Он был на втором этаже, жилые камеры -- комнаты, палаты? - располагались выше.
Ему бросились в глаза дверные ручки, затейливые, блестящие начищенной бронзой, с завитками, изогнутыми, как купол русского теремка. Ручки выбивались из общего безлико-пластикового дизайна. Кельм нажал на одну из них. Дверь подалась почти невесомо.
Это было помещение, где он впервые увидел Эрмина. Здесь оборудование -- односторонне прозрачные (с той стороны) зеркала, функциональное кресло с ремнями, собрание отвратительных приборов. Кресло и сейчас было занято. Кельм подошел ближе, и увидел привязанного человека. Его ноги подкосились, а сердце бешено застучало, потому что это была Ивик.
Она не двинулась и не дрогнула, увидев его. Сейчас она казалась не то, что молоденькой, маленькой. Как в 17 лет. В глазах то жалобное детское выражение, которое только он и видел иногда -- когда она прижималась к нему.
В ушах гремело, а ноги были как ватные. Кто-то сзади окликнул его, "фел Кэр", он повернулся, а двигаться было трудно, словно кто-то сгустил воздух, как в Медиане, есть такой класс оружия, называется "воздушное болото". Кельм рванулся, чтобы преодолеть сопротивление воздуха, вздрогнул всем телом...
Несколько секунд он лежал, осознавая, что Ивик на свободе. Что с ней ничего не случилось. Что жизнь продолжается, все в порядке, все штатно.
Протянул руку и включил бра над головой. Сна ни в одном глазу. Но уже скоро и вставать пора -- можно подняться раньше на полчаса, только и всего.
Кельм отбросил одеяло, сел. Он все еще приходил в себя. Позвонить бы Ивик... но она, конечно, спит. Вымоталась вчера, маленькая. Ноги ткнулись в мягкий пушистый коврик. Собственная спальня приветливо обнимала его. Кельм обвел взглядом -- стенку-гардероб с зеркалами, деревянную неполированную спинку кровати с шишечками, тяжелые, льющиеся к полу шторы, восхитительно пустые углы. Простор.
Что уж говорить, Кельм никогда не был безразличен к удобствам. В каких только условиях ему не приходилось жить и сражаться за Дейтрос; но всегда точила подленькая подспудная мечта, мыслишка -- а вот была бы возможность жить, как они там, в Дарайе, чтобы дом, кожаное сиденье дорогого авто, стриженный газончик перед домом...
Теперь все это есть. Все, чего хочется. Хотелось всю жизнь.
Бог всегда исполняет наши желания -- только почему-то так, что этому уже и не радуешься.
Богатство, комфорт -- вот тебе. Только жить ты будешь в таком напряжении, что некогда будет этот комфорт ни замечать, ни радоваться ему.
Хотел получить Ивик? Получил. Пожалуйста, вот тебе Ивик. Только она выполняет для тебя опаснейшую -- хуже не придумать -- часть работы; и она может в любой момент оказаться в атрайде. Или ее просто убьют. Кельм вспомнил сон и изо всех сил саданул ребром ладони по спинке кровати.
А если этим -- кончится? Все это счастье, весьма сомнительное, надо сказать, счастье -- кончится именно вот так. Ее убьют так же, как девочку Лени убили тогда, когда он только начинал жить.
- Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидел? - спросил Кельм у Бога. Тот, по обыкновению, промолчал.
Кельм встал и открыл окно. Собачий зимний холод ворвался в комнату, тело сразу закоченело. Кельм начал делать зарядку и думал о том, как построить операцию с Кибой.
- Нравится? - спросил Кельм. Ивик, счастливо сияя глазами, вынырнула из мягкой сиреневой утробы авто. Коснулась кончиками пальцев вишневого лака.
- Дорогая...
- Ничего, оно того стоит. Обрати внимание, - он стал листать технический проспект, - приемистость... Сама по себе максимальная скорость. Привод четырехколесный, значит, устойчивость.
- А такая маленькая...
- Но шустрая. Посмотри, какая мощность мотора. И еще очень важно -- оргпласт третьей степени. Это -- пуленепробиваемый верх. Пошли оформлять документы?
- Дороговато, - пробормотала снова Ивик. Кельм хмыкнул, глядя на нее.
- Ивик, ну ты даешь. Не смеши, а? Я непосильным трудом в Контингенте Б заработал свои кровные деньги... может, мне их на пенсию отложить?
Ивик была оживлена, говорлива и даже начала смеяться. Если бы Кельм действительно относился к этим деньгам, как своим -- не задумываясь, выложил бы и больше, только чтобы увидеть ее такой. Все-таки потребление -- это наркотик. Покупка дорогой машины взбудоражила Ивик, гэйна казалась возбужденной и слегка пьяной.
Забрать "Рениту" можно будет после регистрации. Пока что Ивик взобралась на правое сиденье в машине Кельма, и он молча тронул руль. "Лендира" вырулила на въезд, поднимаясь на автостраду, поднятую над городом.
- Машина чистая? - спросила Ивик.
- Да. Говори.
- Мне теперь придется неделю по крайней мере не проводить сеансов...
- Я бы сказал, дней десять. И в течение пары месяцев -- не из города. Теперь у тебя есть машина, можно отъехать километров на сто хотя бы.
Ивик помолчала. Оживление исчезло с ее лица. Она снова была серьезной, спокойной и будто чуть расстроенной.
- Неделю, - сказала она, - или даже меньше, посмотрим. Посмотрим, как будут освещать этот мой теракт, и насколько усилят охрану. Понимаешь, если бы не Эрмин, гори все синим пламенем...
- Я понимаю, - мягко ответил Кельм, - у каждого из нас есть чувства. По мне, так я бы вообще никогда не выпускал тебя на связь. Сам бы это все делал.
- Ты что, свихнулся?
- Я же не делаю этого. И Эрмин подождет. Сходить с ума не надо. Запрос по нему я сделал, уже в четвертый раз. Но пока парень в здании Вель.
- В чем отличие? - спросила Ивик, - то, что с ним там делают сейчас -- это что, мало?
- Это первая ступень. Вторая ступень ломки, - монотонно сказал Кельм, - отличается тем, что все ограничения -- этические, моральные, человеческие -- снимаются. У объекта вызывают психическое состояние нужного качества и глубины с помощью любых, повторяю, любых методов. Если психологи не в состоянии сами провести эти методы... например, не каждый способен убить или мучить маленького ребенка... там есть обученные, подготовленные и заправленные наркотиками специалисты. В принципе, то же делается и в корпусе Вель, но там воздействие все-таки ограничено.
- Господи, ребенка-то зачем? - деревянным голосом спросила Ивик.
- Просто пример. Воздействие в атрайде -- это не только боль. И даже не столько боль. Боль -- очень хороший, эффективный метод, но лишь для определенной цели. Например, расслабить. Подчинить волю. Им нужно расшатать всю структуру психики, от ценностей и идеалов до основных инстинктов -- самосохранения, например. И они это делают.
Он помолчал. Ивик застывшим взглядом смотрела вперед, в лобовое стекло, во тьму, пылающую алыми и золотыми огнями.
- Боль, - добавил Кельм, - тоже используется без ограничений. В нужной точке и нужной интенсивности. Нужной длительности.
Он осекся и выругал себя. Но ведь она спросила.
- Пока с ним этого не делают. Не то, что нет причин волноваться, пойми меня правильно. Но к сожалению, у меня есть свое задание, и оно всегда приоритетно
- Слушай, - сказала Ивик, - у тебя всегда так? Все пять лет, что ты здесь?
- В каком смысле?
- Ну... я помню, как было на Триме. Там были острые ситуации. Бывал риск. Иногда случалось горе, кто-то погиб. Там было всякое. Но там можно было жить. Петь песни, гулять, разговаривать. Водку пить. А здесь? Шендак, казалось бы, здесь богаче и лучше, чем даже на Триме было. Вольготно. Живи -- не хочу. А у меня все это время такое ощущение, как будто мы в Медиане, в патруле, кругом сплошные дорши, и единственная передышка -- это сон. И когда мы с тобой... то кажется, что мы просто от всего, что вокруг -- друг в друга прячемся.
- Кругом сплошные дорши -- это ты совершенно верно заметила, - буркнул Кельм.
- Это не только оттого, что я знаю о твоих делах и переживаю. Это от всего так. От работы моей. От соседок. От людей, которых я вижу вокруг...
- Бр-р... вообще ты права, да. У них здесь так. Вот ты смотришь на все эти дома, дорогие авто, ухоженные палисаднички... И такой покой в душе, так хорошо, да? Покой -- это от инстинктивного ощущения защищенности, кажется, что если люди богаты, то они защищены и счастливы. А на самом деле... ты о своих соседках. А мои, думаешь, лучше? Я как-то видел -- остановилась "Вагда", машина, которую и я себе не могу позволить, там сидит парочка -- муж и жена, и знаешь, как они орали? Готовы были в волосы друг другу вцепиться... Они все живут под стрессом. Каждый за себя. Каждый знает, что в любой момент его жизнь может начисто обрушиться, и тогда -- все. Дно, пособие, атрайд. Многие, кому не везет, сами идут в Колыбель -- да ты, наверное, знаешь...
Он помолчал.
- Но с другой стороны, нам-то чего брать пример... Ты просто очень чувствительная. Все глубоко к сердцу берешь. А мы дейтрины. Нам бояться нечего, у нас впереди только Царствие Небесное. За нами -- Дейтрос. Это сейчас еще из-за Эрмина такая нервная обстановка. И вообще в последнее время как-то навалилось. Вот ты еще попала в прошлый раз... А так, знаешь... ты посмотри, когда у тебя смены после Возрождения, я возьму отпуск -- и мы с тобой в Кейвор смотаемся. Там очень красиво...
- Кстати, а куда мы едем? - сообразила Ивик. С эстакады они съехали на одно из боковых ответлений, но это не был тивел Кельма, они находились рядом с Центром.
- А мы в Эйнорд едем. Сходим в ресторан с тобой. Зря я, что ли, завел себе любовницу, как ты считаешь?
Под ногами лежали тридцать этажей Эйнорда -- гигантского торгового центра, крупнейшего в Маане. За тонкой невидимой стенкой у ног Ивик -- темно-синяя пропасть, вся в огнях. Тусклые цепочки звезд сверху, две неравные цветные луны; снизу город, в золотом и пестром сиянии, отсюда не различить ни окон, ни уличной иллюминации, город до самого горизонта сиял, словно центр галактики. В центре узкой готической стрелой, озаренной снизу, взлетала башня старой Регистратуры. И новая Колыбель на востоке нависла радужным исполинским столбом.
- Я даже не знаю, что, - растерянно сказала Ивик, посмотрев на пластинку меню.
- Давай я помогу. Что-нибудь существенное, ты же с работы, и не ела ничего? Мясо, рыба?
Ивик что-то отвечала. Кельм тыкал пальцами в электронную пластинку, делая заказ. Потом оба они откинулись в креслах, молча созерцая город. Минут через пять поспела официантка с закусками -- безалкогольный крэйс, бокалы, ломтики разнообразных овощей на широких тарелках. Еще через четверть часа подали ужин. У Кельма на блюде дымилось что-то мясное, большие, красные ломти, горки из овощей и чего-то еще неясного. Ивик минут пять только изучала свою тарелку, пробуя то одно, то другое. Рыба была перемолота в фарш и уложена кольцами, в центре каждого кольца -- шарик из овощной начинки; дары моря свободно раскинулись по тарелке, на широких темно-зеленых листьях, в полукольцах лука и ломтиках лимона. Еще на столике оказался подносик с нарезанным сыром восьми сортов; маленькая бутылочка вина. Немного алкоголя в крови у водителя допускалось, Кельм тоже позволил себя половинку бокала.
Кельм ел очень красиво. Как и вообще все делал. Ивик время от времени поднимала глаза и любовалась на него.
- Что тебе пишут? - спросил он. Подразумевалось -- из дома.
- Фаль пишет, не знает, сдаст ли математику. Лодырь он у меня. Может, придется последний год повторять. С другой стороны, это меня не очень расстраивает, учитывая, что он гэйн-велар. Шет наоборот радует. Пишет работу в соавторстве с каким-то иль Греем, вроде, это у них большая величина. Сидит в лаборатории безвылазно. Миа... скучает. Про работу ничего не пишет. Вообще почему-то Миари больше всех жаль. Марк...
Она умолкла. Марк написал нейтрально. Все хорошо, все здоровы, сдали объект, летом обещают отпуск. Даже не написал "целую" в конце. Что, впрочем, и хорошо. Еще угрызения совести начались бы. Ивик ответила ему таким же нейтральным отстраненным письмом.
- А мне опять ничего не написали. Мама болеет... Мне кажется, они как-то уже примирились с тем, что меня нет. Как похоронили.
- Если бы с мамой что-то, они написали бы.
- Да, - согласился Кельм, - поэтому я исхожу из того, что у них все хорошо.
Ивик чуть повернулась в крутящемся кресле, и смотрела теперь не на город под ногами, а на ресторанный зал. Маме Кельма восемьдесят два. И болеет. Отработанный материал, клиентка Колыбели -- конечно, если бы они жили здесь. И не были богаты. Вон за соседним столиком пожилая супружеская пара. Доброе, умиротворенное выражение лиц. У старика прямая спина, и почему-то кажется, что это бывший офицер. Причем эта мысль не вызывает вспышки ненависти, наоборот, уважение, как будто это бравый и гуманный герой одного из здешних многочисленных сериалов (а не реальный дорш -- трусливый, мнящий себя сверхчеловеком, ни на что не способный даже на Тверди, готовый громоздить трупы "неполноценных" не задумываясь).
У женщины в ушах черные опалы. Красивый контраст -- зачесанные назад белые волосы, светлые глаза и черные, приковывающие взгляд драгоценности в ушах.
Этим тоже нет необходимости идти в Колыбель.
И совесть их чиста.
Ведь если кто-то другой идет в Колыбель -- это свободный выбор того, другого. За него никто не несет ответственности, правда? Не скопил денег -- его проблемы. В Колыбель под конвоем не ведут. Правда, могут забрать в атрайд, и там довольно быстро сумеют подвести к мысли, что это -- лучший выход. Но и это будет свободный выбор.
На Свободный Выбор можно молиться, как на идола, подумала Ивик. И еще -- это отличная затычка для совести.
Ивик тихонько доедала с тарелки и осматривала зал. Они не говорили больше, но и это было хорошо. С Кельмом и молчать хорошо. Он прав, Ивик чувствительна. Она легко начинает думать так же, как окружающие. Ведь здесь же хорошо. Как в раю. Прилично одетые люди смакуют приятный ужин. Дорогие туалеты дам, драгоценности; коллекционные костюмы мужчин. Бесшумно снующие официантки в коротких серебристых халатах, все сплошь красавицы. Только музыка портит впечатление своей попсовостью, но она здесь по крайней мере не назойливая, тихая. И в конце концов, не осуждать же людей за то, что у них есть только вот такая музыка?
Здесь -- вершина дарайского блаженства, под ними -- тридцать этажей счастья. Огромных дешевых супермаркетов, распродаж, гор уцененной одежды, сумочек, украшений, залежей шоколада, пирамид дешевой фантастической техники, россыпей детских игрушек. Маленьких пронзительно уютных салонов, в манекенах и диванчиках, в зеркалах, с дорогими коллекционными вещами. Все, что угодно -- на любой вкус, на любой кошелек. Демократично -- для миллионера и даже для сибба.
Вокруг этой башни -- сама Дарайя. Мир, где этим людям -- хорошо, мир, который их полностью устраивает. Он ужасен? Да нет же. Не всем доступны даже вещи с дешевых распродаж? Ну и что, а почему все должно быть доступно всем? Это, наверное, нормально, когда одни живут в сотни раз лучше, чем другие. Не завидовать же, правда? Колыбели? Это свободный выбор человека. Если ему плохо, если он не хочет жить -- он всегда может с достоинством уйти из жизни. Атрайды? Местных-то в них содержат в прекрасных условиях; да и сама идея -- не наказывать преступника, а помочь ему вылечиться и социализироваться... по сравнению с дейтрийскими лагерями.
Вангалы? Ну и что, а почему на войну надо посылать нормальных людей? Это хороший выход. Им безразличны боль и смерть. Их никто не любит и не ждет. Вот и пусть...
Поведение за пределами своей страны, агрессия, эксплуатация и подчинение Лей-Вей? Не будем о мелочах, подумаешь, какие пустяки. Так все делают. Дейтрос все равно хуже.
А так Дарайя -- красивый, хороший, добрый мир. Безопасность. Счастье.
И этот мир мы хотим взорвать, подумала Ивик. С минуту она держала в голове только эту мысль, неприятную, словно чужеродную. И поняла, отчего ни разу -- и даже сейчас -- не испытала в Дарайе хотя бы относительного покоя.