтвердил я. — До войны каждым воскресным вечером я любил заходить к ним на ужин.
— Тогда как могло случиться, — крикнул он тоном триумфатора, — что вы не узнали ее брата, которого вы тоже должны были бы знать всю его жизнь?
Это был удар! Я внезапно вспомнил, что Эрнст очень мало рассказывал мне о семье Ирмы — скорее всего потому, что он не очень с ней ладил. Но теперь, если допустить, что это действительно был ее брат, тогда опасность для меня была очевидной. Стоило «отклеиться» лишь части моей второй маски, как штабной офицер одним рывком проник под нее и нарушил мою оборону. Любой полицейский скажет вам, что вы наполовину уже доказали вину человека, если сами уверены, что этот человек виновен. Я оказался в неудачном положении виновного человека. Брата Ирмы привели обратно. Штабной офицер конфиденциально беседовал с ним, а затем паренек начал расспрашивать меня о самых интимных подробностях прошлого Ирмы. Я немедленно растерялся. Я сделал вид, что я в замешательстве, что меня слишком сильно ударило, перед тем, как я попал в плен, потому у меня проблемы с памятью. Я знал, что это плохая история. Моя память была вполне в порядке, когда я вспоминал обо всех сражениях, в которых участвовал мой батальон. Она не могла так внезапно отказать мне. После двадцати очень нерадостных для меня минут штабной офицер отпустил брата Ирмы и повернулся ко мне.