Один из соучастников многих преступлений Эриха Коха при допросах начисто «забывал» все, что связано с Янтарной комнатой. Несколько лет спустя он вдруг «вспомнил», что она спрятана на окраине Кенигсберга.
Потом оказалось — в центре города. Прошли еще годы, и сам Кох заявил, что Янтарная комната была отправлена из Кенигсберга в Данциг и погружена на корабль «Вильгельм Густлофф». Причем он затруднялся вспомнить: по его личному приказу происходила отправка или он просто был об этом осведомлен.
«Вильгельм Густлофф» когда-то был пассажирским судном, с начала войны служил плавшколой 11-го учебного дивизиона подводников гитлеровского военно-морского флота. Но здесь не только проходили выучку экипажи подводных лодок — корабль использовали для эвакуации крупных партийных боссов и военных чинов из Западной Пруссии. Судно было соответственно оборудовано и вооружено.
При всем том «Вильгельм Густлофф» был замаскирован под госпитальное судно: на бортах и верхней палубе он нес опознавательные знаки общества Красного Креста. А когда гестапо получило сведения, что в районе Готенхафена (Гдыни) — Данцига действует группа советской разведки (в ее состав входили и бойцы национального комитета «Фрайес Дойчланд»,[18] имеющая прямую радиосвязь с Красной Армией, были приняты еще и дополнительные меры предосторожности: средь бела дня и с большим шумом привезли в Данцигский порт и погрузили на корабль раненых и рожениц из родильного дома. И вот 30 января в 21 час «Вильгельм Густлофф» в сопровождении конвоя боевых кораблей покинул гавань. На судне были погашены огни и затемнены иллюминаторы. Это противоречило правилам, установленным для судов Красного Креста. (Как, впрочем, и использование опознавательных знаков общества Красного Креста для вспомогательных военных судов!) В ту же ночь корабль поразили три торпеды, и он затонул. Тысячи невинных людей заплатили своей жизнью за неудавшуюся «военную хитрость».
С тех пор на картах Гданьского морского пароходства в двадцати милях от берега значится «навигационное препятствие № 73».
Летом 1973 г. польские спортсмены-аквалангисты приступили к обследованию затонувшего корабля. Им помогали польские военные моряки и сотрудники Института судостроения. При первом осмотре ныряльщикам показалось, что на корпусе корабля в некоторых местах видны следы подводной резки. Газеты подняли шум. Исследования продолжались два года, и вот наконец окончательное заключение экспертизы: никаких признаков того, что затонувший корабль был ограблен, не установлено, так же как и не обнаружено на нем никаких следов Янтарной комнаты.
Затем в западногерманских архивах удалось разыскать полную документацию по последнему рейсу «Вильгельма Густлоффа»: поименные списки тех, кто находился на борту, и списки грузов. Янтарной комнаты на борту этого судна не было. Да и зачем в самом деле Коху нужно было тащить ценный груз в Данциг, если рядом были Кенигсбергская гавань и порт Пиллау, а в его личном распоряжении — два прекрасных корабля?..
Курс на запад?
Если Янтарная комната не сгорела, не спрятана в тайниках Восточной Пруссии, не покоится на дне Балтики, то почему не предположить, что ее вывезли на Запад?
Существует аргументация «против» и довольно весомая.
Один из главных аргументов: директор музея А. Роде, отвечавший за ее сохранность, из Кенигсберга не уехал. Не только его сын, но и многие из тех, кто хорошо знал Альфреда Роде, утверждали, что он ни за что бы не расстался с Янтарной комнатой, не выпустил бы ее «из-под крыла» в такое опасное время, и потому ее нужно искать в Кенигсберге.
И все же нельзя упускать из виду конкретную обстановку тех дней! Государственные служащие и мужчины призывного возраста не подлежали эвакуации. Роде был на государственной службе и состоял в «фольксштурме» (территориальном ополчении), куда входили мужчины в возрасте от 16 до 60 лет (Альфреду Роде было 53 года — значит, его могли использовать для военных нужд по месту жительства). В конце января, когда Красная Армия подошла к Кенигсбергу, военнообязанным мужчинам запретили выезд. Альфред Роде был тяжело болен, он страдал болезнью Паркинсона. После бомбежек в августе 1944 г., когда в замке сгорел музей, состояние его здоровья резко ухудшилось: он ходил с палочкой, руки его сильно тряслись. Человеку в таком состоянии вряд ли доверили бы перевозку ценного груза…
Есть еще один важный и загадочный факт.
В мае 1945 г. в Кенигсберг приехали советские искусствоведы. Под руководством профессора Барсова они разыскивали похищенные произведения искусства. Как рассказывал профессор Барсов, доктор Роде прилагал все силы, помогая советским коллегам, но о Янтарной комнате он не упомянул ни разу. А однажды ночью в своем кабинете Альфред Роде сжигал какие-то бумаги! И это в военное время, когда по подозрению в диверсии его могли тут же поставить к стенке! Какая необходимость вынудила его на столь отчаянный шаг?
Множество догадок выдвигалось на сей счет.
Вполне возможно, что доктор Роде подготовил Янтарную комнату к отправке, однако лично в ее вывозе не участвовал — из-за приступа болезни или же потому, что был задействован в «фольксштурме». Поэтому ему не было известно, куда отправлена Янтарная комната. Ничего определенного не знали и его сотрудники, потому некоторые из них и полагают, что ее никуда не вывозят. И если бы доктор Роде согласился дать какие-то показания советским представителям, не сообщая ничего о месте, куда была отправлена Янтарная комната, это выглядело бы подозрительно.[19]
Уверенность некоторых исследователей в том, что на Запад Янтарную комнату вывезти не могли, объясняется недостаточным знанием обстановки: эти люди уверены, что в результате мощного советского наступления путь из Кенигсберга на Запад был полностью перекрыт. Рассмотрим эту ситуацию внимательно и конкретно.
22 января 1945 г. советские войска заняли Велау (в 40 км от Кенигсберга). В ночь на 22 января на вокзале Кенигсберга готовился спецпоезд для начальства, который неожиданно передали для эвакуации гражданских лиц. За ним вышел экспресс. Через несколько часов железнодорожная ветка была перерезана наступавшими советскими частями.
31 января советские танки вышли северо-западнее Кенигсберга к морю и перекрыли сообщение с Пиллау по суше. Морское сообщение между обоими портами тоже прекратилось почти полностью.
19 февраля немецкие части с северо-запада и из Кенигсберга сделали отчаянный рывок навстречу друг другу и восстановили сухопутное сообщение между крепостью и Пиллау. Снова наладилось снабжение Кенигсберга и возобновилась эвакуация. Затем началось новое советское наступление, и 9 апреля гарнизон крепости капитулировал.
Таким образом, реальная возможность выбраться из Кенигсберга на Запад существовала:
1) до 22 января — по железной дороге или автотранспортом;
2) до 31 января — морем, железной дорогой, автотранспортом через Пиллау;
3) с 26 февраля по 6–7 апреля — тем же путем, через Пиллау.
И наконец, есть прямой пример того, что этой возможностью не преминули воспользоваться: коллекция произведений искусства, награбленная Кохом на Украине (он называл ее «моя частная, коллекция»), была вывезена из Кенигсберга уже после январского советского наступления. Кох, кстати, опубликовал мемуары, где преподнес мировой общественности новую «сенсацию». Он писал, что из Кенигсберга вместе с «его частной коллекцией» вывезли… Янтарную комнату. Но куда все это направлялось, автор, к несчастью, снова запамятовал.
И все-таки Янтарная комната была вывезена на Запад.
1 мая 1979 г. «Литературная газета» сообщала, что некто из ФРГ располагает твердыми доказательствами в пользу этой версии.
После августовских воздушных налетов на Кенигсберг гауляйтер Кох приказал подыскать надежное укрытие для «своих» сокровищ в центре Германии. С этим поручением директор музея Роде ездил в Саксонию. В бумагах сопровождавшего его человека есть запись от 8 декабря 1944 г. о том, что Роде по возвращении в Кенигсберг немедленно займется подготовкой для отправки в дальний путь «Янтарной комнаты и других уникальных произведений искусства». Срочные поручения гауляйтера отвлекли Роде, и он начал упаковку только в начале января. Несколько сотрудников музея, используя одеяла, матрасы и подушки, бережно уложили янтарные панели в ящики — их было 25–30.
12 января 1945 г. директор Роде уведомлял городское управление по культуре, что Янтарная комната упаковывается. 15 января в замок приехал Г. Штраус и узнал, что Янтарная комната упакована, но директор не знает, куда ее отправлять. Удивительно! Ведь в Саксонии Роде нашел два подходящих места. Возможно, Кох или парт-канцелярия не одобрили его выбора? Так или иначе, Роде сказал своему коллеге Штраусу, что ожидает указаний со дня на день.
Сын директора Вольфганг в последний раз был у отца 14 января, и тот сказал ему, что Янтарная комната в безопасности — или «будет в безопасности»: по прошествии многих лет Вольфганг уже не мог поручиться за точность воспоминаний. Дочь Альфреда Роде Лотти твердо помнила, что Янтарная комната, упакованная в ящики, должна была двинуться на Запад. Она писала: «…в середине января ящики привезли на главный вокзал, но увезти их (из города) было уже невозможно, так как железнодорожное сообщение прервалось. Вернулись ли ящики в подвалы замка, я не знаю».
Советской комиссии по розыску похищенных ценностей было известно, что «коллекцию Коха» вывезли на грузовиках в последнюю ставку Гитлера. Еще в начале 1944 г. главную ставку намечалось перенести в Тюрингию, а в начале ноября там полным ходом шли подготовительные работы. По документам, «коллекция Коха» благополучно прибыла в Тюрингию 9 февраля 1945 г. Значит, если Кох присоединил Янтарную комнату к «своим» ценностям, то она покинула Кенигсберг между 18 и 30 января.
От кого исходил такой приказ? Кох мог бы распорядиться и раньше, а раз он этого не делал, то, по всей вероятности, ждал распоряжения «сверху». То есть из партийной канцелярии — от Мартина Бормана. Но почему медлил Борман? Оказывается, в начале января Бормана просто не было в Берлине. Все нацистское руководство находилось в те дни — в связи с наступлением в Арденнах — на западе. Затем Борман ездил осматривать подземные сооружения на вилле Гитлера в Берхтесгадене. Но, когда началось советское наступление, ставка опять переехала в Берлин, и лишь 21–22 января Борман мог дать распоряжение о вывозе Янтарной комнаты.
Но кому поручили операцию?
Георг Штайн, фермер (а точнее, садовник — он разводил фруктовые деревья) из ФРГ, преодолевая всякого рода политические трудности, которые неизбежно влекло за собой подобное хобби для гражданина ФРГ, изучал архивы, консультировался с историками, расспрашивал бывших нацистов — не упускал ни единой возможности прояснить судьбу Янтарной комнаты. В начале 1970-х гг. его упорство увенчалось знаменательным успехом. Правда, на этот раз он нашел не Янтарную комнату, а другое похищенное из СССР уникальное достояние культуры: сокровищницу Псковско-Печерского монастыря. В мае 1944 г. ее увезли «культурграбители» из «Штаба Розенберга».
Много месяцев Г. Штайн осаждал министерство иностранных дел ФРГ призывами вернуть достояние русской церкви, представляющее почти тысячелетний путь развития русской культуры. Голос историка-любителя и энергичные требования советского правительства всколыхнули общественное мнение — и правительство ФРГ возвратило «долг». Русская православная церковь наградила Георга Штайна орденом Св. князя Владимира, он стал первым человеком в Западной Европе, удостоенным этой награды. Его деятельность не прошла незамеченной и на родине; от некоторых своих сограждан он получил письма с ругательствами и угрозами…
Георг Штайн установил, что существует обширная документация о похищенных произведениях искусства, которая находится в мюнхенском финансовом управлении и в министерстве финансов ФРГ. Однако министерство финансов категорически отказалось допустить его к своим архивам.
Итак, по гипотезе Георга Штайна, Янтарная комната была спрятана на территории ФРГ. Он назвал несколько наиболее вероятных адресов: Нижняя Саксония, Бавария и Тюрингия. Время от времени в этих местах находят все новые «пропажи», что, разумеется, повышает вероятность его гипотезы. Например, весной 1977 г. в Геттингене вдруг обнаружили коллекцию янтаря из Кенигсберга, которая 30 лет считалась пропавшей. Эта замечательная коллекция (1100 уникальных изделий, возраст которых насчитывает до пяти тысячелетий) принадлежала геологическому институту, входившему в состав Кенигсбергского университета. В конце 1944 г. ее эвакуировали в Геттингенский университет, затем вместе с его имуществом разместили в штольне на руднике Виттекинд.
В марте 1944 г. Геттингенский университет разместил в шахте рудника Виттекинд — в пещере на глубине 660 м — свою библиотеку. А на оставшейся площади в той же пещере спрятали оборудование из Кенигсбергского университета, «включая особо ценную коллекцию из янтаря, стоимость которой неисчислима, поскольку ее невозможно воссоздать». Шахта Виттекинд с 1938 г. использовалась… как военный склад! В ней — в пещере на глубине 540 м — хранились боеприпасы и взрывчатка. Кроме больших пещер на глубинах 540 и 660 м, в шахте были еще две: на глубине 595 и 720 м. Их суммарная площадь составляла около 1,5 тыс. м2. А все университетское оборудование заняло около… 600! К тому же рядом, в 3 км, располагалась другая шахта — по добыче каменной соли. Здесь была еще более глубокая пещера — на глубине 917 м.
В бумагах с грифом «секретно» мы нашли планировку обеих шахт — они были связаны подземными ходами!
Итак, осенью 1945 г. шахту Виттекинд разрушил загадочный взрыв. В 1955 г. в нее закачали 1 тыс. м3 бурильного шлама, «забетонировав» таким образом вход до глубины около 400 м. Нижние помещения оказались под крепкой «пробкой». Когда владельцы старой соляной шахты по соседству (в 1978 и в 1984 гг.) предлагали свою помощь, чтобы расчистить взорванную шахту Виттекинд, правительство отнеслось к этому плану более чем прохладно — а ведь там должны находиться ценности стоимостью от 10 до 20 млн западногерманских марок!..
В поддержку версии Георга Штайна о том, что Янтарная комната находится в Тюрингии, также имеется одно интересное свидетельство.
Альфонс К. из Польши во время оккупации работал шофером в Познаньском музее (фашисты именовали его «музеем кайзера Фридриха»). Весной 1944 г. Альфонс К. отвозил директора музея Зигфрида Рюле в Кенигсберг за ценной нумизматической коллекцией. Тогда он и услышал разговор о том, что директор должен принять на хранение большую янтарную работу. Ее следовало поместить в крепость Варта-Штеллунг (между Познанью и Франкфуртом-на-Одере), где Познаньский музей имел свое хранилище. Коллекцию монет в трех больших чемоданах отправили в крепость сразу же по возвращении, а позднее, зимой (точную дату шофер не помнил), из Кенигсберга прибыло несколько больших военных грузовых машин. Начальник колонны, майор, сел вместе с директором Рюле в его служебный автомобиль, и Альфонс К. повел «мерседес» во главе колонны в Мезеритц. По дороге майор и директор говорили о соляной шахте, о ее вентиляции и о хранении янтарной работы. В Мезеритце к колонне присоединились солдаты.
Близ железнодорожной станции под названием Парадиз содержимое грузовиков перенесли в два железнодорожных вагона. Это были деревянные ящики длиной до 2 м, пронумерованные и с надписью: «Кенигсберг». Пока шла погрузка, Альфонсу К. приказали съездить в крепость, в хранилища, и привезти чемоданы с монетами и два ящика с золотой церковной утварью. Все это погрузили в те же два вагона, майор запер двери, после чего Альфонс К. отвез майора и своего директора в Познань. Некоторые награбленные фашистами ценности, которые в 1944–1945 гг. перевозил Рюле, удалось разыскать в трех разных хранилищах на территории ФРГ, другие — в соляной шахте в Альт-Аусзее (Австрия), которая, кстати, имела специальное вентиляционное оборудование.
Альфонс К. убежден, что присутствовал при отправке Янтарной комнаты.
С самого первого часа
В 1945 г. повсюду на немецкой земле, где люди освободились от власти фашизма, параллельно с другими жизненно необходимыми работами начинались поиски спрятанных нацистами культурных ценностей.
На западе Германии и в Тюрингии это не вызывало особых осложнений: во множестве замков, древних крепостей и монастырей с погребами и подземельями существовали вместительные хранилища — в них среди экспонатов из немецких музеев обычно обнаруживали и произведения искусства из оккупированных стран. В конце войны немецкие войска практически не оказывали здесь сопротивления армиям союзников, отсюда не особенно стремились переправлять награбленные ценности в другие места, да и разрушения на Западном фронте были не очень велики.