И лишь после этого Кертнер с безупречного немецкого перешел на плохой итальянский.
Новый следователь также начал с вопроса о ключах от сейфа в «Банко ди Рома», но весьма спокойным тоном.
Может, просто хотел продолжать допрос с того пункта, каким он закончился позавчера?
Кертнер упрямо и зло повторил то, что сказал Коротышке, а новый следователь в ответ спокойно закурил сигарету, протянул пачку Кертнеру, тот отказался. Следователь начал рассказывать о дьявольски сложных замках в банковских сейфах Милана и вдруг спросил:
— Хотите знать, как взломщика сейфов называют русские?
— Интересно, как?
— Укротитель медведей.
— Для русских это даже остроумно! — рассмеялся Кертнер.
В самом деле смешно: весьма вольный перевод русского слова «медвежатник»!
Следователь рассказал про знаменитого взломщика сейфов, который сидел в миланской тюрьме еще во время первой мировой войны. Итальянцы узнали, что в австрийском посольстве в Берне хранятся важнейшие военные документы. Взломщику обещали свободу, если он сумеет проникнуть в то посольство, вскрыть сейф, похитить документы. Взломщик согласился, терять ему было нечего. Его переправили в Швейцарию, он снял комнату напротив австрийского посольства, досконально изучил распорядок дня всего персонала и в удобное время проник в здание. Он открыл сейф, выполнил поручение, привез секретные документы в Италию, а все лежавшие в сейфе швейцарские франки, согласно условию, присвоил. Нечего и говорить, что в тюрьму взломщик уже не вернулся.
— Хочется думать, что сейчас итальянцы, с большим уважением относятся к секретным сейфам моей родины, — сказал Кертнер.
— Во всяком случае, мы не более любопытны к вашим, чем вы к итальянским секретам, — отпарировал следователь.
Трехдневный перерыв в допросах был вызван тем, что вскрывали сейф в «Банко ди Рома». Второй следователь, в отличие от первого, понимал: Кертнер не стал бы по–мальчишески прятать ключи, если бы в сейфе на самом деле хранилось что–то секретное; всякий сейф можно в конце концов открыть. На этот раз пришлось автогеном вырезать замок в бронированной дверце, что удалось сделать только на третий день.
Новый следователь ничуть не удивился, когда узнал, что ничего изобличающего в сейфе не обнаружено.
Кертнер уже понял, что у нового следователя совсем другой уровень мышления, нежели у тщедушного коллеги, никудышного психолога. Этот дотошнее, догадливее, умнее предшественника, и разговаривать с ним будет нелегко.
Коротышка не спускал с Кертнера колючего взгляда, а новый следователь избегал того, чтобы допрашиваемый читал ход его мыслей, и, наоборот, сам прятал глаза за дымчатыми стеклами. Не про таких ли людей Достоевский где–то сказал: «С морозом в физиономии»?
У нового следователя аккуратная, круглая, похожая на тонзуру, лысина, окаймленная густыми, уже седеющими волосами — будто темя его выбрито, он священнослужитель и лишь перед допросом снял сутану, а мундир его — не более чем маскарад. На толстом пальце перстень с крошечным черепом, и новый следователь играет своим перстнем, внимательно его разглядывает, будто видит череп впервые.
— А куда делся скафандр, который вам продали в Монтечелио весной этого года? — неожиданно спросил следователь.
Кертнер оценил опасность вопроса и ответил без запинки:
— Чемодан со всеми кислородными доспехами лежал на моем шкафу. Я давно не пользовался герметической маской.
— Никакого чемодана на шкафу не было.
— Значит, его унесли ваши сотрудники при обыске.
— Для чего?
— Для того чтобы вы могли утверждать — чемодана не было… Я уже имел честь поставить вас в известность о том, что ни за одну вещь, «найденную» вашими полицейскими при обыске в мое отсутствие, и ни за какую пропажу я отвечать не намерен. Пользуясь моим арестом, натаскали в дом и включили в опись какие–то чужие чертежи, бумаги, черт знает что. Уже сам обыск в отсутствие хозяина — провокация. Убежден, что если бы вы, синьор комиссар, занимались моим делом с самого начала, вы не допустили бы такого беззакония и не поставили бы себя тем самым в затруднительное положение.
Следователь и так раздражен топорной работой сыщиков, а Кертнер умело использовал для своей защиты все нарушения закона при аресте и обыске.
Не было ничего особенно подозрительного в том, что Кертнер отправился весной нынешнего года на опытный авиазавод и заказал себе скафандр для высотных полетов. Большинство самолетов не имеет герметичных кабин, а без кислородной маски высоко летать нельзя. В самом скафандре ничего особо секретного нет, в специальных журналах уже появились подробные технические описания, фотографии, чертежи. Но для решения задачи, которая стояла перед Кертнером, ему нужен был образец. Этот кислородно–дыхательный прибор с герметичной маской («струменто делла респирационе артифичале») уже несколько лет применялся в Италии при выполнении высотных полетов. В частности, этой маской и прибором пользовался летчик Донати при своем рекордном полете в апреле 1934 года на высоту 14,5 км. Сконструировал маску профессор Херлистка, доцент физиологии при Туринском университете, а также ученый консультант при опытном центре в Монтечелио. Минувшей весной Кертнера можно было часто видеть там на аэродроме. Не раз и не два он сам подымался на высоту. Но затем счел, что кислородная маска еще нужнее Старику, переправил ее с оказией в Центр, и с тех пор в чемодане на шкафу лежали вещи, которые вовсе не носят на больших высотах.
«Лысый видит меня насквозь, — отметил про себя Этьен. — И понимает, что я точно так же вижу насквозь его. Хотя я очень стараюсь скрыть это…»
И чем очевиднее становилось, что новый следователь — дока, тем Кертнер делался спокойнее. Он принял непринужденный вид, — наконец–то ему представилась счастливая и такая редкая для коммерсанта возможность откровенно поговорить с умным человеком о своем деле. Великая наука самообладания!
Следователь начал выяснять обстоятельства последней поездки Кертнера в Испанию:
— Вы же могли поехать туда скорым поездом через Ниццу и Марсель. Зачем вам нужно было ехать пароходом через Специю да еще двое суток ждать в порту парохода «Патриа»?
— Разве вы не знаете, что пароходом, если даже купить билет первого класса, проезд в три раза дешевле, чем скорым поездом? Я не жалуюсь на бедность, но привык считать ваши лиры, как бы они ни стали легковесны. Еще отец приучил меня считать каждый шиллинг…
Иногда выгоднее сыграть роль богача, который сорит деньгами, а иногда — притвориться прижимистым, скуповатым…
Да, он много лет занимается чертежами разных моделей самолетов. Как он может не интересоваться авиационной техникой, если сам занят усовершенствованием авиационных приборов, имеет в этой области несколько изобретений и его авторство удостоверяется международными патентами? Да, он иногда проявляет любопытство, которое могут счесть нездоровым те фирмы, которые скрытничают и секретничают, что называется, на пустом месте. Он исповедует ту точку зрения, что ради общего прогресса авиации не грешно подобрать и то, что плохо лежит, то есть лежит без движения. Следователю хочется назвать это техническим плагиатом? Кертнер предпочел бы называть такой повышенный интерес к чужим чертежам творческим заимствованием новинок. Но дело, в конце концов, не в формулировках.
Да, патентами Кертнера не раз интересовались в военных министерствах его родной Австрии, Японии, Греции, Испании. Он не усматривает в этом ничего враждебного для Италии.
Советское полпредство? Нет, с советскими он пока дела не имел. Вообще он хочет служить техническому прогрессу независимо от того, симпатизируют на том или другом авиазаводе Франко или Хосе Диасу, награждает ли испытателей самолетов орденами Геринг или Ворошилов. Если бы Кертнер действовал по заданию России, работал для нее, как пытался его уверить следователь маленького роста на высоких каблуках, — ну зачем бы он стал хранить у себя дома чертежи русских самолетов с грифом «Совершенно секретно»?! Бессмыслица, нелепая бессмыслица! Русские чертежи не хуже других. У русских тоже можно кое–что позаимствовать!
«Пожалуй, не нужно было мне сейчас напоминать, да еще так назойливо, об этих чертежах. Все–таки история с русскими «совершенно секретными» чертежами не убедительная. Она сгодилась бы для первого следователя, а этого на «совершенно секретной» мякине не проведешь…»
Выслушав последний довод, следователь долго молчал и потирал свою круглую лысину. Может быть, все доводы, вместе взятые, показались убедительными и поколебали его уверенность? Нет, он снова стал твердить, что Кертнер может сколько угодно жульничать с русскими чертежами, заниматься техническим плагиатом, это его личное дело. Но незаконное приобретение чертежей самолетов, находящихся на вооружении итальянского воздушного флота, может принести ущерб нации.
— Я хорошо помню, что двадцать третьего октября этого года создана ось «Рим — Берлин». Но это еще не значит, синьор комиссар, что мы обязаны называть итальянским все немецкое. Разве чертежи «мессершмитта» являются государственной тайной Италии? Так могут рассуждать только люди, лишенные чувства национального достоинства. Не думаю, что немцы обвинили бы меня в государственной измене, если бы я изучал чертежи самолетов «капрони» или «фиат». Я хочу построить самолет собственной марки «кертнер» и сам буду его испытывать. Как знать, может, родится первый отличный самолет австрийской марки? Ну, поймите, это — мое увлечение, моя страсть! У меня было много неудач и ошибок, в дополнение к ним вы заподозрили меня черт знает в чем. Но я и сейчас не изменяю своей мечте!
— Мечтайте сколько угодно, но не в ущерб благородным целям и идеям фашизма!
Этьен согласно кивнул, но при этом демонстративно поднес ко рту платок и выплюнул сгусток крови.
Следователь сделал вид, что углубился в какие–то документы.
— Но даже наиболее вероятная, с вашей точки зрения, версия — это ведь еще не доказательство, — продолжал Кертнер. — Вот, например, в Париже, в Лувре, я видел статую Венеры Милосской. Есть версия, по которой правой рукой Венера когда–то поддерживала покрывало, а в левой держала яблоко. Об этом написано в сотне книг, но это только версия. Робкая полуулыбка на мраморном лице Венеры ничего подсказать не может. Так же как если бы Венера не улыбалась, а хмурилась, как это делаете сейчас вы, слушая мои слова, но не прислушиваясь к их смыслу…
— Не очень–то вы уверенно себя чувствуете, — усмехнулся следователь, — если призываете себе на помощь Венеру, да еще без обеих рук!
Он курил, пуская кольца табачного дыма так ловко, что одно кольцо проходило сквозь другое, более широкое. Он вторично предложил сигарету Кертнеру, но тот вновь отказался, показав на свои разбитые губы. Следователь сделал свои глаза непроницаемыми.
Так или иначе, Кертнер не мог обвинить его в бестактности или отсутствии ума, а следователь, видимо, отдавал должное своему противнику, и потому допрос, как он ни был далек от откровенности, проходил в духе взаимного понимания.
Во всяком случае, это была дуэль сильных противников, и Этьен понимал, что следователь тоже охотно ведет поединок с противником, который умно держится, умело притворяется невиновным, хорошо владеет собой, даже когда ему предъявляют доказательства вины.
Этьен забывал подчас, что противником следователя является он сам, собственной персоной, он судил о дуэли Кертнера и следователя объективно. И еще Этьен успел подумать во время допроса: достойным противникам удается взаимно разгадывать тайные мысли друг друга. У врагов обнаруживается такая же сила духовного зрения и такая же ясность разума, как у двух близких друзей или влюбленных, умеющих читать в душах друг у друга.
Бывало так, что следователь только успевал о чем–нибудь подумать, как Этьен угадывал его мысли и отвечал на еще не прозвучавший вопрос. И точно так же случалось следователю предугадывать не произнесенные вслух ответы Кертнера.
Неожиданно следователь протянул Кертнеру пачку «Нойе Цюрхер цейтунг» за последние дни. Газеты разрешено передать Кертнеру: распорядился доктор юриспруденции.
Кертнер развернул газету и тотчас же уткнулся в биржевой бюллетень, будто для него на свете не существовало ничего более интересного, чем курс акций за последнюю неделю.
Следователь заметил, что Кертнер поглощен биржевыми новостями.
— А вы богатый коммерсант?
— Да как сказать… У меня есть некоторые вклады в шведском, английском, швейцарском банках.
— Большие вклады?
— Я бы назвал их средними.
— Ну, сколько на вашем счету? — следователя разбирало любопытство.
— Ну, скажем, в Англии — пятьдесят пять тысяч фунтов стерлингов, сказал Кертнер безразличным тоном.
Услышав цифру, следователь высоко поднял брови.
Он все больше склонялся к мысли, что перед ним нечистоплотный делец, который промышляет тем, что поставляет разным посольствам чертежи, патенты и при этом не брезгует секретными материалами. Он понимал, в руках Кертнера денежное дело, но чтобы такие суммы…
А в конце допроса следователь, не ожидая просьбы Кертнера, сообщил, что все деньги, изъятые при аресте, будут ему сегодня возвращены. Пока ОВРА ведет следствие, он имеет право тратить деньги по своему усмотрению.
42
Часа за полтора до отхода поезда, когда Скарбек с семейством уже собирался на вокзал, раздался осторожный стук в дверь. В номер вошел вежливый господин в белом кашне.
— Герр Скарбек?
— Да.
— Я должен посмотреть вашу визу в паспорте. — Он показал значок тайной полиции.
Скарбек принялся очень долго и очень внимательно рассматривать этот значок.
— Почему вы так изучаете значок?
— Видите ли, вчера мне один господин уже показывал такой значок. Все, что я мог вспомнить, сказать, я вспомнил и рассказал полиции. Сегодня мне опять показывают значок. У меня собраны вещи. Пора на вокзал. Портье уже заказал таксомотор. А вы меня снова заставляете возиться с каким–то местным аферистом. Вас что, послал доктор Штрауб?
— Да, я пришел с ведома доктора Штрауба.
«Значит, доктор только знает о его визите, но не посылал ко мне».
Скарбек протянул паспорт, и агент в белом кашне начал листать его. Сколько там всяких виз, отметок, штампов?
— Где вы родились? — строго спросил агент.
— Если мне память не изменяет, это указано в паспорте. Жена с сыном едут в Прагу, к родственникам, а я — по коммерческим делам в Гамбург. Знаете, когда сын был маленький, он однажды задал мне вопрос: «Папа, где ты родился?» — «В Познани». — «А где родилась мама?» — «В Варшаве». — «А я?» — «А ты родился в Китае». Сын обрадовался: «Однако какое счастливое совпадение, что мы встретились все вместе».
— Я должен представить паспорт в полицию. — Агент в белом кашне даже не улыбнулся.
— Как хотите, я еду на вокзал. Вот билеты, мне еще нужно сдать багаж. Прошу вас тогда привезти паспорт к поезду. Все, что было в моих силах, чтобы помочь вам найти местного жулика, я сделал.
Неожиданно агент заговорил по–итальянски, затем внезапно задал вопрос по–русски. Если судить по ответам Скарбека, он не владел сносно ни одним языком, кроме своего родного, польского. Отвечая на ломаном русском языке, он объяснил, что родился в губернии, которая после русской революции отошла к Польше, а в юности (он сказал в «юношестве») часто слышал русскую речь.
Лингвистические упражнения агента в белом кашне насторожили Скарбека. Конечно, он не простой криминалист, птица другого полета.
— Паспорт будет доставлен на вокзал. Приеду на мотоцикле за двадцать минут до отхода поезда.
Скарбек отправился на вокзал заблаговременно, его беспокоил большой багаж. Два носильщика потащили в багажное отделение кофр, два чемодана, круглую шляпную коробку и ящик с крокетом.
Анка и сын остались в вагоне, а Скарбек вышел на перрон, поджидая агента в белом кашне. В нетерпении Скарбек направился к выходу на привокзальную площадь, чтобы посмотреть — не подъехал ли мотоцикл?
Минут за пятнадцать до отхода поезда появился агент и вернул паспорт. Он так торопился, что не успел выписать из паспорта все данные, которые его интересуют: место рождения, возраст, особые приметы, постоянное местожительство.