‹ — Как?! Вы думаете, я стыдился вас?! — воскликнул Гейст.
— Ведь это может быть неприлично для вас, не правда ли?
Гейст поднял руки с упреком.
— Я нахожу ваше присутствие здесь настолько приличным, что не мог перенести мысль, чтобы на вас кто-либо взглянул без симпатии и уважения. Я сразу стал ненавидеть этих людей и не доверять им. Разве вы этого не понимаете?
— Да, я скрывалась, — сказала она.
Они помолчали. Наконец Гейст сделал легкое движение.
— Все это не имеет теперь никакого значения, — сказал он со вздохом. — Сейчас дело вдет о вещах несравненно более важных, нежели мысли и взгляды, как бы мерзки они ни были. Как я уже сказал, я ответил молчанием на предложение Рикардо. Когда я собрался уходить, он сказал: «Если у вас случайно при себе ключ от вашей кладовой, господин Гейст, вы бы могли передать его мне: я отдам его нашему Педро». Ключ был у меня при себе, и я его подал ему, не говоря ни слова. В эту минуту мохнатое существо стояло у двери; оно с ловкостью ученой обезьяны подхватило ключ, который бросил ему Рикардо. Я ушел. Все это время меня не покидала мысль о вас, которую я оставил здесь одну спящей, может быть, больной…
Гейст внезапно прервал свою речь и повернул голову, словно прислушиваясь. Он услыхал слабый треск хвороста, который кто-то ломал в палисаднике. Он встал и подошел к задней двери, чтобы посмотреть.
— Глядите! Вот явилось чудовище, — сказал он, возвращаясь к столу. — Вот оно у нас и уже разводит огонь! О, бедная моя Лена!
Она последовала за ним взглядом; она смотрела, как он осторожно вышел на переднюю веранду. Он беззвучно спустил две шторы между колоннами и стоял совершенно неподвижно, словно вид поляны приковал к себе его внимание. Между тем Лена, в свою очередь, встала, чтобы выглянуть в палисадник Гейст посмотрел через плечо и увидел, как она возвращалась на свое место. Он сделал ей знак, и она пошла к нему, блистаю щая и чистая, в своем белом платье, с распущенными по плс чам волосами. В ее медленной походке, в движении ее протяну той вперед руки, в ее блестевших в темноте и как будто ничего не видящих глазах было что-то напоминавшее сомнамбулу. Гейст никогда не видал у нее такого выражения. Он читал в нем мечтательность, напряженное внимание и своего рода суро вость. Остановленная на пороге протянутой рукой Гейста, мо лодая женщина слегка покраснела, как бы просыпаясь. Этот ру мянец быстро побледнел и, казалось, унес с собой преображав ший ее странный сон. Смелым движением она отбросила назад тяжелую массу волос. Свет упал на ее лоб. Ее нежные ноздри затрепетали… Гейст схватил ее за руку и прошептал с глубоким волнением:
— Становитесь сюда! Живо! Шторы закроют вас. Берегитесь только ступенек. Смотрите! Вон они вышли, те два… Лучше, чтобы вы увидели их, прежде чем…
Она едва заметно попятилась назад, но тотчас справилась с собой и осталась неподвижна; Гейст выпустил ее руку.
— Да, это, может быть, лучше, — согласилась она с напряженной поспешностью.
И она прижалась к нему.
Каждый с своей стороны, они смотрели между краями шторы и обвитыми вьющимися растениями колоннами веранды. Жгучий жар поднимался от залитой солнцем почвы беспрестанно возобновлявшейся волной, выходившей из каких-то тайников сердца земли; небо уже остывало, и солнце стояло достаточно низко, чтобы тени мистера Джонса и его сподвижника протягивались к бунгало — одна — неимоверно тощая, другая — широкая и короткая.
Стоя неподвижно, два человека смотрели перед собой. Чтобы поддержать легенду о своей болезни, мистер Джонс опирался на руку Рикардо, донышко шляпы которого едва доходило до плеча его патрона.
— Вы их видите? — прошептал Гейст на ухо молодой женщине. — Вот они, посланники общества, вот они перед нами, рука об руку, извращенный ум и примитивная дикость. Грубая сила находится сзади. Быть может, прекрасно подобранное трио; но какой им оказать прием? Предположим, что я был бы вооружен. Мог бы я сразить их обоих одной пулей на таком расстоянии? Мог ли бы я?
Не поворачивая головы, молодая женщина нащупала руку Гейста. Она сжала ее и удержала в своих. Он продолжал с оттенком горькой насмешки:
— Не знаю! Не думаю. Во мне есть что-то врожденное, что ужасно мешает мне думать об убийстве. Я никогда не нажимал курка, никогда не поднимал руку на человека, даже защищаясь.
Он замолчал, потому что Лена внезапно сжала его руку.
— Они двигаются, — шепнула она.
— Неужели они намерены прийти сюда? — тревожно спро- iил Гейст.
— Нет, они не сюда идут, — сказала она.
Они снова помолчали.
— Они возвращаются к себе, — сказала она наконец.
Проводив их глазами, она выпустила руку Гейста и отошла от шторы. Он последовал за ней в комнату.
— Теперь вы знаете их, — начал он. — Подумайте о моем изумлении, когда я увидал их высаживавшимися на берег в тумане, — миражи, рожденные в море, видения, химеры. И они воплощаются! Вот что всего хуже: они воплощаются. Они не имеют никакого права на существование, но они существуют. Они должны были бы вызвать мою ярость. Но в настоящую минуту я ото всего очистился — от гнева, негодования, даже от презрения. Осталось одно отвращение. С тех пор как вы передали мне эту возмутительную клевету, это отвращение сделалось громадным и распространяется на меня самого.
Он поднял на нее глаза.
— Счастье, что я имею вас. Если бы только Уанг не унес тгого злосчастного револьвера… Да, Лена, вот мы тут вдвоем.
Она положила ему на плечи обе руки и посмотрела ему прямо в глаза. Он ответил на ее проницательный взгляд. Этот взгляд озадачил его. Он не мог проникнуть за его серую завесу, но ее грустный голос глубоко проникал в его душу.
— Это не упрек? — медленно спросила она.
— Упрек? Что за слово между нами! Я мог бы делать упреки только самому себе… Но по поводу Уанга мне пришла в голову одна мысль. Я не то что делал настоящие низости, не то что действительно лгал, но, во всяком случае, скрывал. Вы прятались в угоду мне, — но все-таки вы прятались. Это недостойно. Почему нам не попробовать теперь просить милостыни? Это благородное занятие. Да, Лена, мы должны выйти вместе. Я не могу подумать оставить вас одну, а нужно… да, необходимо, чтобы я поговорил с Уангом. Мы отправимся на поиски этого человека, который знает, чего хочет, и умеет добыть себе то, что ему нужно. Мы не откладывая пойдем к нему.
— Дайте мне подобрать волосы, — согласилась она.
Опустив за собою занавес, она повернула голову с выражением безграничной нежной тревоги. Никогда она не сможет понять Гейста; никогда она не сможет удовлетворить его; можно было бы сказать, что ее страсть была страстью низшего качества и не могла утолить высшего и утонченного желания возвышенной души, которую она любила. Минуты через две она появилась снова. Они вышли из дому через дверь в палисадник и, не глядя на него, прошли в трех шагах от Педро, наклонившегося над хворостом. Он поднялся, пораженный, тяжело раскачался и обнажил свои огромные клыки в удивленной гримасе; потом внезапно помчался на своих искривленных ногах, чтобы объявить о сделанном им поразительном открытии.
VI
По воле случая Рикардо оказался один на веранде бывшей конторы Акционерного Общества. Он тотчас же почуял какое — то новое осложнение и побежал навстречу медведю, который приближался рысью. Глухое рычание Педро лишь отдаленно напоминало испанский язык или человеческую речь вообще, и только вследствие долгой привычки было понятно секретарю мистера Джонса. Рикардо был поражен. Он думал, что женщина будет продолжать прятаться. По-видимому, она от этого совершенно отказалась. Он не сомневался в ней, не имея оснований для подозрений; по правде говоря, он не мог думать о ней спокойно.
Он старался отогнать от себя образ Лены; это был единственный способ сохранить для активной деятельности все хладнокровие, которого требовала сложность положения; на карту ставилась личная безопасность и честь верного ученика джентльмена Джонса.
Он собрался с мыслями и принялся размышлять. Появление Лены указывало на перемену фронта, исходившую, по всей вероятности, от Гейста. Если только решение не шло от нее; а в таком случае… гм… отлично. Это, должно быть, и было так. Она знала, что делала. Педро раскачивался перед ним, переступая с ноги на ногу, в своей обычной выжидательной позе. Его маленькие красные глазки, терявшиеся в пучках шерсти, оставались неподвижными. Рикардо посмотрел в них с притворным презрением и сказал раздраженным тоном:
— Женщина? Разумеется! Тут есть женщина! Мы это и без тебя знаем!
Он дал ленивому чудовищу пинка.
— Убирайся прочь отсюда. Ступай. Иди готовить обед. В какую сторону они пошли?
Педро протянул огромную волосатую руку в том направлении, в котором скрылись Гейст и Лена, потом убежал прочь на своих кривых ногах. Рикардо прошел несколько шагов и едва успел увидеть поверх кустов два белых шлема, удалявшихся рядом по просеке. Они скрылись из вида. Теперь, когда ему удалось помешать Педро сообщить патрону о существовании на острове женщины, Рикардо мог предаваться размышлениям о действиях этих двух людей. Его отношение к мистеру Джонсу несколько изменилось, в чем сам он не мог отдать себе отчета.
В это утро, после своего бегства, окончившегося таким ободряющим возвращением его сандалии, Рикардо побежал, спотыкаясь, с пылающей головой, к бунгало мистера Джонса. Он был невероятно наэлектризован многообещающими видениями. Он подождал, пока не успокоился, прежде чем заговорить с патроном. Войдя в комнату, он застал мистера Джонса сидящим на походной кровати, спиною к стене, с поджатыми под себя ногами.
— Сэр, вы не собираетесь сказать мне, что скучаете?
— Я? Нет! Где вас все это время носила нелегкая?
— Я наблюдал… я выслеживал… я разнюхивал в окрестностях. Что я мог делать еще? Я знал, что вы не одни. Ну что, сэр, вы поговорили свободно?
— Да, — прошептал мистер Джонс.
— Но вы не раскрыли карт, сэр?
— Нет. Я хотел бы, чтобы вы были тут. Вы болтаетесь где-то целое утро и возвращаетесь запыхавшись. Что это значит?
— Я не терял времени даром, — проговорил Рикардо. — Ничего не случилось. Я… я… пожалуй, немного торопился.
Он еще задыхался, но в это состояние привела его не быстрота, с которой он бежал; это сделала буря мыслей и чувств, долго сдерживаемых и прорвавшихся вследствие утреннего приключения. Они сводили его с ума. Он терялся в лабиринте угрожающих и чудесных возможностей.
— Так у вас был большой разговор? — спросил он, чтобы выиграть время.
— Чтоб вас черт побрал! Уж не растопило ли вам солнце башку? Что это вы строите мне круглые глаза василиска?
— Простите, сэр. Я не сознавал, что делал круглые глаза, — извинялся веселым тоном Рикардо. — Солнце было бы способно растопить башку и покрепче моей. Это сущий огонь. За кого вы меня принимаете, сэр? За саламандру?..
— Ваше место было здесь, — заметил мистер Джонс.
— Разве животное собиралось лягаться? — быстро спросил Рикардо с искренней тревогой, — Это не годится, сэр. Нужно держать его в порядке, по крайней мере денька два, сэр. У меня есть план. Мне кажется, что в эти два дня я сделаю множество открытий.
— Неужели? Каким же это образом?
— Да вот… выслеживая, — медленно ответил Рикардо.
Мистер Джонс заворчал.
— Это не ново… Выслеживать? Быть не может! Почему не помолиться заодно?
— Ха-ха-ха! Вот это шутка! — воскликнул секретарь, уставившись на патрона тусклым взглядом.
Мистер Джонс лениво переменил разговор.
— О! Вы можете рассчитывать на два дня, по крайней мере, — сказал он.
Рикардо повеселел. Его глаза сладострастно заблестели.
— Мы выиграем еще эту игру, сэр, чисто, решительно и по всей линии, если вы только пожелаете довериться мне.
— О, я вам доверяю, — сказал мистер Джонс. — Это столько же в ваших интересах, сколько в моих.
В сущности, заявление Рикардо не было лишено искренности. Теперь он твердо верил в успех. Но он не мог сообщить своему патрону о своей разведке в неприятельском лагере. Он не мог решиться заговорить с ним о девушке. Одному черту известно, что этот джентльмен способен был натворить, если бы узнал о существовании поблизости женщины. И как подойти к этому рассказу? Невозможно сообщить о своей внезапной эскападе.
— Мы выиграем игру, сэр, — повторил он с отлично разыгранным жаром.
Сердце его расширялось от порывов ужасающей, жгучей радости.
— Это необходимо, — проговорил мистер Джонс. — Это дело, Мартин, не похоже на остальные наши попытки. Я чувствую к нему слабость. Это дело особого рода, нечто вроде испытания.
Вид патрона удивил Рикардо. Он впервые замечал в нем некоторое подобие оживленности. И одно из сказанных им слов — слово «испытание» — показалось ему особенно значительным, хотя он и не мог бы сказать почему. На этот раз разговор ограничился этим. Рикардо тотчас вышел из комнаты. Он совершенно не мог оставаться в бездействии. Он испытывал опьянение, в котором смешивались чувство необыкновенной нежности и чувство дикою торжества. А неподвижность мешала ему думать. Он провел большую часть дня, шагая взад и вперед по веранде. При каждом повороте он бросал взгляд на соседнее бунгало. Ничто не указывало на присутствие в нем обитателей. Два-три раза Рикардо останавливался, чтобы посмотреть на свою левую сандалию. Он громко смеялся. Его все возраставшее возбуждение испугало, наконец, его самого. Он ухватился руками за решетку веранды и стоял неподвижно, улыбаясь не столько своим мыслям, сколько могучему ощущению жизни, которая бродила в нем. Он отдавался ему с беспечностью, даже с безрассудством. Он смеялся надо всем миром, над друзьями и недругами. В это время мистер Джонс позвал его из комнаты.
— Сейчас, сэр! — ответил он, но вошел не сразу.
Он застал своего патрона на ногах. Мистер Джонс устал от бесцельного лежания. Его тонкая фигура скользнула по комнате, потом остановилась.
— Я подумал, Мартин, об одной из ваших идей. В ту минуту она не показалась мне осуществимой, но, по размышлении, я думаю, что Гейсту можно было бы предложить партию в карты; это был бы способ дать ему понять, что пришло время вернуть награбленное. Это не так… как бы сказать… не так вульгарно… Он поймет, что это значит. Это не плохой оборот для дела, которое само по себе несколько грубо, Мартин… несколько грубо…
1 — Вы собираетесь щадить его чувствительность? — съязвил секретарь с такой горечью, что мистер Джонс был не на шутку удивлен.
— Да ведь это ваша мысль, чтобы вас черт побрал!
— Я и не говорю ничего другого, — возразил Рикардо напыщенным тоном. — Но мне опротивели все эти увертки. Нет! Нет! Забрать мошну и прикончить парня! Он большего не стоит…
Страсти Рикардо разбушевались. Жажда крови соединялась в нем с жаждой любви… да, любви. Что-то вроде тревожной нежности наполняло и смягчало его сердце, когда он думал об этой девушке, девушке одного с ним племени. Он чувствовал, как в нем пробуждалась разрывавшая ему грудь ревность, как только образ Гейста омрачал его дикую мечту о счастье.
— Ваша грубая кровожадность положительна неприлична, Мартин, — сказал Джонс с презрением. — Вы даже не понимаете моих намерений. Я хочу им позабавиться. Попробуйте только себе представить атмосферу этой игры: этого человека с картами в руках, кровавую иронию этой партии! Ах, это будет красивая картина! Да, выиграем у него его деньги, вместо того чтобы отнимать их у него. Вы, разумеется, всадили бы в него сразу пулю, но я — я буду наслаждаться этой утонченностью иронии. Это человек из лучшего общества. Я изгнан был из своего круга людьми, которые очень на него похожи. Какая ярость и какое унижение для него! Я предвкушаю несколько восхитительных минут во время игры с ним.
— Да, а если он неожиданно начнет лягаться? Ему, может быть, совсем не понравится эта шутка.
— Я рассчитываю на ваше присутствие, — спокойно заметил мистер Джонс.
— Ладно, если вы дадите мне полную свободу пустить ему кровь или распороть живот, когда я найду, что время наступило, вы можете забавляться в свое удовольствие, сэр. Я-то уж вам не помеха.