— Мы приветствуем революцию, мы верны ей, однако ведь и до нее не было пустоты.
— Была пустота, — решительно возразил Сархан.
— До революции была и набережная и Александрийский университет!
— Ни набережная, ни университет не принадлежали народу, — отрезал он. Затем спросил насмешливо: — А скажи мне, почему ты один владеешь ста федданами земли, в то время как вся моя семья владеет только десятью?
— А почему она владеет десятью, — огрызнулся я, — в то время как миллионы феллахов не имеют ни карата?
Во всяком случае, вскоре я узнал приятное известие о драке между Махмудом Абуль Аббасом и Сарханом аль-Бухейри. Я не заговаривал с Сарханом об этом, и он молчал. Как-то, встретившись с ним в холле, я рассказал ему о своем проекте, и вдруг он, с большим вниманием выслушав меня, сказал:
— Брось думать о кафе и тому подобном, ты человек из народа и должен выбирать соответствующее дело…
— Какое, например?
— Я скажу тебе. Например, разведение скота. Это приносит большой доход… — Затем, немного подумав, добавил: — Можно также арендовать участок земли в разрешенном районе. Я мог бы посодействовать тебе, использовать свой опыт и связи, а может быть, даже войти с тобой в компанию, если позволят обстоятельства.
* * *
Мне наскучила та Александрия, которую я видел из окон машины. Я проносился по ней как ветер. День сменялся ночью с тупым упрямством, но ничего, абсолютно ничего не происходило. Только погода вела себя словно клоун — невозможно было предсказать, что выкинет в следующий момент, да женщины меняли цвета и фасоны нарядов. Кроме этого, ничего не происходило.
Я вспомнил про казино «Жанфуаз». Расположенное на набережной, оно противостояло морю и непогоде. Вход в него находился в узеньком переулке. В казино была эстрада, а в центре зала — площадка для танцев. Зал напоминал логовище духов: потолок и стены бледно-красного цвета, светильники — из красного стекла. Правда, при взгляде на посетителей, особенно на женщин, охватывало сомнение — не публичный ли это дом.
В казино я увидел девушку Сархана аль-Бухейри. Она исполняла вульгарный народный танец. Я пригласил ее к своему столику. Вначале она не узнала меня, потом стала извиняться за свое поведение в день знакомства. Мы разговорились, и она призналась мне, что уже давно ждала моего прихода. Я сослался на недостаток времени и занятость. Она сказала, что ее зовут Сафия Баракат, но, я думаю, лишь аллах знает ее настоящее имя. Она красивее учительницы, портит ее лишь склонность к полноте да профессиональное выражение лица.
Я много выпил, чуть не до потери сознания. Потом пригласил Сафию в машину и повез домой — на улицу Лидо. Я уже собирался зайти к ней, но вдруг передумал, извинился и вернулся в пансионат — пьяный и в паршивом настроении.
Подходя к своей комнате, я встретил Зухру, выходившую из ванной в ночной рубашке. Я преградил ей путь, раскрыв объятия. Она остановилась, напряженно глядя на меня. Я подошел к ней ближе.
— Отойди… — решительно сказала она.
Я молча указал пальцем на свою комнату.
— Отойди! Уйди лучше!
Опьяненный желанием и вином, я бросился на нее. Она больно ударила меня в грудь. Я никак этого не ожидал. Обезумев от злости, я кинулся на нее с кулаками — я решил разделаться с ней до конца. Вдруг чья-то рука легла мне на плечо, и задыхающийся голос Сархана произнес:
— Хусни… ты сошел с ума?!
Я попытался оттолкнуть его, но он еще крепче сжал мне плечо:
— Иди в ванную и сунь палец в рот…
Я развернулся и двинул ему что было силы. Он отступил, рыча, и ответил мне тем же. В это время появилась мадам.
— Что случилось? Что случилось? — встревоженной спрашивала она.
Встав между мной и Сарханом, она закричала:
— Это безобразие! Я этого не потерплю!
* * *
По потолку плавали или танцевали ангелы. Дождь выбивал какую-то мелодию на окнах. Рокот волн отдавался в ушах, словно отзвук жаркого сражения. Под атаками головной боли я вновь закрыл глаза, охая и проклиная все на свете. Утром я обнаружил, что спал в костюме, плаще и ботинках. Я вспомнил прошедший вечер и опять проклял все на свете.
Постучавшись, вошла мадам. Остановилась, глядя на меня, а я тяжело, с трудом приподнялся, опершись о спинку кровати.
— Вот она расплата за пьянство. — Мадам опустилась в кресло. Наши глаза встретились, и она улыбнулась: — Ты довольно сильный, но для выпивки слабоват…
Я поднял глаза к потолку, расписанному ангелами.
— Я сожалею, — пробормотал я и, помолчав, добавил: — Нужно извиниться перед Зухрой. Извинитесь за меня, а потом я сам это сделаю.
— Хорошо, но обещай мне вести себя как следует.
Через некоторое время Зухра простила меня.
Но всякая связь между мной и Сарханом прекратилась. Не буду отрицать, это было мне неприятно. Теперь уж и вовсе не с кем было поговорить. Что касается Майсура Бахи, то я его почти не знал. Наше общение ограничивалось лишь несколькими ничего не значащими словами, которыми мы обменивались за завтраком. Я презирал его замкнутость, тщеславие, изнеженность и дешевую внешнюю благопристойность. Как-то я слышал его по радио. Его голос показался мне таким же фальшивым, как он сам. Примечательно, что у него ни с кем, кроме клоуна от журналистики, не установилось дружеских отношений — факт, укрепивший меня в мысли, что старый холостяк — бывший педераст.
* * *
Лучше мне не выходить из комнаты! Однако там что-то происходит. В комнате Бухейри?! Точно. Перебранка… нет, ссора… даже драка… между Ромео Бухейри и Джульеттой Бухейри. Что же это значит? Может, она требует, чтобы он исправил свою ошибку? Или он хотел ускользнуть, как уже проделал это с Сафией? Дело становится интересным, однако все же лучше не выходить. Фрикико, будь внимательным и пользуйся чудесным мгновением.
Послышался звенящий голос:
— Я свободен!.. Женюсь на ком хочу… женюсь на Алие!
— Что? Алия! Учительница! Ты уже успел побывать у них в доме? Переметнулся от ученицы к учительнице?
Слушай, Фрикико. Какой чудесный день для Александрии! За здравствует революция! Да здравствуют июльские декреты! О, еще голоса: мадам… а вот и доблестный диктор — наконец-то он снизошел до суетных дел. Он, без сомнения, найдет решение этой деревенской проблемы. Да здравствуют сражения! Фрикико, надо двигать туда. Как бы не упустить момент.
Второй раз я услышал о происшедшем в изложении мадам.
— Я выгнала его, — сказала она в заключение. — Не следовало ему жить среди нас ни дня!
Я похвалил ее за решительность и спросил про Зухру.
— Заперлась в своей комнате и лежит, — сказала она вздохнув.
Да, старая история, но повторяющаяся, как времена года. Ну что ж, поздравим Бухейри с изгнанием. Получил повышение на пятый этаж. Никто не знает, где он закончит свой путь.
Мадам сказала мне:
— Хозяин «Мирамара» серьезно думает продать его…
— Я готов переговорить с ним, — ответил я и вышел из пансионата с горячим желанием прочесать Александрию вдоль и поперек.
Фрикико… не упрекай меня.
* * *
Я впервые видел ее такой подавленной. Поникли яркие краски, потеряли блеск и красоту медовые глаза. Она принесла мне чай и хотела сразу уйти. Я попросил ее остаться. Ветер бушевал за окном. В комнате было мрачно.
— Зухра, в мире полно подлости, по немало и хорошего…
По ее виду было непонятно, слушает ли она меня.
— Вот посмотри, например, как было со мной. Когда мне стало тошно жить у моих родных в Танте, я сбежал в Александрию.
На ее лице не отразилось ни проблеска интереса.
— Я говорю тебе, что ни грусть, ни радость не может длиться вечно. Человек должен найти свой путь. А если судьба заведет его в тупик…
— У меня все в порядке. Я не жалею ни о чем.
— Но ты грустишь, Зухра. Я тебя понимаю. Только нельзя все время думать об этом. Давай поговорим о твоем будущем.
Ей было очень трудно сдерживать рыдания.
— Слушай меня внимательно, Зухра. У меня есть к тебе предложение. Не решай ничего сразу сейчас, подумай не спеша. — Подождав немного, я продолжал: — В скором времени у меня будет свое дело, и тогда, если ты захочешь, я смогу дать тебе приличную должность!
В ее глазах промелькнуло недоверие.
— Здесь неподходящее для тебя место. Порядочная девушка среди всевозможных любителей поразвлечься. Разве не так?
Она не слышала ни слова из всего, что я ей сказал. Это было совершенно очевидно.
— У меня ты будешь в безопасности. Работа честная, жизнь прекрасная.
Она что-то пробормотала, взяла поднос и ушла.
Меня охватила досада — я злился и на нее и на самого себя.
* * *
Я провел вечер среди бледно-красных стен «Жанфуаза». Сафия пригласила меня провести ночь у нее, и я согласился — к этому времени я был уже достаточно пьян. Я поведал ей о своих заботах. Когда я стал рассказывать о своем проекте, она вдруг воскликнула:
— Тебе везет! — и, зажигая сигарету, пояснила: — «Жанфуаз». Хозяин хочет продать его.
— Но это казино уж очень убого, — я еле ворочал языком.
— А ты подумай, в каком прекрасном месте оно расположено. Можно организовать всякие увеселения, хорошую кухню.
Она убедила меня, что казино приносит значительный доход даже в таком состоянии, и предсказала ему большой успех в будущем, если его подновить.
— Ты из народа, — говорила она, — и полиция примет это в расчет, а у меня есть большой опыт. Летний сезон будет нам обеспечен, остальная часть года также будет прибыльна за счет ливийцев: они столько денег получают за свою нефть, что им их девать некуда.
— Подготовь мне встречу с хозяином.
— При первом же удобном случае я займусь подбором девушек.
— Договорились.
Она поцеловала меня и спросила:
— А почему бы тебе не перейти жить ко мне?
— Это мысль, но ты должна узнать меня, как следует, в интересах плодотворного сотрудничества. Учти, я не понимаю этой штуки, которая называется любовью.
* * *
Около десяти утра я вернулся в пансионат. Внизу, у лифта, встретил Сархана. Мы оба сделали вид, что не заметили друг друга. Вероятно, Сархан пришел, чтобы нанести визит семье невесты. Неожиданно он повернулся ко мне и сказал:
— А ведь это ты виноват в стычке между мной и Махмудом Абуль Аббасом.
Я не проронил ни звука.
— Он сам сказал мне об этом…
Я молчал. Он начал нервничать.
— Во всяком случае, ты поступил недостойно, не по-мужски.
Я с негодованием повернулся к нему:
— Замолчи, сукин сын!
Через секунду мы уже сцепились. Но тут подоспел привратник с приятелями, и нас разняли. Драка прекратилась, но мы продолжали осыпать друг друга бранью.
— Я научу тебя, как себя вести…
— Погоди у меня! — кричал он.
— Иди сюда, я тебя избавлю от твоей грязной жизни… — не оставался я в долгу.
* * *
В холле, возле радиоприемника, сидели мадам и Талаба-бек.
— Присоединяйся к нам, — сказала мадам, — мы думаем, как лучше провести новогодний вечер. Талаба-бек считает, что нужно пойти в казино «Монсиньор», а Амер-бек предпочитает провести его здесь.
— А где Амер-бек?
— Не выходит из комнаты, ему холодно…
— Ну и пусть сидит, а мы пойдем в «Монсиньор». Надо повеселиться как следует, до утра!
Немного помолчав, я сообщил ей:
— Наконец-то мой проект осуществляется!
Она внимательно выслушала меня, и на ее лице отразилось явное разочарование.
— Не торопись… подумай…
— Хватит мне уже думать.
— Кафе «Мирамар» лучше, — сказала она и, поколебавшись, добавила: — Я серьезно намерена войти к тебе в долю.
Я говорил с ней о «Мирамаре», о «Жанфуазе», а думал о том, как веселее, приятнее провести новогоднюю ночь.
В тот же вечер я познакомился с хозяином «Жанфуаза». Мы встретились в его кабинете и довольно быстро пришли к принципиальному соглашению о купле-продаже казино. Он пригласил меня к себе домой на вечеринку после закрытия заведения. Придя туда, я встретил Сафию. Речь зашла о новогодней ночи, и мы договорились провести ее вместе в «Жанфуазе». Я поздравил себя с тем, что избавился от необходимости встречать новый год со стариками…
Войдя наутро в столовую, я увидел там лишь мадам и Талаба-бека. По их мрачным лицам я догадался, что произошло что-то очень неприятное.
— Ты знаешь новость? — встретил меня вопросом Талаба-бек. Сархана аль-Бухейри нашли бездыханным на дороге в «Пальму».
Несколько мгновений я оставался в оцепенении. Потом мною овладели тревога, волнение, жалость, вполне естественные перед лицом внезапной, непонятной и все же неотвратимой смерти.
— Мертвым? — спросил я.
— Убитым.
— Но…
— Читай газету, — перебила меня мадам, — ужасное известие. Сердце подсказывает мне, что нас ждут неприятности…
Я вспомнил последнюю стычку возле лифта и подумал, что неприятности, которые предрекала мадам, распространятся и на меня.
— А кто убийца? — задал я вопрос, чувствуя его нелепость.
— Ну, этим… — начала мадам.
— Надо выяснить, были ли у него враги, — перебил ее Талаба Марзук.
— По правде говоря, — заметил я, — у него не было среди нас друзей.
— Но может, у него были враги?..
— Рано или поздно мы все узнаем… А что Зухра?
— В своей комнате, в скверном состоянии, — ответила мадам.
Идя в столовую, я хотел сообщить мадам о том, что намерен уйти из пансионата, но теперь решил повременить. Когда я уже собрался уходить, Талаба-бек сказал мне:
— Возможно, нас пригласят для допроса.
— Пусть допрашивает кто хочет.
Я решил освежить голову поездкой по Александрии. В небе громоздились низкие белые облака, дул легкий колючий ветерок. Это был последний день года. Мое желание провести безумную новогоднюю ночь удвоилось. Пусть умирают, кому суждено умереть, а живые пусть живут.
Я включил зажигание и подмигнул своему отражению в стекле.
Фрикико… не упрекай меня…
Мансур Бахи
Меня приговорили к «тюремному заключению» в Александрии. Так я сказал своему брату при расставании. Прибыв туда, я сразу же направился в пансионат «Мирамар». Дверь мне открыла старая женщина, стройная и изящная, несмотря на возраст. Я спросил ее:
— Мадам Марианна?
— Да…
— Мансур Бахи…
— Проходи, пожалуйста, — приветливо сказала она. — Твой брат звонил мне… чувствуй себя как дома.
Она подождала у дверей, пока привратник внес мои чемоданы, затем пригласила меня присесть в холле. Сама она уселась на канапе под статуей святой девы.
— Твой брат жил у меня, пока не женился. Вот ведь, почти всю жизнь прожил в Александрии, а теперь переехал в Каир…
Мы обменялись дружескими улыбками, и она внимательно оглядела меня.
— Ты жил вместе с ним?
— Да.
— Студент?.. Чиновник?..
— Диктор на радиостанции в Александрии.
— Но ты ведь каирец?
— Да.
— Чувствуй себя как дома и не говори мне о плате.
Я засмеялся и замотал головой.
— Благодарю. Я буду платить за комнату как все постояльцы.
— Сколько времени ты проживешь у меня?
— Думаю, что долго.
— Мы договоримся о приемлемой плате, и я не буду брать с тебя больше за летний сезон… Ты не женат? — перевела она разговор на другую тему.
— Нет.
— А когда думаешь жениться?
— Не теперь, во всяком случае.
— О чем же ты в таком случае думаешь? — засмеялась она. У двери позвонили. Мадам поднялась. Появилась девушка с сумками, набитыми продуктами, и прошла во внутренние комнаты. Очевидно, служанка, и довольно красивая. Впоследствии я узнал, что ее зовут Зухра. По возрасту она могла бы быть студенткой.
Мадам провела меня в комнату, выходящую окнами на море.
— Эта сторона не очень удобна в зимнее время, — сказала она, — но у меня больше нет свободных комнат.