VII
Как раз в эту минуту Гейст прервал разговор мистера Джонса и его секретаря, явившись предупредить их об исчезновении Уанга. Когда он вышел, оба оставшиеся переглянулись, окаменев от удивления. Первым заговорил мистер Джонс:
— Ну что, Мартин?
— Что, сэр?
— Что это означает?
— Это какая-то подстроенная штука. Черт меня побери, если я что-нибудь понимаю.
— Это вам не по силам? — сухо спросил мистер Джонс.
— Это дьявольская наглость и больше ничего! — проворчал секретарь. — Надо надеяться, что вы не верите всему, что он вам только что наговорил, сэр. Это вранье, вся эта история с китайцем.
— Она может иметь для нас значение, даже если это и неправда. Важно было бы знать, для чего он пришел рассказать нам все это.
Мистер Джонс задумчиво взглянул на своего секретаря.
— У него был озабоченный вид, — пробормотал он, словно разговаривая с самим собою, — А если китаец в самом деле украл у него деньги? Он казался очень расстроенным.
— Это тоже хитрость, сэр, — живо возразил Рикардо, ибо подобное предположение было слишком обескураживающе, чтобы его допустить. — Разве он позволил бы китайцу совать нос в его дела до такой степени, чтобы это было возможно? Помилуйте, — добавил он с жаром, — именно об этом, больше, чем о чем-нибудь другом, он бы держал язык за зубами. Нет, у него другой повод для заботы. Вопрос — какой именно?
— Ха-ха-ха, — рассмеялся Джонс зловещим смехом. Потом проговорил мрачно: — Я никогда не бывал в таком глупом положении и в него вовлекли меня вы, Мартин. Впрочем, есть тут и моя вина, признаюсь… Я бы должен был… Но я был слишком подавлен, чтобы хорошенько пораскинуть мозгами, а вашим доверять нельзя, у вас горячая голова!
У Рикардо вырвалось проклятие: «Вашим мозгам доверять нельзя… У вас горячая голова…» Он готов был заплакать.
— Не говорили ли вы мне десятки раз, сэр, с тех пор как нас вышвырнули за дверь в Маниле, что нам необходим кругленький капиталец, чтобы подступиться к Центральной Африке? Вы не переставали повторять мне, что для того, чтобы подцеть на удочку всех этих чиновников и португальцев, надо начинать с крупных проигрышей. Разве вы не ломали себе голову, чтобы найти способ захватить хороший куш? Ведь вы бы не открыли его, предаваясь вашим припадкам в этом мерзком голландском городишке или играя по два гроша с дрянными банковскими писцами и другими болванами. Ну а я привез вас сюда, где есть что взять, и, кажется, порядочно, — пробормотал он сквозь зубы.
Наступило молчание. Оба собеседника уставились в разные углы комнаты. Мистер Джонс внезапно топнул ногой и направился к двери. Рикардо догнал его уже на веранде.
— Возьмите меня под руку, сэр, — проговорил он тихо, но твердо. — Не следует самим портить дело. Больной может выйти подышать немного свежим воздухом, когда солнце село. Не так ли, сэр? Но куда вы хотите идти? Зачем вы вышли, сэр?
Мистер Джонс остановился.
— Я сам хорошенько не знаю, — признался он, пожирая глазами бунгало «Номера первого». — Это совершенно нелепо, — добавил он очень тихо.
, - Лучше вернуться, сэр, — продолжал Рикардо. — Ого! Что это значит? Эти шторы только что не были спущены. Он следит ча нами из-за них, пари держу, этот хитрец, этот проклятый интриган!
— Почему бы не пойти туда и не попытаться разобраться в его игре? — неожиданно спросил мистер Джонс. — Он вынужден будет говорить с нами.
Рикардо удалось подавить испуганное движение, но у него захватило дух. Он инстинктивно прижал к себе локоть мистера Джонса.
— Нет, сэр! Что бы вы ему сказали? Ведь вы не рассчитываете расшифровать его выдумки? Как заставить его говорить? Еще не время переходить к рукоприкладству с этим молодчиком. Вы, я думаю, не предполагаете, чтобы я стал колебаться. Разумеется, я убью его китайца как собаку, как только его увижу, но, что касается мистера Гейста Проклятого, то время еще не наступило. В настоящую минуту моя голова холоднее вашей. Вернемся. Э? Да потому, что мы здесь слишком на виду. Предположите, что ему придет фантазия выпалить в нас из ружья, этому неразгаданному лицемеру?!
Мистер Джонс позволил себя убедить и вернулся в свое заточение. Секретарь остался на веранде под предлогом посмотреть, не покажется ли где-нибудь китаец. Ему доставило бы удовольствие всадить в него издали пулю, не заботясь о последствиях. Настоящая причина заключалась в том, что ему хотелось побыть одному вдали от взглядов своего патрона. Он испытывал сентиментальную потребность ласкать в одиночестве картины своего воображения. В Рикардо произошла с утра большая перемена. Одна сторона его натуры, которую его до сих пор заставляла подавлять осторожность, необходимость и преданность, теперь пробудилась, преображала его мысли и нарушала его умственное равновесие настолько, что позволяла ему созерцать невероятные последствия, вплоть до бурного конфликта с патроном. Появление чудовища Педро с новостями вырвало Рикардо из мечтательности, которую смущало предчувствие неизбежных сцен. Женщина! Ну, разумеется, женщина существует и это-то и меняет все дело! Прогнав Педро и увидев, как скрылись в кустах белые шлемы Гейста и Лены, он снова погрузился в размышления.
— Куда они могли направляться таким образом? — спрашивал он себя.
Его напряженные до максимума мыслительные способности привели его к заключению, что они отправились к китайцу. Рикардо не верил в измену Уанга. По его мнению, это была ловкая выдумка, которая должна была служить основанием для какой-нибудь опасной махинации. Гейст измышлял новый ход. Но Рикардо был уверен, что имеет на своей стороне женщину, женщину, полную отваги, здравого смысла и рассудительности, эту сообщницу одной с ним породы!
Он быстрыми шагами вошел в комнату. Мистер Джонс сидел по-портновски на кровати, спиною к стене.
— Ничего нового?
— Ничего, сэр.
Рикардо с беспечным видом шагал по комнате. Он напевал обрывки песенок, и эти звуки заставили мистера Джонса поднять свои раздражительные брови. Секретарь стал на колени перед старым кожаным чемоданом, порылся в нем и вытащил из него маленькое зеркальце, в которое принялся молча и сосредоточенно разглядывать свое лицо.
— Кажется, мне следует побриться, — заявил он, поднимаясь.
Он бросил на своего патрона взгляд сбоку. Он повторил это несколько раз во время операции, которая оказалась непродолжительной, и даже после, когда, уложив свой прибор, снова принялся прохаживаться, напевая.
Мистер Джонс сохранял полную неподвижность, со сжатыми губами, с невидящим взглядом. Лицо его казалось мраморным.
— Итак, вам хотелось бы попытать счастья с этим негодяем, сэр? — спросил Рикардо, внезапно останавливаясь и потирая руки.
Мистер Джонс сделал вид, что не слышит.
— Господи боже, почему бы и нет? Почему не доставить ему это удовольствие? Вы помните, в этом мексиканском городишке — как, бишь, его? — этого вора, которого поймали в горах и приговорили к расстрелу? Он полночи проиграл в карты с тюремщиком и шерифом. Ну, наш парень тоже приговорен. Он вам составит партию. Черт возьми! Надо же джентльмену иметь какое-нибудь развлечение! А вы были здорово терпеливы, сэр!
— А вы стали вдруг здорово легкомысленным, — заметил мистер Джонс с раздражением. — Что это с вами случилось?
Секретарь немного помурлыкал, потом сказал:
— Я постараюсь привести вам его после обеда. Если вы не будете меня видеть, не тревожьтесь, сэр. Я буду производить в окрестностях легкую рекогносцировку. Понимаете?
— Понимаю, — небрежно съязвил мистер Джонс. — Но что вы рассчитываете увидеть ночью?
Рикардо не ответил и, сделав два-три поворота, выскользнул из комнаты. Он уже не чувствовал себя в своей тарелке в обществе своего патрона.
VIII
Между тем Гейст и Лена быстрым шагом приближались к хижине Уанга. Гейст попросил молодую женщину подождать его и вскарабкался по легкой бамбуковой лесенке, которая вела к двери. Его предположения оправдались: закопченная комната была пуста, если не считать большого сундука из сандалового дерева, слишком тяжелого для спешного переезда. Крышка его была поднята, но содержимое исчезло. Все имущество Уанга было вынесено. Не задерживаясь в хижине, Гейст вернулся к молодой женщине, которая со свойственным ей странным видом, словно она все знала и понимала, не задала ему никакого вопроса.
— Пойдем дальше, — сказал он.
Он шел вперед, и шелест белого платья следовал за ним в тени леса, вдоль тропы, по которой они обычно гуляли. Воздух между прямыми, голыми стволами оставался неподвижным, но по земле двигались солнечные блики; Лена подняла вверх глаза и высоко над головой увидела трепетавшие листья и вздрагиванье огромных ветвей, протянувшихся горизонтально. Гейст дважды взглянул на нее через плечо. Под быстрой улыбкой, которой она ему отвечала, таилась сдержанная горячая страсть, горевшая надеждой на более полное удовлетворение. Они прошли то место, с которого обычно поднимались на бесплодную вершину центрального холма. Гейст продолжал идти твердыми шагами к дальней опушке леса. В ту минуту, как они вышли из — под защиты деревьев, на них налетел ветерок и большая туча, быстро закрыв солнце, бросила на землю удивительно густую тень. Гейст указал пальцем на крутую, неровную тропинку, извивавшуюся по склону холма. Она заканчивалась баррикадой из сваленных деревьев, примитивным препятствием, устройство которого в этом месте должно было стоить больших трудов.
— Вы можете видеть в этом, — пояснил Гейст своим учтивым тоном, — препятствие против шествия цивилизации. Бедные люди, ютящиеся по ту сторону, не любили этой цивилизации в том виде, в каком она представилась им в образе моего Акционерного Общества — этого «крупного шага вперед», как говорили некоторые с неразумной верой. Нога, поднятая для того, чтобы шагнуть, повернула обратно, но баррикада осталась.
Они продолжали медленно подниматься. Туча пронеслась, и мир казался еще более ярким.
— Это очень странная вещь, — сказал Гейст, — но это результат законного страха, страха перед неизвестным и непонятным. Есть в этом и доля патриотизма в известном смысле. И я от души желал бы, Лена, чтобы мы с вами находились по другую ее сторону.
— Стойте! Стойте! — закричала она, схватив его за руку.
Баррикада, к которой они приближались, была увеличена посредством кучи свежесрезанных ветвей. Листья их были еще зелены и слабо колыхались под дыханием ветерка. То, что заставило молодую женщину вздрогнуть, оказалось остриями нескольких копий, выступавших из-под листьев. Они не блестели, но она видела их очень отчетливо в их зловещей неподвижности.
— Пустите меня лучше идти одного, Лена, — сказал Гейст.
Она всеми силами держалась за его руку, но он не отрывал улыбающегося взгляда от глаз молодой женщины и кончилось тем, что он освободился.
— Это, скорее, демонстрация, нежели реальная угроза, — говорил он убедительно. — Подождите минутку. Я вам обещаю не подходить так близко, чтобы меня можно было пронзить.
Она, словно во сне, видела, как Гейст прошел остальную часть тропинки, как бы не собираясь останавливаться; она слышала, как его голос, словно потусторонний, прокричал непонятные слова на наречии, казавшемся непохожим ни на одно существующее на земле. Гейст просто спрашивал об Уанге. Ему не пришлось долго ждать. Лена справилась с первым волнением и увидела движение в свежей зелени баррикады. Она с облегчением вздохнула, когда острия копий — ужасная угроза — подались назад и исчезли по другую сторону баррикады. Перед Гейстом две желтые руки раздвинули листву и в узком отверстии показалось лицо, глаза которого были ясно видны. Это было лицо Уанга, казалось, вовсе не имевшее тела, как те картонные маски, которые она разглядывала в детстве в окне скромной лавочки в Кингсланд-Род, принадлежавшей таинственному маленькому человечку. Только в этом лице, вместо пустых отверстий, были моргающие глаза. Она видела движение век. Раздвигавшие листву по обе стороны лица руки тоже казались не принадлежащими никакому телу. Одна из них держала револьвер — Лена узнала его по догадке, так как никогда в жизни не видала подобного предмета.
Она прислонилась к скале у обрывистого склона холма и не сводила глаз с Гейста, более спокойная с тех пор, как копья перестали ему угрожать. За его прямой и неподвижной спиной она видела призрачное, картонное лицо Уанга, которое страшно гримасничало и шевелило губами. Она стояла слишком далеко, чтобы слышать разговор, который велся обыкновенным голосом. Она терпеливо дождалась его окончания. Плечи ее ощущали теплоту скалы; время от времени волна более прохладного воздуха как бы обдавала сверху ее голову; у ее ног лощина, наполненная густою растительностью, гудела монотонным жужжанием насекомых. Все было спокойно. Она не заметила, когда голова Уанга, вместе с неживыми руками, исчезла в листве. К ее великому ужасу, копья показались вновь, медленно высовываясь. Она вздрогнула до корней волос, но прежде, чем успела вскрикнуть, Гейст, стоявший как вкопанный, резко повернулся и подошел к ней. Его большие усы не вполне скрывали злую и неуверенную усмешку, и, подойдя совсем близко, он расхохотался резким голосом:
— Ха-ха-ха!
Она смотрела на него, не понимая. Он внезапно умолк и сказал кратко:
— Нам остается только спуститься тем же путем, каким поднялись.
Она последовала за ним в лес, который приближавшийся вечер наполнял тенью. Далеко впереди, между деревьями, косой луч света преграждал поле зрения. Дальше все было погружено во мрак. Гейст остановился.
— Нам некуда торопиться, Лена, — сказал он своим обычным, спокойно-учтивым тоном, — Наши планы разрушены. Я думаю, вы знаете, или, по меньшей мере, угадываете, с какой целью я поднялся сюда?
— Нет, мой друг, не угадываю, — сказала она, улыбаясь и замечая с взволнованной нежностью, что его грудь высоко поднималась, словно он задыхался.
Тем не менее он попытался говорить спокойно, и его волнение выдавали только короткие паузы между словами.
— Неужели?.. Я поднялся, чтобы повидать Уанга… Я поднялся…
Он снова с трудом перевел дыхание, но это было уже в последний раз.
— Я взял вас с собой потому, что не хотел оставлять беззащитной во власти этих людей.
Он резким движением сорвал с себя шлем и швырнул его на землю.
— Нет! — вскричал он. — Все это поистине слишком чудовищно! Это невыносимо! Я не могу защитить вас! Я не могу!
Он с минуту пристально смотрел на нее, потом пошел поднять шлем, который откатился на несколько шагов. Он вернулся с прикованным к Лене взглядом, очень бледный.
— Прошу прощения за эти дикие выходки, — сказал он, надевая шлем. — Минута ребячливости. Я и на самом деле чувствую себя ребенком в моем невежестве, в моем бессилии, в моей беспомощности, во всем, кроме ужасающего сознания тяготеющего над вашей головой несчастья… над вашей головой, вашей…
— Они до вас добираются, — прошептала она.
— Несомненно, но, к несчастью…
— К несчастью — что?
— К несчастью, я потерпел неудачу у Уанга, — сказал он.
Гейст продолжал, не отрывая от Лены взгляда:
— Я не сумел тронуть его сердца, если можно говорить о сердце у подобного человека. Он сказал мне с ужасающей китайской мудростью, что не может позволить нам перейти баррикаду, потому что нас будут преследовать. Он не любит драки. Он дал мне понять, что выстрелит в меня без малейших угрызений совести из моего собственного револьвера скорее, чем допустит из-за меня какие-либо неприятные столкновения с незнакомыми варварами. Он держал речь к жителям селения, которые уважают в нем самого замечательного из виденных ими людей и своего родственника по жене. Они одобряют его поли тику. Кроме того, в селении остались только женщины, дети и несколько стариков. Сейчас мужчины в море, на судах. Но и их присутствие не изменило бы ничего. Из этих людей никто не любит драки — да еще вдобавок с белыми! Это тихий и кроткий народ, который с величайшим удовольствием смотрел бы, как в меня всадили бы пулю. Уанг, казалось, находил мою настойчивость — потому что я настаивал, вы это понимаете, — совершенно глупой и неуместной. Но утопающий хватается за соломинку. Мы говорили по-малайски, насколько мы оба знаем этот язык.
— Ваши опасения глупы, — сказал я ему.
— Глупы? О да, я знаю, — ответил он. — Если бы я не был глуп, я был бы купцом и имел большой магазин в Сингапуре, вместо того чтобы быть углекопом, превратившимся в лакея. Но если вы не уберетесь вовремя, я выстрелю в вас прежде, чем стемнеет и я не смогу в вас прицелиться. Не раньше этого, «Номер первый», но в эту минуту я это сделаю. А теперь довольно!