− Вотъ такъ фу-унтъ! Обанкрутились…
Онъ поднялся, повелъ налившимися кровью глазами, хотѣлъ еще что-то сказать, качнулся и схватился за голову. Извозчики смѣялись:
− Ай отшибло?..
Смѣялись и на балконѣ, и въ артели, какъ солдатъ пошатывался и топтался на одномъ мѣстѣ.
− А вамъ чего? − крикнулъ Тавруевъ выглядывавшимъ изъ-за кустовъ артельнымъ.
− А можетъ, дашь чего… − осклабился Гаврюшка и сейчасъ же спрятался въ кустъ.
− Иди, иди… Выходи, вы тамъ!
Выступили двое-трое. Тавруевъ швырнулъ мелочью.
− На шарапъ! − крикнулъ оправившiйся солдатъ и кинулся.
За нимъ кинулся Пистонъ, осмѣлѣвшiй Гаврюшка и Михайла. Елозили по травѣ, шарили и оттирали другъ дружку. Трофимъ и другiе, постепеннѣй, держались въ сторонкѣ, но и въ ихъ глазахъ бѣгали огоньки. Трофимъ уже запримѣтилъ юркнувшую подъ корень лопушника монету и прикинулъ мѣстечко − у крапивы лопухъ, − но тутъ же ее нашарилъ солдатъ.
…А, солдатишка!..
− А вы что стали? Лови! − швырнулъ Тавруевъ степеннымъ.
Сверкнуло серебрецо и заюлило. И тогда кинулись подбирать всѣ, стукаясь головами и отбрасывая другъ дружку. Хватали и совали за щеку, выдирали ногтями траву и ругались.
Ушелъ съ верхняго балкона Тавруевъ, женщины стали пудрить разгорѣвшiяся лица, затренькала настраиваемая гитара, а артель все еще нащупывала траву и оглядывала раздавленные лопухи.
XII.
Извозчики покуривали во дворѣ и не думали уѣзжать. Лошадей не отпрягали, только пара кусавшихся пристяжныхъ получила свободу и чинно похаживала бокъ-о-бокъ, перенюхиваясь съ коренникомъ. Тотъ тоже просился и нетерпѣливо взматывалъ головой въ звонѣ, но на него только покрикивали:
− Стой, чортъ!
Во дворѣ галдѣли. Солдатъ въ сторонкѣ торопливо высчитывалъ на фуражкѣ сборъ и отругивался отъ Гаврюшки, который настойчиво требовалъ отданный въ долгъ двугривенный.
− Отлипнешь, смола несчастная! На, подавись твоимъ пятиалтыннымъ!
Гаврюшка требовалъ пятака, но солдатъ не слушалъ. Высчиталъ, сунулъ за щеку про запасъ и объявилъ, встряхивая:
− Досыпай! Вотъ они, сорокъ пять копеечекъ, жертвую!
Посматривали на Трофима.
− Докладать, што ль? Чего, пра… гони за водкой.
Трофимъ повертѣлъ двугривенный и кинулъ въ фуражку. Пустили въ складчину и извозчики, и Пистонъ покатилъ съ Гаврюшкой въ Тавруевку. Да и дѣло было − наказать придти четверымъ для землемѣровъ.
Приказчикъ держался въ сторонкѣ и поглядывалъ на часы − не ѣдетъ и не ѣдетъ хозяинъ. Прислушался къ галдѣнью и тревожился, какъ бы не вышло чего: перепьется артель.
Солдатъ ходилъ гоголемъ, курилъ выпрошенную у господъ папиросу и плевалъ на сапоги приказчику, нарочно проходя близко. Подергивалъ плечомъ и подмигивалъ:
− «Чай-чай, при-мѣчай, куда ча-айки летятъ! до-обрый мо-о-лодецъ идетъ!» Попьемъ, Ванъ-Ванычъ!
И по тону, и по взглядамъ солдата, и по развязавшемуся разговору въ артели приказчикъ понялъ, что лучше уйти отъ грѣха подальше. Ну ихъ! Онъ прошелъ въ садъ, въ кусты, и устроился на кучѣ щебня. Поглядывалъ, какъ тамъ, у господъ.
А на балконѣ уже позванивала гитара. Расположились на ящикахъ и скамейкѣ вокругъ пристроеннаго изъ досокъ помоста. Вытребованный солдатъ помогалъ потрошить кульки. Тавруевъ ходилъ, руки въ карманы, и распоряжался. Женщины припудрились и, смѣясь, подпѣвали тоненькому землемѣру. Усачъ сосредоточенно настраивалъ гитару, изогнувшись и приложивъ ухо къ декѣ.
− «Бога-а-тый-то мужикъ ѣстъ пуншъ-гласе-э…» Ну, что же? − приглашалъ тоненькiй.
− Да ну васъ! − смѣялись и отмахивались женщины. − Давайте − «Шумѣлъ-гремѣлъ»…
− Шарманка! «А бѣ-эдный-то мужикъ…»
Женщины зажимали уши и взвизгивали.
− Бро-ось пошлости! − кидалъ усачъ, наигрывая подъ-сурдинку.
− Ваше благородiе, толстобрюхую-то купорить? Опосля? А коньяки на поправку. Господа офицеры учили… Мадамы ножками стучатъ, мороженаго просятъ − тогда за коньяки. Чисто погребокъ у насъ, ваше вскородiе…
− Нѣтъ, вы отгадайте! − приставалъ землемѣръ. − Почему теперь женщину трудно понять? Ну-съ? Я намекну… Вотъ-съ, юбочки…
Онъ положилъ обѣ ладони на обтянутыя колѣни блондинки. Обѣ смѣялись и тянули раздумчиво:
− Странно! Почему… женщину… трудно понять?… Юбки-то зачѣмъ?
− Пошелъ ты съ философiей! − отмахнулся усачъ.
− Наденька, почему? Фирочка? По-нять! Поня-ти!!
Въ тихомъ, уже вечернемъ, саду бился визгливый смѣхъ и прыгалъ жирный хохотъ. Солдатъ поглядывалъ на полныя руки блондинки, со складочками у сгиба, на маленькiя ноги, высматривающiя лакированными носочками, и нагло ошаривалъ взглядомъ другую, въ ярко-желтомъ, тонкую Фирочку. Она сидѣла на перильцахъ и задумчиво глядѣла въ садъ. Верхняя губка у ней выступила надъ нижней, и маленькое лицо было похоже теперь на личико усталаго и чѣмъ-то опечаленнаго ребенка.
Въ саду тянулись вечернiя тѣни, и красноватыя пятна подвигающагося къ закату солнца залегли на черныхъ стволахъ и прозрачныхъ еще шатрахъ липъ по закраинамъ сада.
− Не портите настроенiя, господа! − говорилъ гусаръ, тихо наигрывая − «ахъ, барыня-барыня». − Вы глядите! Вѣдь это при-рода!
Онъ положилъ гитару и подошелъ къ периламъ.
− Природа-мать! Тебя я обожаю! − онъ раскинулъ руки и запрокинулъ голову. − Фу… Вы слышите, господа?.. Что-то такое… того…
− Тьфу!.. Вотъ… отсюда тянетъ, изъ этихъ кустовъ… сидѣть нельзя…
− Собачкой, ваше благородiе. Лежитъ тутъ и воняетъ…
− Вотъ гдѣ собака-то зарыта! Сейчасъ же убрать!
− Господа, курите ваши си-га-ры! − просили женщины, обмахиваясь платочками.
− Дозвольте и мнѣ сигареточку для отшибки! Вотъ, благодарю! Батарея на изготовкѣ!
Усачъ началъ воркующимъ баскомъ:
«Въ гар-ре-э-мѣ нѣжится султан-су-ултанъ,
«Прекра-асный жребiй ему данъ, ему данъ…
− Маршъ! − махнулъ Тавруевъ солдату.
Тотъ вышелъ налѣво кругомъ.
XIII.
Выпили на складчину и теперь сидѣли вокругъ закипавшаго котла, собираясь опять пить чай. Извозчики рѣшили не возвращаться въ городъ, − чего гонять, разъ завтра все равно надо прiѣзжать поутру! − и отпрягали лошадей. Ямщикъ, въ шапочкѣ съ перышками и плисовой безрукавкѣ, съ лѣнивой важностью лихача разсказывалъ акающей артели, какъ лихо катилъ изъ города − фонарь у заставы своротилъ. Двухъ минутъ не набралъ, былъ бы при часахъ!
− На споръ пошелъ, ей Богу! Лошадей жалко только, а ужъ… Двѣсти рублей цѣна!
− Чего двѣсти-то, лошадки? − спросилъ Трофимъ и оглянулъ похрустывающихъ лошадей.
− Часы! Лошадки хозяйскiя… Ну, другорядь погоди, нажму.
Разсказывалъ, какъ пили на полдорогѣ, въ зеленяхъ, и поили коньякомъ повстрѣчавшагося урядника.
− Полбутылки осадить заставилъ, право слово! Чего! У губернатора правая рука, на порученiяхъ…
− У губернатора?.. и-и! рука?! − подивился Трофимъ и точно умылъ лицо.
− Ему производитель дворянскiй который, дядей приходится… − хвасталъ пистонъ. − Теперь скоро помретъ − сто тыщъ, неизбѣжно!
− А-а… А это у ихъ аменины, значитъ, какiя? − пыталъ Трофимъ, вспоминая про кульки.
− Такъ жируетъ. Деньги у его стали, за имѣнье получилъ сколько-то тамъ тыщъ. Цѣлую недѣлю у бондарши крутился. Отъ ее и дѣвокъ брали…
− А какъ настоящiя, смотрѣть-то… Чистыя…
− Проститутки − ямщикъ прилегъ на локоть и сплюнулъ струйкой. − Еще чиновники будутъ, − на биржѣ нашихъ рядили, двоихъ… Эхъ, водки-то на курячiй глотокъ купили!
Гаврюшка таращилъ глаза, надувалъ щеки и все съ чего-то зажималъ ротъ. И вдругъ перегнулся въ колѣни и закатился визгомъ.
− И пьянъ я… и-ихъ, пья-анъ…
Тянулъ за рукавъ Трофима и лѣзъ цѣловаться.
− Поросенокъ-то надудолился! − сказалъ ямщикъ, сплевывая.
Трофимъ потрепалъ Гаврюшку за волосы.
− Спать ступай, дурачокъ. За вихоръ вотъ драть, поганца…
Солдатъ лежалъ на спинѣ и курилъ сигару, пуская дымъ чрезъ ноздри и отводя руку, какъ это − видѣлъ онъ − дѣлали господа.
− Р-рупь штучка. На-ка, разокъ потяни, дѣдушка Трофимъ − не потрафишь!
− Шантрапа ты, вотъ что… бутылошникъ! Вотъ сидимъ и ништо… − жаловался Трофимъ извозчикамъ. − Вонъ онъ взгомозилъ всѣхъ теперь забастовку дѣламъ, милый человѣкъ… забастовку-у! Думали такъ, что путный, въ артель взяли на промѣръ тамъ, али што, а онъ гдѣ бы выпить − только и стерегетъ…
Съ пасхи не пилъ Трофимъ, откладывалъ каждую копейку. И теперь, выпивъ, пожалѣлъ, что далъ пойманный двугривенный.
− Воду самъ-то пьешь, елова голова?!
− Не желаетъ проникать окромѣ бутылки. Теперь кирпичу не дали хозяинъ должонъ прiѣхать для хорошаго разговору, а онъ вонъ какой мокрый…
− Это я-то мокрый! Я теперь хочь кому глотку переѣмъ. Въ доску положу!
− И прямо какъ въ клепкахъ. А податься некуда, у кажнаго семейство, кажный пятачокъ дорогъ − онъ опять вспомнилъ про двугривенный − отъ работы до работы, мила-ай… − стукнулъ онъ себя въ грудь, − пачпорта опять… а ему што!
Бѣлоусый Михайла смотрѣлъ на Трофима, и чѣмъ жалостливѣе говорилъ Трофимъ, крѣпче впивался и кривилъ ротъ. Онъ охватилъ жилистыми руками синiя колѣни съ заплатками и смотрѣлъ.
− Все-о бузыганился, все трепался… − для васъ да для васъ! Я умный! А что самъ! Склизкiй ты, во што!
Его свѣтлые глаза совсѣмъ запали и потемнѣли, и горечь залегла въ опустившихся углахъ рта. И лицу Михайлы передалась эта горечь, онъ вздохнулъ и еще крѣпче захватилъ колѣни.
− Нонче бастовать тоже… не годится, − осипшимъ, пропитымъ голосомъ сказалъ лихачъ, заломилъ шапочку съ перышками и лѣниво сплюнулъ. − За это нонче… не тово…
− Развѣ настоящiй ты, чистосе-ердъ? Юла ты! Намутилъ-накрутилъ, а самъ вонъ онъ какой − въ стаканчикѣ утопъ!
− Я въ стаканчикѣ утопъ?!
− Уйди! − выдохнулъ Михайла и перевелъ глаза на солдата.
− А, елова голова!.. Я т-тебѣ покажу…
− Писто-онъ! − звалъ съ балкона Тавруевъ.
− Давай мѣрку! Въ стаканчикѣ утопъ?! А кто первый возникъ на это, кто мѣрку подозрѣлъ? Мнѣ сейчасъ инженеры смѣрятъ. Давай мѣрку!
Никто не подалъ ему тесинку. Онъ полѣзъ въ лопухи и отыскалъ.
− Покажу еловымъ головамъ!
XIV.
На балконѣ настроенiе поднялось. Женщины отвалились къ перильцамъ обмахивались букетами сирени и въ быстрыхъ движенiяхъ и въ крикливомъ смѣхѣ ихъ чувствовалось хмѣльное. Тавруевъ ходилъ поглядывая исподлобья, молча наливалъ себѣ коньяку и молча пилъ. И опять ходилъ засучивъ рукава и отстегнувъ воротъ рубашки, изъ-за которой выглядывала заросшая волосами грудь. Тоненькiй землемѣръ хвастался передъ женщинами, какiе у него мускулы, щелкалъ въ посинѣвшiе отъ натуги бицепсы и предлагалъ пожать.
− Да обратите же вниманiе на природу, господа! − призывалъ усачъ, показывая на садъ. − Какъ золотятся вершины деревьевъ! Отстань, ну тебя! У тебя мускулы, какъ у паука… Господа же!
− Писто-онъ!
− А здѣсь я, Лександръ Сергѣичъ… чистъ, какъ листъ… − отозвался Пистонъ подъ балкономъ.
− Ага. Вотъ что, братъ…
Тавруевъ стоялъ у перилъ и смотрѣлъ въ садъ на бѣлорозовыя кучи щебня въ зелени.
− Да… Ломаютъ?
− Ломаютъ Лександръ Сергѣичъ.
Въ дальнихъ кустахъ къ прудамъ въ наступившемъ затишьи подалъ пока еще робкую зачальную трель соловей. Но еще не сѣло солнце и трель не вытянулась и не перелилась въ сочное щелканье. Не было еще въ ней влажнаго и томящаго трепета ночи.
− И домъ будутъ?
− И домъ будутъ, Лександръ Сергѣичъ.
− Ваше сiятельство, разрѣшите судьбу! А, ваше сiятельство!..
Солдатъ снизу тыкалъ тесинкой въ перильца, сипѣлъ и нахально смотрѣлъ бритымъ лицомъ, тоже гологрудый, съ мускулистыми засученными руками.
Шумѣли на балконѣ. Пѣли съ гитарой и мандолиной и позванивали рюмками на припѣвъ.
«Солда-ты! солда-ты-ы… по улицѣ идутъ!
«Солда-ты! солда-ты-ы… играютъ и поютъ!
Разъ-два-три-четыре…
− Безъ хлѣба сидимъ! Господа землемѣры!
Солдатъ стукнулъ тесинкой.
− Господа аристократы!..
Тавруевъ рванулъ и отшвырнулъ въ кусты.
− Къ чорту!
Но солдатъ отыскалъ тесинку и опять совалъ. Фирочка ухватилась за конецъ, но у ней выхватилъ тоненькiй землемѣръ.
− Безъ хлѣба сидимъ! − хрипѣлъ солдатъ подъ балкономъ. − Обмѣриваютъ!
− Пшелъ къ чертямъ! − отмахнулся Тавруевъ. − Пистонъ, выдай имъ… Пѣсни чтобы!..
Онъ вынулъ бумажникъ и выкинулъ трешницу.
− Урра! − подхватилъ налету солдатъ и закрутилъ надъ головой. − Деньгами одѣляютъ!
Трещали кусты бузины − шла артель. Выступилъ, взглядывая исподлобья, Трофимъ; стоялъ за нимъ, какъ бѣлая груда, Михайла; показывалъ костистое, съ жуткимъ рубцомъ, лицо Мокей. Толпились невидные и, какъ поставленныя на травку большiя зеленыя куклы, высматривали извозчики.
− Пѣсни валяй! − кричалъ Тавруевъ. − Внизъ по Волгѣ-ѣ рѣ-кѣ-ѣ!.. Ну?
− Нельзя, Саша… − упрашивалъ землемѣръ, удерживая тесинку, которую вырывалъ Тавруевъ, возя землемѣра по балкону. − Это же экс… плотацiя!
− Къ инструменту прикиньте, ваше благородiе! Сейчасъ окажетъ! − взывалъ солдатъ. − Жульничество!
− Я сейчасъ самъ… Что у васъ? Кто безъ хлѣба?
Тавруевъ поставилъ ногу на перила.
− Дозвольте я по образованному…
− Всѣ ноги изгадили… извольте досмотрѣть…
− Я объясню, ваше благородiе! Ниспроверженiе закона… прямо жульничество… Приказчикъ дармоѣдъ, жуликъ… душу изъ него вытрясемъ!
− Ну, живѣй! У губернатора изложу. Ну?!..
− Дозвольте, ваша милость, я обскажу… − началъ объяснять Трофимъ, услыхавъ про губернатора. − Обкрутилъ насъ двѣнадцать душъ…
− Подложный документъ взялъ!
− Ты, солдатъ, погоди… Сначала надо… Вотъ всѣ ноги изгадили, извольте доглядѣть… вкругъ по камню стекло битое… и глазъ не кажетъ, ваша милость! Не кирпичикъ, а гнила, какъ…
− Ну, тяни!..
− А подай ему цѣлака… условье написано… и пачпортами грозится…
− Хорошо, послѣ… ступайте!
− Итить-то намъ некуда, ваша милость! Теперь сколько денъ потеряемъ… невпроворотъ въ городу народу, ваша милость… − ноющимъ голосомъ говорилъ Трофимъ. − Ваша милость…
− Есть! Ненормальная мѣрка! − радостно кричалъ тоненькiй землемѣръ, путаясь въ лентѣ рулетки. − На сантиметръ! Да Наденька, не балуйтесь!
Онъ накладывалъ ленточку на тесинку, а блондинка сдергивала.
− Больше мѣрка! Что?! − кричалъ солдатъ, взмахивая руками. − На вершокъ фальшивитъ!
− Ваша милость, − упрашивалъ Трофимъ, передергивая поясокъ. − Въ силѣ вы, а мы черный народъ, утрудящiй… Куда ни толкнись, какъ объ стѣнку…
Съ затаеннымъ довѣрiемъ смотрѣлъ онъ въ волосатую грудь Тавруева и видѣлъ за нимъ оживленныя лица и яркiя платья. Видѣлъ золотыя пуговицы на бѣлыхъ кителяхъ и чинно посматривающiя значками свѣженькiя фуражки, положенныя на перильца. Топтался и перебиралъ поясокъ.
− Пошлите вы его….!
− Нельзя, Саш-ша! − кричалъ землемѣръ. − Это надо взвѣсить! Это что же! Я самъ изъ среды… Фирочка, глупо же… Мы все-таки интеллигенты, господа… а они все… и эти закуски… и дели-катесы… Фирка, оставь!..
− Получай на водку! А чуть что… къ губернатору!
− Саш-ша! Ты благородный человѣкъ! Не за водку, а за… губернатора…
Тоненькiй землемѣръ охватилъ Тавруева, но тотъ оттолкнулъ его и взялъ бутылку.
− Шурка, пьяный будешь.
− Ну, тебя… Всѣ пей! Зачѣмъ я васъ привезъ?..
Но блодинка прижалась къ нему и старалась отнять бутылку.
− Нарѣжешься… какъ кацапъ…
Но онъ оттолкнулъ ее и запрокинулся. Допилъ и швырнулъ бутылку черезъ головы мужиковъ. Она врѣзалась въ кирпичную кладку и разсыпалась зеленымъ стекломъ.
− Ура-а! Ѣдутъ!
Со двора слышался закатывающiйся визгливый смѣхъ.
− Курчонка щекочутъ, слышите? Опять обомретъ! − закричала блондинка. − Шурка, отыми! Отыми сейчасъ!
− Оставить Курчонка! − крикнулъ Тавруевъ. − Васька, оставь!
Визгъ кончился. Въ домѣ загудѣли мужскiе голоса, и женскiй голосъ визгливо ругался:
− Поганцы, хулиганы! Тьфу вамъ!..